Аркадий Бухов

— Лиза! — вздохнул Виталий Петрович. — Тише, ребята, не смейтесь, не сбивайте товарища. «Капитанскую дочку» помнишь?

— Не помню… Помню… Однажды одна капитанская дочка любила одного сына мелкопоместного дворянина. Говорить характеристику?

— Говори.

— Забыла. Ах да, Ольга. Ольга любила сидеть на балконе и предупреждать зарю.

— Какая Ольга?

— Из Татьяны. Я вспомнила характеристику. Ольга и Татьяна были дочерьми мелкопоместного бригадира Ларина. Татьяна была русская душой и писала письма. Онегин получал записки на балы и был отрицательной личностью.

— Очень плохо, Лиза, — нервно защипал бородку Виталий Петрович. — Что еще помнишь?

— Софью. Из «Горе от ума». Софья жила в деревне, и ее хотели выдать за мелкопоместного помещика Митрофанушку. И он очень этого хотел, но она не хотела.

— Это другая Софья, — сухо вставил директор. — Плохо.

— Две Софьи, — уныло согласилась Лиза. — Одна — такая, другая — другая. Я ошиблась. Я биографию Державина знаю. Говорить?

— Не надо, — махнул рукой Виталий Петрович, обиженно переглянулся с директором и вызвал следующего ученика: — Петрухин!

Лиза тихонько выходила из класса. Виталий Петрович посмотрел на ее узенькие плечи, на печально висящие мочалистые косицы, и вместе с досадой в нем вспыхнула какая-то теплая, болезненная жалость к этой девчурке, ленивой и легкомысленной, которой, быть может, он сам не сумел внушить любви к книге, несмотря на свою нежность к ней.

Бойкого худенького Петрухина, рассказывавшего без запинки биографию Пушкина, Виталий Петрович слушал уже устало и невнимательно. Он механически кивал головой, чтобы не сбить мальчика, и думал о том, какое будет печальное личико у Клавы, если она сегодня провалится на экзамене, и как ему придется утешать ее, стараясь не задеть самолюбия. А перед глазами у него стояла согнутая спина Лизы Скворцовой, когда та выходила из класса.

Экзамен кончился, Виталий Петрович вышел в коридор, спугнув группу ребят, вертевшихся около двери.

Около окна, у двери учительской, спиной к коридору стояла Лиза Скворцова. Плечи у нее мелко вздрагивали, и подергивались косицы.

— Не плачь, Лиза, — тихо сказал Виталий Петрович, тронув ее за плечо. — Ну, поработаешь летом… Я тебе дам список книг…

Лиза плакала.

— Ты о чем плачешь-то?.. Ну, не читала, ленилась… Летом прочтешь… Ты о чем?

Лиза повернула к Виталию Петровичу заплаканное лицо. сверкнула синими, ставшими светлее от слез глазами и дрогнувшим голосом сказала:

— Не сердитесь, Виталий Петрович…

— На кого, Лиза?

— На меня, — всхлипнула девочка. — Все хорошо сдавали, одна я подвела вас… Я больше не буду… Выгоните меня из школы…

Виталий Петрович почувствовал, что стекла пенсне у него становятся немного туманными.

— Так ты из-за этого плачешь?

— Из-за этого.

— Хорошо, девочка. Завтра зайди ко мне в учительскую часам к десяти. Зайдешь? Ну ладно.

Через несколько минут Виталий Петрович говорил с директором:

— Так, значит, Николай Егорович, переэкзаменовку мы ей дадим, а заниматься я с ней буду сам… Все равно мне летом надо бывать в городе… Девчонка она хорошая… А если ленится, так что же делать: разве за всеми усмотришь?.. А девчонка она, уверяю вас. прямо замечательная…

И, уже улыбаясь, Виталий Петрович весело пошел домой, к Клаве.

1936

Дочь

К мужчинам Лиза подходила с суровой требовательностью. Одни внешние достоинства ее не удовлетворяли. Ей было непонятно, почему, например, вешают на стенке портрет Льва Толстого, когда у него такая длинная борода, которая может присниться ночью. Или еще: приходит к маме такой летчик дядя Костя. Говорит, что он придумал какую-то машину и, наверное, очень смешную, потому что она, оказывается, легче воздуха, а кому такую машину нужно, раз ее можно сдунуть? И еще он далее где-то летал, и ему один раз и другой раз дали по ордену. Но больше он ничего не умел. Как неспособный. На пианино играл одним пальцем. Когда рассказывал о львах, то они у него только рычали, а не ели людей, а на гребенке играл хуже домработницы Маруси, хотя она женщина и боится мышей. Со знакомыми дядя Костя поступал необдуманно и почти оскорбительно. Брал двумя пальцами за тугую косицу, подтягивал к себе и целовал в нос.

