Граница надежд

И вот однажды вечером, когда Жасмина разгуливала по комнате в одной комбинации и думала о том, как ей дожить до следующего дня, дверь открылась. Она не слышала, чтобы кто-нибудь постучался к ней. На пороге она увидела незнакомого офицера. Он явно перепутал двери, а она молчала и смотрела на него, совершенно забыв, что стоит раздетая.

Молчал и он. Молчал, смотрел и... не уходил.

Первой опомнилась Жасмина.

— Больной в соседней комнате, — сказала она, но не сделала попытки ни прикрыть свою наготу, ни дать понять, что ей неприятна эта встреча. Ее вдруг привлекли блеск его глаз и загоревшееся в них любопытство. — Уходите! Это неприлично, — промолвила она наконец, но ей так хотелось, чтобы он остался еще немного и она могла бы насладиться его откровенным желанием любоваться ею.

— Хочу запомнить вас, — прошептал он. — Вы как фея из сказки. Или принцесса, которая являлась беднякам в снах и манила их за собой в царство счастья...

— Ну и как, заманила? — спросила Жасмина, пораженная тоном его голоса, такого теплого и привлекательного.

— Возможно! Но важно то, что каждый вечер они засыпали в надежде, что она снова придет и снова поведет их в царство счастья, — продолжал он, не заметив, что закрыл за собой дверь.

Они так и не поняли, как все произошло. Она помнит и грубые ласки, и торжество мужской силы, и молчаливое расставание...

Велико прибыл с фронта на несколько дней и решил навестить своего больного товарища Ярослава. Так они и встретились с Жасминой...

Тогда она впервые украла для себя немного счастья. И плакала. Плакала и потом всякий раз, когда приходилось расставаться с ним, и жила надеждой. А сегодня она внушила себе, что потеряла его навсегда. И ей мучительно захотелось увидеть его еще раз, чтобы убедиться, что он есть на этой земле. Чувствовать его рядом стало единственным смыслом ее жизни. Она зажала руками колени и ощутила, как все ее тело охватила лихорадочная дрожь.

Дверь в комнату открылась. Жасмина подняла голову. Попыталась набросить на себя одежду, но, встретившись с ледяным взглядом тети, распрямилась и предстала перед ней почти голая.

— Ты что задумала? — Голос Стефки звучал резко.

Жасмина даже не шелохнулась.

— Вот тебе деньги. Уезжай куда хочешь, но никогда не забывай, что ты из рода Делиевых! — Тетя задыхалась от гнева.

— Снова цепи?

— Так ты считаешь, что честь рода — цепи?..

— Я — свободная женщина! — Жасмина впервые произнесла эти слова и почувствовала их силу. Она уже не боялась своей тети. — Опекуны мне не нужны.

— Блудница ты, а не свободная женщина!

— Я бы не очень огорчилась, если бы стала блудницей. По крайней мере, я бы жила, а не тратила жизнь на пустые химеры. — Жасмина натянула на себя платье, потом зачесала назад волосы и закрыла за собой дверь.

— Господи, почему ты остановил меня, почему не дал помешать ей? — прошептала Стефка Делиева, до боли в руке сжимая хлыст. Майор Бодуров схватил ее за локоть. Он слышал весь разговор и появился в комнате как нельзя кстати.

— Возьми себя в руки! Нашим страданиям скоро придет конец, — тихо шептал он, уводя Стефку в ее комнату.

— Из-за тебя тоже трясусь, — ухватилась она за его слова. — Все вокруг — одна ложь! Разве не так? Может, вы специально для того и собрались, чтобы доказать мне, что я уже не та, какой была, и что со мной уже покончено?

Она спрашивала, но не ждала ответа. Майор еще крепче сжал локоть Стефки, усадил ее на диван. Налил коньяку. Он знал, что у нее бывают подобные приступы, и нисколько не смутился. Протянул ей рюмку, и она приняла ее с благодарностью.

— Настало такое время, когда никому нельзя доверять, — жаловалась Стефка, взбодренная выпитым коньяком. — Ну что же ты встал у меня над головой, словно ты — мой судья? Налей мне еще одну! И не смотри с такой иронией. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Стефка выпила и вторую рюмку коньяка. Глаза у нее затуманились, но не утратили той колючести, которая всех так отпугивала.

Майор Бодуров стоял рядом с ней, спокойный, безразличный, с сигаретой в руке. Бессильные всегда излишне крикливы. Он хорошо это знал по казарме и потому выжидал.

