Страница 57 из 58
— Что произошло у нас дома девятнадцатого октября прошлого года, за ужином?
— Отмечали день рождения мадам Ле Керек. Все сделали ей подарки: вы преподнесли замшевую куртку, Валери — перчатки. За ужином ваша дочь Жюльетта говорила об Одетте Вайрон — студентке, к которой вы неровно дышали. Вы смутились и, поймав на себе взгляд Валери, залились краской.
Изумленный профессор задал еще вопросы, на которые Антуан ответил так же четко и уверенно. Вроде бы все сомнения месье Ле Керека должны были отпасть, и влюбленные решили, что победа теперь уж точно останется за ними.
— Продолжать нет смысла, — заявил Ле Керек, — мне не удастся вас подловить. Вы явно в совершенстве владеете способностью читать мысли…
— Да неужто вы до сих пор не верите, что мы с Валери одно нераздельное целое?
— Я уверен, что моя дочь Валери — полноценный человек и она не зашита у вас под кожей. И поэтому спрашиваю в последний раз: где она? Послушайте, я вполне допускаю, что во время прогулки вы могли поссориться и разойтись в разные стороны. Просто расскажите мне все, что вам известно.
Антуан ответил, что на деле все обстоит иначе и ничего тут не попишешь. Тогда с возмущением и досадой в разговор вступила Валери.
— Да ты просто лицемер, — упрекнула она отца. — Ты боишься правды. Боишься признать истину и тем самым сделать себя посмешищем в университете и поставить под удар свою репутацию ученого. А между тем дома ты вовсю рассуждаешь о телепатии, о передаче мысли на расстоянии — и после этого у тебя хватает совести заявить, будто ты во все это не веришь. Выходит, в тебе нет ни мужества, ни честности.
— Но что вы хотите? — удивился Ле Керек. — Лучше уж верить в телепатию — этот феномен, по крайней мере, укладывается в голове, — чем в нелепое слияние тел. Вам больше нечего возразить?
— По-моему, вы ханжа, — просто сказал Антуан.
Профессор искоса посмотрел на кровать, заглянул в шкаф и в ванную, желая удостовериться, что Валери там нет, позвал хозяина гостиницы и попросил его обратиться в жандармерию. Хозяин считал Антуана славным юношей и вступился за него, к тому же он не хотел тревожить других постояльцев. Он был удивлен, услышав, как Антуан говорит профессору:
— Наверное, ты подозреваешь Антуана в каком-то злодеянии, думаешь, что он разделался со мной, учинив насилие? Да будет тебе известно: хоть мы и не помолвлены, но уже любовники. Четыре дня.
— Правда? — спросил отец, невольно принимая правила игры, словно в Антуане Жукье было два собеседника.
— Правда, — подтвердил Антуан.
— Боже милосердный! — воскликнул Ле Керек. — Ума не приложу, что меня удерживает от…
— Спокойно, спокойно, — вмешался хозяин гостиницы. — Что тут у вас стряслось, в конце концов?
— Стряслось то, что моя старшая дочь…
— Ну папа, прошу тебя, не надо, — перебила его Валери.
Антуан продолжил:
— Я был неправ, господин профессор. Поторопился. Я и сам упрекал себя в этом.
Глаза Ле Керека сверкнули гневом. Не помня себя от ярости и отчаяния, позабыв о доводах разума, в тот миг он был твердо убежден, что его дочь, отдавшись Антуану, стала частью ненавистной плоти этого совратителя. Такая мысль лишь раздосадовала его.
— Негодяй! Вы еще пожалеете о своем гнусном поступке. Вы оба раскаетесь!
— Да полно вам, — вмешался хозяин гостиницы. — Напрасно сердитесь. Они молоды, в них кипит кровь, и вот в один прекрасный день случилось то, что неминуемо должно случиться. Таков закон природы.
— Не суйте нос не в свое дело. И оставьте меня в покое!
— Раз так, то катитесь отсюда ко всем чертям. Вам явно недостает учтивости. Вы что, решили, будто я должен ночь напролет выслушивать вашу околесицу? Я не школьник на каникулах, учтите.
— Отлично. Следуйте за мной, — приказал профессор влюбленной паре.
