Страница 32 из 61
От собора мимо здания бывшей духовной семинарии я направился в дубовую монастырскую рощу с намерением набрать на память желудей, но придя на то место, где был монастырский сад, я не нашел ни одного дуба, только жалкие обгорелые пни — все уничтожено огнем войны! Вернувшись вновь к собору и посидев минут 5–10 на ступеньках крыльца, и постояв у дверей трапезной церкви Сретения Господня, поглядел на окна келий, где жили архимандрит о. Сергий и иеромонах о. Серафим. Через бывшие святые врата я вышел на автобус, на котором через 5–10 минут был в центре Торговой стороны на Ярославовом дворище.
Осмотрев наружно Николо-Дворищенский собор, церкви Жен-Мироносиц, Параскевы Пятницы, великомученика Прокопия, Успения Божией Матери, я направил свой путь к церкви великомученика и Победоносца Георгия на Торгу, в коей в 1932 году была кафедра новгородского архиепископа. Я даже не узнал этого храма — нет ограды, нет колокольни, да пожалуй, нет даже и трапезной с притвором, а на месте примыкавшей с востока часовни, в коей почивали под спудом св. мощи Феодора блаженного, разбит садик с клумбами цветов.
Церковь Иоанна Крестителя на Опоках я узнал по сохранившемуся на алтарной стене изображению Предтечи, нет колокольни и ничего похожего. Церковь Спаса на Ильине сохранилась во всей своей красе, какой была и до войны, даже много лучше и благоустроенней. Через дорогу стоит знаменитый красавец собор Знамения Божией Матери, даже уцелело над входными вратами в ограду изображение иконы Богоматери с предстоящими святителями Никитой и Иоанном, стоит и колокольня, даже висят 1–2 колокола. В 1932 г. в этом соборе я видал восковую свечу весом — как было на ней написано — 1 (10) пудъ, но ее никогда не зажигали.
В 5 часов вечера я пришел к храму св. апостола Филиппа, где сейчас находится кафедра новгородского архиепископа. Боже мой! как все убого, как все беспорядочно! Великий Новгород, где же былое твое торжественное богослужение? На клиросе поют на 12-й глас. Господи! да еще священник сбивает, такие заведет бесчинные вопли, о Матерь Божия! А какие были красивые новгородские напевы, собранные и изложенные в «Спутнике», изданном митрополитом Арсением. Ничего не напоминает в церкви Новгорода, все в ином духе, нет икон Святых в земли Новгородской просиявших, правда, в нижнем помещении, где отпевают умерших, стоит порядочная икона сих святых, но кто-то маленько ее подновлял и на венчиках у многих святых перепутал имена. Две иконы — св. Никита и Иоанн — стоят там же, ничего похожего я не видывал, чтобы св. Иоанна изображали в клобуке, он был схи-архиепископ.
Приложившись к мощам святителя Никиты, я с грустью вышел из храма. От кого это зависит? Ведь Ленинград рядом, какое там благолепие, какое прекрасное богослужение, а тут скудость и убожество. Может быть, виной минувшая война? Может быть, я посетил храм на буднях? Может, мне так показалось? А показалось, на мой взгляд, очень плохо. Уж чего хорошего, когда священник, который служил, чередом ни разу не перекрестился»
Всего через год с небольшим отец Павел сам примет участие в богослужении у раки святителя Никиты с владыкой Никодимом, митрополитом Ленинградским и Новгородским. «31 января (13 февраля н/ст) 1968 года в день памяти святителя Никиты был в Новгороде, — сделана запись в батюшкином дневнике, — служил совместно с новгородским духовенством, возглавляемым митрополитом Никодимом, всенощное бдение и Божественную Литургию в храме св. апостола Филиппа, в коем почивают св. мощи святителя Никиты, епископа Новгородского»
Тут же сделана приписка: «У цветка семена остаются, не беда, что цветок растоптали». Это изречение отец Павел услышал по радио, о чем и сообщает: «31/1–75 г. радио, первая программа 9 ч. утра». И приписка-то оказалась как раз под воспоминаниями о богослужении в храме апостола Филиппа у раки с мощами св. Никиты (память 31 января ст/ст), тоже 31 января, только семь лет спустя.