С мамой, конечно, он так не посмел бы проделать, потому что мама взрослая и стриженая, но с Лизой поступал так неоднократно. Шестилетние девушки редко прощают такие выпады.

Поэтому, когда мама осторожно спросила Лизу, как она относится к тому, что дядя Костя может оказаться ее новым папой, Лиза ответила уклончиво:

— В папы он годится, но в гости его с собой не бери. Он неинтересный.

И, чтобы было понятнее, добавила:

— Как мужчина.

Мама незаметно улыбнулась, необыкновенно поцеловала Лизино ухо и снова спросила:

— А ты интересных мужчин видела?

— Видела, — сухо ответила Лиза, — хромой из четвертого номера интересный. Он все умеет. Про зайцев рассказывает. Как зайцы в озере-океане плавали. Лаять умеет, как собачки ночью. Дядя Вася, который тебе незнакомый, интересный. У него карта в руке прячется. А во дворе портной живет — у него уши шевелятся.

Мама была молодая, розовая и так приятно пахла духами, но оказалась старой сплетницей. Она все выболтала дяде Косте, а он почему-то сделался грустным и стал курить папироску за папироской.

— Трудная девушка, — шепотом сказал он маме, — не знаю, как подойти к ней. Не умею я с ихним братом разговаривать.

— А вы ее уже любите. Костя? — тревожно спросила мама.

— Да уж ладно, — буркнул дядя Костя, — вчера увидел на бульваре такую вот, с косицей, думал, что Лиза, как идиот за ней подрал, сердце екнуло…

Имама посмотрела на него такими же нежными глазами, какими смотрела на Лизу, когда укладывала ее спать.

Через несколько дней мама пришла откуда-то вместе с дядей Костей, оба веселые, с цветами, покупками, и сказала:

— Ну, Лизавета, вот твой новый папа! Поздоровайся.

— Здравствуйте, папа дядя Костя, — вежливо прошептала Лиза и неожиданно для себя заплакала. Ей вдруг показалось, что этот высокий, плотный человек отнял у нее маму и она лишняя в этой комнате.

— А я тебе какие предметы зацепил! — робко начал дядя Костя, заметив ее длинную слезу, выкатившуюся из глаза, и начал развертывать покупки. — Вот это, брат, тебе кукла. Видишь, глаза закатывает? А нажмешь — пищит. Здорово пищит?

— Здорово, — вежливо и тихо подтвердила Лиза. — Ее в пуп надо давить.

— А вот лошадь. Вот тут хвост. Большой?

— Хвост. — кивнула Лиза. — Большой.

И Лиза потащила куклу в угол.

Дядя Костя безнадежно вздохнул и посмотрел на маму.

— Не умею я, Вера. Не выходит это у меня. — И шепотом добавил: — Не любит меня. Не нравлюсь. С тобой и то легче было.

. — Привыкнет, — успокоила мама.

В этот вечер много раз звонили по телефону. Говорили о каком-то проекте, поздравляли дядю Костю, мама ходила очень радостная и все время напевала, а дядя Костя сидел мрачный и искоса поглядывал на Лизу. Ночью он о чем-то очень долго шептался с мамой и не гасил света.

Утром за дядей Костей заехал автомобиль — оказывается, его ждали в каком-то учреждении. Он наскоро допивал кофе и смотрел, как Лиза макает в блюдечко тянучку.

— Знал я одного зайца, — неожиданно сказал он, уже не глядя на Лизу, — здоровый был заяц. Прямо, можно сказать, страшный. Лис бил.

— А как бил? — подняла на него Лиза синие глаза.

— А так, — обрадованно отозвался дядя Костя, — как увидит лису, как даст ей по животу — и все.

— А как даст?

— Лапой. Один раз лисе хвост даже выгрыз. Его все в лесу боялись.

— А он что?

— А он не боялся. Волк идет, а он сидит под кустом и смеется. Честное слово.

— Тебе пора. Костя, — ласково сказала мама, — там уже шофер второй раз гудит…

— Сейчас, сейчас… А то вот еще идет этот самый заяц, а старый барсук сидит у огорода. Ну, что он там опять гудит!