Антуан натянул поверх пижамы брюки и свитер. В голове Ле Керека зрели планы мести, он хотел покарать молодых людей, сдав их в руки правосудия, — и для начала решил отвести в жандармерию. Но едва профессор вышел за порог гостиницы, как его гнев утих, и теперь он не испытывал ни малейшего желания наказывать ни свою дочь, ни даже виновника ее бесчестия. И тогда он задался вопросом: а что, собственно, делать? Не могло быть и речи о том, чтобы отослать Антуана обратно в комнату, а самому вернуться к жене и сказать, будто он так ничего и не выяснил насчет исчезновения Валери. Можно, конечно, попробовать привести юнца домой — пусть поведает всему семейству то, что Ле Керек услышал в гостинице; не вполне ясно, однако, чем обернется эта затея, поэтому надо быть готовым к любым последствиям. Но рано или поздно правосудие все равно поставят в известность, и исчезновение Валери уже не будет тайной. Неужели он и его жена станут утверждать друзьям, а затем органам власти и суду, что Валери и Антуан растворились друг в друге? Как посмотрят они в глаза людям и какие слухи поползут в университете? Они что, лукавят? Сговорились и насмехаются над всеми? Или повредились в уме? Профессор почувствовал, как жернова социальных предрассудков перемалывают его. Выход был только один: счесть Антуана бесстыдным лжецом.
Жандармов еле добудились, и спросонья они не сразу взяли в толк, что происходит. Если бы не почтение, какое внушал профессор с его орденом Почетного легиона, они махнули бы рукой и отправили посетителей по домам. Капитан жандармерии слишком хорошо знал этих барышень из порядочных семей — по его мнению, Валери просто уснула в объятиях своего кавалера. Если бы не упрямство Антуана, который уверял, будто они растворились друг в друге и стали одним нераздельным целым, жандармы не решились бы на арест.
Капитан отнесся к делу серьезнее, когда рыбак принес в отделение женское платье, часы с изящным браслетом, золотую цепочку и серьги — все эти вещи были обнаружены на набережной в пять часов утра и принадлежали Валери. В полдень комиссар приступил к расследованию, арестанта вызвали на допрос. А поскольку Антуан упорствовал в своих чудных показаниях, комиссар заключил, что неслыханные выдумки арестанта служат доказательством его вины, — значит, он не покидал своей жертвы вплоть до момента, когда та сбросила платье, и ему известно, где сейчас находится Валери.
Антуана обвинили в похищении несовершеннолетней и перевели в тюрьму Ванна, ожидая, что море вынесет тело девушки на берег.
Первый месяц заточения влюбленные жили душа в душу и были почти счастливы. Время, проведенное в самой тесной близости, которая доставляла юной паре ощущения новые, прежде неведомые и будоражащие, стало также временем познания: Валери и Антуан наблюдали, учились понимать и быть чуткими, шлифовались друг о друга, стараясь уловить неуловимое, и совершали любопытнейшие открытия — вот как, оказывается, устроен противоположный пол.
Слова влюбленным были вовсе не нужны, в тишине они острее чувствовали свою нераздельность, но все же порой охотно болтали о пустяках — к примеру, о гоночных автомобилях, кино или политике. Разговоры помогали им создать иллюзию словесных поединков, по которым Валери и Антуан теперь скучали.
Время от времени пару водили к судье. Нельзя сказать, чтобы положение Антуана было совсем безнадежным. На берегу — там, где были аккуратно сложены вещи Валери, — не удалось обнаружить никаких следов борьбы; к тому же Антуан не попытался избавиться от вещей, и это явно говорило в его пользу. И судья, и защитник склонялись к выводу, что около десяти часов вечера влюбленные купались при свете луны и Валери унесло течением, а юноша просто боялся рассказать об этом. Иной раз судья открыто намекал Антуану, что оправдаться — проще простого, но тот упрямо стоял на своем и твердил: они растворились друг в друге. Врачи, которых попросили обследовать Антуана, заявили, что обвиняемый в здравом уме, и напрочь отвергли предположение, будто после несчастного случая, произошедшего во время ночного купания, у юноши помутился рассудок и теперь он бредит. По их словам, Антуан лишь паясничал — такое медицинское заключение стало камнем преткновения и выставляло Антуана в невыгодном свете. Судья возражал: паясничают для того, чтобы замести следы, — Антуану же заметать нечего. Адвокат, на беду, оказался человеком рассудительным и благоразумным, он неустанно повторял обвиняемому: