Граница надежд

Ну взять, к примеру, Жасмину. Она столько лет прожила среди них. Велико не хотелось думать, что его обманывали, хотя слова Ярослава глубоко запали в его сознание. Его осуждали не столько за любовь, сколько за то, что он полюбил женщину из чуждой для них среды, с которой она была связана довольно тесными узами. Чему же верить: сердцу или разуму? Он готов был перечеркнуть все утвердившиеся в жизни нормы, но если поколеблется его вера, что тогда? Куда податься?

Вот почему Велико не пошел прямо к Драгану, а погнал лошадь к имению, к кургану, где они всегда встречались с Жасминой. Он хотел убедиться в том, что она принадлежит только ему, что никто, кроме него, не властен над ее любовью. Он мечтал увидеть, как она мчится к кургану, забыв обо всем на свете, устремленная только к нему, как и он тянулся к ней, не в силах оторвать взгляд от ее окна.

Велико забрался в заросли кустарника, чтобы еще раз все обдумать, но не спускал глаз с дома.

И на сей раз он не ошибся. Он почувствовал, как что-то сжалось в груди, стало трудно дышать. Жасмина бежала через двор до самого луга и оттуда прямиком к кургану.

Велико прикрыл веки и вздохнул. Это длилось всего какой-то миг. И сразу его захлестнуло теплое радостное чувство. Есть ради чего жить! Любовь окрыляла его, удваивала силы. Он повидал Жасмину, и этого ему было достаточно. Велико не хотелось разбивать ее иллюзии, пусть она думает, что ей померещилось, будто он здесь. Ей так хотелось застать его там, на их месте! Она его ждет и будет ждать... Он выбрался из зарослей кустарника и скрылся в чаще леса.

Вскочив на лошадь, Велико обернулся. Сквозь голые ветви деревьев он увидел курган и бредущую по нему Жасмину. Она искала его.

«Когда-нибудь я ей расскажу об этом дне. Непременно расскажу!»

Во дворе военной комендатуры ему встретился Дамянов. Павел немало удивился появлению Велико, и особенно его виду: выражение лица крайне напряженное, глаза лихорадочно поблескивают... Павел подумал, что Велико пережил что-то весьма впечатляющее, неповторимое, но расспросить о том, что случилось, Павел не решился, а протянул ему пачку сигарет.

— Закуришь?

Велико взял сигарету, закурил. Он хотел успокоиться, чтобы не размякнуть и не утратить ощущение, что он должен был остаться там, на кургане.

— Час назад тебя искали, спрашивали у меня. Дежурный по полку офицер и Драган, — снова заговорил Павел.

Велико только махнул рукой. У него закружилась голова от крепкого табака, и он отшвырнул недокуренную сигарету.

— Если они скрываются в городе, нам будет труднее их обнаружить. Если нет, то дня через два они должны где-нибудь появиться. — Павел пытался завязать разговор. Велико опустился на ступеньку деревянной лестницы, прижался головой к стене и вздохнул.

— Значит, и меня ищут всюду, — проговорил он после паузы и улыбнулся. — Наконец-то и я стал важной птицей. Обо мне заговорили, и, может быть, мое имя появится на страницах газет. А ты тревожишься за меня. Лучше порадуйся тому, что у тебя есть такой дружок. Если меня выдвинут по службе, я, пожалуй, возьму тебя в секретари. Рядом со мной и ты можешь преуспеть. А вот будет ли от этого толк, время покажет.

— Ты все дурачка из себя строишь, а не чувствуешь, что у тебя под ногами земля горит, — прервал его Павел, которого все больше раздражала беззаботность Велико.

— Послушай, я побывал возле имения. Там, на кургане с одиноким дубом. Помнишь это место?

— Ты хоть сегодня не валял бы дурака! — снова обозлился Павел.

— Молодая трава показалась, почки на деревьях набухли, вот-вот распустятся. Через неделю-другую все расцветет, зазеленеет, и тогда...

— Да ты и в самом деле не в своем уме!

— Вот тогда они и попытаются незаметно уйти, если, конечно, до тех пор не уйдут, — закончил свою мысль Велико и подошел к Павлу. — А что касается твоих опасений, то ты прав. Но земля горит под ногами не только у меня, но и у всех нас. Враги наверняка будут торжествовать, если мы схватим друг друга за глотку. Я не сдамся им, поверь мне. Буду бороться до конца!