— Ты должна выдержать, — наконец проговорил он.

— Ради кого? — заметно ослабев, спросила Стефка.

— Ради меня, ради себя, ради нас! — Он старательно пытался уверить ее в том, что она все еще кому-то необходима.

— Когда ты уезжаешь? — внезапно спросила Стефка.

— Через несколько дней. Ты же знаешь, что я никогда не бросаю начатое дело, пока не доведу его до конца. Передам отчет и этих ребят из рук в руки, возьму новые материалы и снова вернусь. Этот год — решающий, но раз ты со мной, мы победим.

— Я тебя больше не увижу, — проговорила словно в забытьи Стефка.

— Не будь ребенком.

— Так было и пятнадцать лет назад. Мы были с тобой помолвлены, и моя самая близкая приятельница даже приезжала меня поздравлять. Ты отпустил ее извозчика, крикнув ему вот из этого окна. А через неделю сбежал с ней, и она стала твоей женой.

— Зачем об этом вспоминать? — Бодуров встал и подошел к окну. Он увидел бежавшую через луг Жасмину. На небольшом кургане, где возвышался одинокий дуб, мелькнула фигура офицера. К нему-то и устремилась Жасмина, и Бодуров мог бы поклясться, что она сейчас счастлива.

— Ее уже нет в живых, а я все еще существую, — продолжала причитать Стефка. — И люблю тебя больше, чем когда бы то ни было раньше.

— Я не забыл ни свою вину перед тобой, ни твою любовь, — как эхо, прозвучал его голос, а сам он все еще провожал взглядом Жасмину. — Но сейчас не время сводить счеты. Сначала надо завершить схватку. Тогда можно будет подумать и о личном счастье. — Бодуров попытался ее приласкать, но Стефка отвела его руку.

— Милостыни я никогда не просила, — нашла она в себе какие-то внутренние силы. — Когда ты вернулся той ночью, у меня была лишь одна мысль: убить тебя. Только я знала бы, где твоя могила. На ней я поставила бы тебе памятник, который отовсюду был бы виден каждому, кто свернет к имению. Гранитный памятник, без надписи... Я устроила тебя в своей комнате не из предосторожности, а для того, чтобы ты провел свою последнюю ночь в моей постели, даже если я не буду рядом с тобой. Но ты так устал, что тотчас же заснул. Я готова была выполнить свое намерение, но моя любовь оказалась сильнее моего оскорбленного самолюбия. Я подчинилась ей и подарила тебе жизнь...

— Я знал о твоей ненависти ко мне, но все же пришел именно к тебе, как к близкому человеку, — прервал ход ее мыслей майор. — В общей борьбе каждый из нас искупит вину.

— Моя жизнь катится к неизбежному концу, — продолжала Стефка, по-прежнему сидя к нему спиной. — Обещай мне, что после того как мы победим или хотя бы выберемся отсюда, ты в течение года останешься со мной и будешь моим. Я дам тебе денег, сколько пожелаешь. Потом я сама тебя отпущу. Мне будет невмоготу терпеть тебя больше, впрочем и себя тоже...

Бодуров поцеловал ее в глаза и уложил в постель.

— Отдохни! Ты устала.

— Господи, неужели я не заслуживаю хоть одного года счастья, пусть даже насквозь лживого?

— Я ухожу к ребятам. — Он наклонился и подтянул одеяло к самому подбородку Стефки. Потом посмотрел в окно. Жасмина и офицер уже куда-то исчезли.

Всего за одну ночь курган, покрытый молодой травой, преобразился. Велико рассматривал набухшие почки деревьев, а мысли его витали где-то далеко-далеко.

Он посадил подпоручика Велева под домашний арест, а сам отправился в сторону имения. А не ошибся ли он? Если бы подпоручика выпустили, вероятнее всего, он тоже пошел бы туда. Похоже, что там находится ключ к раскрытию тайны, связанной с побегом солдат. И Ярослав упомянул об имении. Невозможно представить себе, чтобы центр бывшего высшего общества остался безучастным к этим событиям. Люди высшего света привыкли задавать тон всей жизни в областном городе, а теперь?.. Имение одиноко стоит среди пустынных полей. Не опрометчиво ли наше представление о его оторванности от мира? Возможно ли, чтобы они на первом же году отказались от того, что имели, от надежды на то, что создавшееся положение — всего лишь временное явление?