Так всё как бы аукается в непостижимо огромной жизни отца Павла, словно эта жизнь протяженностью в несколько столетий.
«Архиепископ Тобольский и Ярославский Антоний Знаменский умер 10 августа 1824 года 50-ти лет от роду и похоронен в Хутыни. Вечная ему память. Я его могилку знал, она была на паперти собора»
Всего двадцать два года было Павлу Груздеву, когда его выселили из Хутынской обители, и он стал дважды изгнанником. Но думал ли он, возвращаясь в родную Мологу, что страшное пророчество Варлаама Хутынского о затоплении Новгорода, отведенное могучей молитвой преподобного –
«Грозя Новаград уничтожить Великий,
над уровнем храмов и башенных стен,
синея, высоко вздымался Ильмень…» –
сбудется над мологским краем во всей своей беспощадной реальности? И что он, Павел Груздев, станет не просто в третий раз изгнанником, а человеком без родины, как тысячи мологских переселенцев…
Глава VI. «И объяли меня воды до души моей»
О мологской трагедии молчали почти полвека. О ней мало говорят до сих пор. А ведь по масштабам своим это событие напоминает древний библейский потоп. Молога — это боль всея Руси, Китеж-град, сбывшийся в страшную эпоху богоборчества.
Мологский уезд был самым большим на территории ярославского края, в далекие времена он назывался даже Мологская страна, история её — с X века.
Река Молога берет свое начало в Новгородской губернии, а по Мологскому уезду протекает всего 75 верст и впадает в Волгу. В том месте, где сливаются Молога и Волга, издавна существовало поселение. Великая княгиня Ольга, совершая путь в Северную Русь до Новгорода, оставила свой след у устья реки Мологи. Писатель-инок Афанасьевского монастыря Тимофей Каменевич-Рвовский говорит о большом Ольгином камне, который можно было видеть еще в XVII веке на берегу Мологи и на котором, по преданию, отдыхала равноапостольная Ольга.
В те годы дремучие леса покрывали Северную Русь — это была настоящая непроходимая тайга, так что даже хан Батый, следуя с огромным войском из Мологской страны в Новгородскую, не дошел до Великого Новгорода. Батый находился всего в ста верстах от Новаграда — он шел так, что села исчезали, и головы жителей, как писали летописцы, падали на землю, словно скошенная трава — но вдруг, «испуганный, вероятно, лесами и болотами сего края», повернул обратно, на юг, в Калужскую губернию. Батый не затронул новгородской вольности, и гордые новгородцы хвалились, что не знали на себе татарского ига. И впрямь, когда вся Россия была унижена тиранством монголов, когда реки русской крови лились повсюду, Новгород оставался свободным и сохранил величавость духа. Но не Мологской ли стране обязаны новгородцы своей свободой? Здесь на реке Сити, впадающей в Мологу, произошло историческое сражение, в котором погиб великий князь Георгий Всеволодович, и был взят в плен и умучен татарами племянник его, ростовский князь Васильке — оба князя были впоследствии причислены к лику святых.
Отец Павел еще в Мологском Афанасьевском монастыре читал древние предания о нашествии Батыя на мологскую землю, позднее он записал некоторые из них. Вот, например, предание об основании села Шестихино. На этом месте татары задавили досками шесть русских богатырей, по-татарски «ханов» — «Шестиханово».
«На могиле их насыпан большой курган на берегу реки Сутки, — пишет о. Павел. — Это было в 1238 году.
Как на Сутке речушке
злые татарове
задавили богатырей,
богатырей русских.
Поломали белы косточки,
души из тела вышибли,
и взвилися душеньки
ко престолу Божию».
Сохранилось в тетрадях о. Павла и предание о мученической кончине князя Василько.
«Я молюсь, в цепях, в неволе, в тяжкой муке умирая, за грядущее спасенье, за судьбу родного края…»
Здесь, во глубине Мологской страны, в туманной дымке веков таится сказание о сокровенном граде Китеже, связанное с именем св. князя Георгия Всеволодовича. Древний русский эпос и исторические данные иногда противоречат друг другу, но «Книга летописец» называет точную дату гибели великого князя Георгия — «месяца февраля в четвертый день». Именно в этот день по сию пору празднует Православная Церковь память святого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича.