Аркадий Бухов

— Барсук гудит?

— Нет, Лиза, шофер. Ну вот сидит самый барсук и трясется… А наш заяц схватил палку да как бросится…

— Костя, — снова вступилась мама, — неудобно. Поезжай.

— Сейчас, сейчас… Как схватил палку да как бросится… Я тебе, Лиза, как вернусь, все доскажу.

— А доскажешь?

— Честное слово. Что я — жулик какой, разве обману?

До его приезда Лиза спокойно играла, но почему-то прислушивалась ко всем звонкам в коридоре. Дядя Костя приехал скоро, опять с покупками и, раздеваясь, спросил у мамы:

— Ну как?

— Ждала, — улыбнулась мама, — все в коридор выбегала.

Дядя Костя неожиданно повеселел и небрежно начал:

— Так на чем мы остановились? Ах да, насчет барсука. Ну вот, как это даст ему заяц палкой — а тот в лес.

— Убежал?

— Убежал. А в лесу медведь жил. Грязный такой, старый и курил сигары. И звали этого медведя Егором. Вот прибегает к нему барсук и говорит…

— Пусти-ка, — деловито сказала Лиза, — як тебе на коленки сяду. Только не урони. Ты еще не умеешь на коленках держать.

Мама ушла в магазин и вернулась не скоро.

— Заждались меня? — спросила она, снимая шляпу.

— А разве ты долго была? — удивился дядя Костя. — А у нас как-то незаметно время прошло. Интересная тема попалась.

Потом он сел писать речь. Дядя Костя не умел говорить. А завтра его должны были чествовать, и он должен был отвечать.

— Я говорить затрудняюсь, — со вздохом сказал он маме.

— Лисы тоже говорить затрудняются, — поддержала его Лиза.

— И барсуки, — подтвердил дядя Костя.

— Не мешай папе писать, — строго сказала мама.

— Я не мешаю. Мне бы только хотелось знать.

— Что тебе хотелось бы знать?

— Насчет волков. У волков болят зубы?

— Болят, — сказал дядя Костя, откладывая бумагу. — Здорово болят. Им старые волчихи выдергивают. Сучьями. Интересно?

— Очень. Пусти-ка меня опять на колени. Мне отсюда неудобно слушать.

— У папы работа. Лиза, — покачала головой мама.

— Успею, — остановил ее дядя Костя. — А хочешь, я тебе расскажу, как белка купила курицу?

К одиннадцати часам Лиза уснула на коленях у дяди Кости. Он сам ее отнес на кроватку и сам неумелыми пальцами осторожно подтыкал розовое одеяло. Утром дядя Костя уехал на какой-то прием. Мама радостно волновалась и совала ему носовые платки в карманы.

А Лиза сказала вскользь:

— Ты мне подарков не покупай, не задерживайся в магазинах, а приезжай скорее. Есть о чем поговорить.

Дяди Кости не было целый день. Мама все время подходила к телефону, опять благодарила за какие-то поздравления и рано уложила Лизу спать.

Дядя Костя приехал очень поздно. Он вошел в комнату на цыпочках.

— Ну, рассказывай, рассказывай, что было, — встретила его мама.

— Уже спит? — разочарованно спросил он. кивнув на ширму, за которой лежала Лиза.

— Спит. Ну, рассказывай…

— Сейчас. А она давно уснула?

— Давно, давно. Хочешь чаю?

И вдруг из-за ширмы раздался толстый сонный голос:

— Папа! А папа…

Дядя Костя от неожиданности уронил папироску.

— Мне кажется, — тихо и сконфуженно сказал он, — она меня назвала папой…

— Тебя, тебя. Иди уж, поцелуй ее, если не терпится.

Мама долго сидела за столом и читала вечернюю газету. На первой странице был портрет дяди Кости, большой, плохо отпечатанный и такой волнующий.

А из-за ширмы до нее доносился громкий восторженный шепот:

— Ну, а медведь что?

— А медведь ничего — схватил его за хвост и в берлогу.

— А заяц что сказал?

— Засмеялся.

— Как?

— Мелким смехом. Как все зайцы смеются.

Чай остыл. На часах стрелка перешагнула за двенадцать. Мама осторожно подошла к ширме, постучала пальцем и строго сказала:

— Спи, Лиза.

В эту ночь Лиза видела во сне, как к ней пришел волк, очень нестрашный, и попросил ватрушку.

А неподалеку от нее спал высокий, плотный человек крепким радостным сном. Завтра о нем снова будет говорить вся страна. И, кроме того, у него нашлось еще то, о чем он так бережно и затаенно мечтал. У него есть дочь.

1936

Неудача Кости Галкина

Речь идет о Косте Галкине, младшем чертежнике конторы «Промстрой», молодом рябоватом человеке без особых примет. О его честолюбии, неразделенной любви к Елене Петровне и неудаче, постигшей его на пышном и радостном карнавале в городе З.

Так как Костина неудача принесла ему много огорчений, а нам его жалко, мы остановимся подробно на некоторых обстоятельствах этой неудачи, не скрывая никаких деталей.

— Елена Петровна, — неожиданно и тихо сказал Костя, впиваясь обожающим взглядом в холодную завивку сослуживицы. — какой я себе костюмчик к карнавалу удумал!

— Испанский? — деловито осведомилась Елена Петровна, стирая пухлой резинкой лишнюю линию на чертеже. — От нашей конторы четверо будут в испанском. Двое из счетного отдела и двое внештатных. Счетные в плащах, внештатные за одеялами побежали: сами шить хотят. Завхоз Иван Сергеевич тоже в испанском хочет. Персидскую шаль ищет и губную гармошку. Тореадором одевается.

— Я, Елена Петровна, — обиженно заметил Костя, — испанцем не буду. Это при царизме помещичьи дети на карнавалах бегали испанцами. Это, Елена Петровна, пошлость и почти непонимание. Я, Елена Петровна, себе сельскохозяйственное удумал. Чтобы и на приз, и выдержанно.

— У меня сосед снопом одевается. Только боится, что курить рядом будут — как бы не подожгли. Он семейный и огня боится.

— Сноп — это мелко, — покачал головой Костя Галкин. — Сноп не означает. Снопы и в мелкобуржуазных странах зачастую встречаются. Я, Елена Петровна, трактором буду.

— Это что же, вас, Костя, по аллеям на колесах катать будут или сами кататься будете?

— Сам. Я для ног дырки оставил. А какой я для вас костюмчик удумал, Елена Петровна…

— Какой, Костя?

— Стоячий, — горячо зашептал Костя, чтобы не подслушали сослуживцы. — С боков фанера, пояс соломенный, сверху голова в маске, а снизу ободок.

— Это что, изба-читальня? — недоверчиво, но с некоторым любопытством спросила Елена Петровна.

— Нет. — еще больше сбавил голос Костя. — Тоже сельскохозяйственное — силосная башня. И как у меня для ног, так у вас для рук две дырки сбоку. У главного павильона будете стоять. Елена Петровна. И я рядом, и гудеть буду, чтобы привлечь внимание карнавальной общественности и жюри. Честное слово, приз получим. Это вам не испанские костюмы с беспочвенными бахромами да балалайками. Я бы вам на квартиру костюмчик привез. Разрешите?

Елену Петровну куда-то позвали. Она быстро вышла, оставив после себя обаяние недоступной прелести и легкий запах духов «Магнолия», и на ходу успела бросить восхищенному Косте:

— Ладно. Привозите. Только чтобы без гвоздей, а то всю блузку из-за вашего сельского хозяйства порвешь перед карнавалом.

Два дня Костя не приходил на работу. Измазанный клеем, он заперся у себя в комнате, пилил, строгал и энтузиастически стучал молотком. До соседей из Костиной комнаты доносились только короткие возгласы восхищения и резкие гудки автомобильного рожка.

На третий день поздно вечером к дому Елены Петровны подъехал извозчик с каким-то громоздким, очень высоким сооружением, напоминающим модель собачьего небоскреба. Из-под него выскочил Костя, постучал в окошко и, когда в темноте показался белокурый перманент, торжественно шепнул:

— Привез, Елена Петровна. Разрешите в окошко пропихнуть, чтобы не подсмотрели?

Елена Петровна испуганно посмотрела на сооружение и робко сказала:

— Ладно. А в него как — сверху влезать?

— Снизу, снизу, Елена Петрович, — суетился Костя, проталкивая костюм в окно. — вот так: ободочек поднимете и пролезете… А здесь дырки для рук… Обеспеченный приз, честное слово. В газете писать будут. Около квасного павильона встретимся. А то что — испанки, турчанки… Типичная струя пошлости…