— Дурак!

— Возможно, — незамедлительно согласился Велико, думая совсем о другом. Он загрустил о Жасмине, но внутренне был доволен тем, что нашел в себе силы и не окликнул ее. — Если Жасмина придет и спросит обо мне, скажи ей, что я ее люблю. — Он отодвинул Павла в сторону и вышел на улицу.

Велико пропустили к Драгану без всяких формальностей.

Он постучал в первую же дверь и открыл ее. И только тогда услышал голос Драгана, разговаривавшего по телефону.

— Арестовать!.. Не имеет значения... Пойми одно: если завтра мы попадем к ним в руки, никого из нас не помилуют. Да, он звонил мне. Ну и что же? Преступление налицо? Так не о чем и говорить. Если что-нибудь случится, я с тебя буду спрашивать. Все! — Драган повесил трубку и продолжал: — Звонили! Начальство! Требуют, чтобы мы были внимательнее... Может быть, завтра еще позвонят. — Он подошел к Велико, и они сели на большой диван. — Наконец-то ты нашел время и для меня, — добавил Драган, мысленно призывая себя быть более тактичным.

— Мы обязаны экономить время начальства, — усмехнулся Велико, поняв маневр Драгана. — Ты самый занятой из нас. Каждый день встречаешься лицом к лицу с врагом, но не теряешь выдержки. А у нас совсем другое дело. Да здравствуют компромиссы во имя перевоспитания! Ищем общий язык даже с теми, кто и в гробу будет нас ненавидеть. Вообще интересная картина вырисовывается. Живем!

— И начинаем забывать...

— Смотря о чем. Если ты у меня спросишь, то я скажу: мы ничего не забыли, только немного напутали. Добившись свободы, власти и поддержки со стороны народа, который ждет от нас чудес, мы распустились.

— Ищешь оправдания?

— Оправдания чему?

— Выпьем чего-нибудь? — предложил Драган, надеясь изменить течение беседы.

— Даже слышать об этом не хочу. Вчера так нализался, что целый год и не подумаю пить.

«Вот черт!» — нахмурил брови Драган, но все же вытащил бутылку домашней сливовой водки и налил в две чашки.

— Ну, чтобы опохмелиться!

Они чокнулись, однако Велико даже не пригубил свою чашку.

— Ты меня искал?

— Искал и вчера, и сегодня утром. Тебе, наверное, все известно?

— В какой-то мере. Все знаешь лишь ты один!

— А сделал ли ты для себя какие-нибудь выводы? — как всегда, начал с вопросов Драган.

— Почти никаких. Нащупали слабое место и нанесли нам удар. Значит, надо заткнуть эту брешь и доказать им, что мы сильнее.

— А если все начинается с тебя? — Драган краем глаза зорко следил за ним.

— Любопытно будет услышать.

— Весь полк доверен трем коммунистам, а ты?..

— Что — я?

— Сам знаешь. Приказ о твоем снятии с должности подготовлен. Тебе придется проститься с партией, несмотря на то что ты полтора года был партизаном.

— Это что, угроза? — выпрямился во весь рост Велико.

— Чистая правда. Все зависит только от тебя.

— Гм, чистая правда, говоришь? — Его раздражала самоуверенность Драгана, но он все же спросил: — Так что же я должен делать?

— Отказаться от этой офицерской кисейной барышни. Признать свою вину перед партией и взять на себя ответственность за провал в подчиненной тебе артиллерийской батарее.

Велико молчал. Голос, который доносился до него, был ему знаком, но человек, сидевший напротив, казался ему равнодушным и далеким, совсем не таким, каким был Драган, его партизанский командир...

— Мы могли бы арестовать и тебя, судить партийным судом за то, что ты нарушил устав, роняешь честь...

— Партийный суд, говоришь? — Велико уже не скрывал иронии. Он готов был поделиться волновавшими его в тот момент мыслями, но не верил, что Драган его поймет.

— Партия не имеет права прощать! Никому из нас!

— Знаю! — прервал его Велико. — И значит, если я не соглашусь с вашими предложениями...

— Тогда пеняй на себя.

— Следовательно, я должен считать себя арестованным?