Сирена

Они поехали, посмотрели. Платье оказалось Кирша; больше уже не было сомнения, что он, несчастный, погиб.

Грустные и молчаливые вернулись приятели в квартиру Елчанинова, где не так часто, как в мастерской Варгина, собирались, бывало, втроем, когда и Кирш был между ними.

Больше того, что они сделали, они не могли предпринять для него; его тело уже было предано полицией земле тотчас после того, как оно было признано хозяином квартиры.

Однако, не переставая думать об умершем Кирше, Елчанинов вспомнил о живом человеке, судьба которого зависела теперь от него, потому что он один мог прийти к нему на помощь.

– Вот что, Варгин! – начал он. – Как ни жаль Кирша, а мертвого все равно не воскресишь. Так постараемся, по крайней мере, хоть в его память о живых. Ты помнишь слугу маркиза де Трамвиля, Станислава?

– Ах, этого, – как-то криво усмехнулся Варгин, – поляка, который говорит, что бежавшая от него жена похожа на леди Гариссон?

– Дело не в том, что он говорит, а в том, что он засажен в погреб теми самыми иезуитами, на душе которых, может быть, лежит и смерть Кирша.

Елчанинов рассказал, не упоминая, однако, источника, откуда он узнал это, о заточении Станислава, но Варгин как-то холодно и вовсе не воодушевленно принял его рассказ.

– Да, надо будет что-то для него сделать! – сказал он довольно безучастно и добавил: – Послушай, вот ты говоришь о живых; меня леди Гариссон приглашает устроить у нее на яхте всю декоративную часть бала, который она желает дать у себя. Ведь, понимаешь, я возьмусь за это не для собственного же веселья! Ведь это для меня дело, а не развлечение.

– Полно, – остановил его Елчанинов, – я тебе говорю о человеке, которого заживо хоронят, а ты мне о каком-то бале!

– Да что же, я ничего! – сконфузился Варгин. – Я рад помочь тебе, скажи только, что нужно сделать!

«Скажи только, что нужно сделать! – мысленно передразнил Елчанинов Варгина. – Эх, нет моего Кирша! Тот бы не стал разговаривать так!»

И он вдруг почувствовал такую тоску, такое одиночество и такую жалость к погибшему приятелю, словно теперь только оценил его и понял, как тот был ему необходим.

И его неудержимо потянуло в тот маленький домик, где жил Кирш и где оставались еще его книги и вещи; ему казалось, что если он сейчас пойдет туда, то, хотя и не увидит уже больше умершего друга, все-таки, побывав в его квартире, как будто вступит в общение с ним, посоветуется, что ли, или что-нибудь вроде этого.

Он не хотел брать Варгина с собой и предложил ему просто пройтись, рассчитывая, что тот отговорится тем, что ему пора домой.

Так оно и вышло. Елчанинов один пробрался к домику Кирша и нашел на дворе коллежского асессора Зонненфельдта, сидящим на скамеечке у дверей.

– Что, опять пришли? – встретил тот его с доброй улыбкой, взглядывая на него снизу вверх.

«Я не заметил, что у него такое славное лицо», – подумал Елчанинов, разглядев как следует Зонненфельдта только теперь.

И он доверчиво рассказал ему, зачем пришел – только просить впустить его в комнату к Киршу.

– И рад бы, сударь мой, исполнить ваше желание, да не могу, ибо предержащие власти опечатали вход в бывшую квартиру господина Кирша, как тому и быть должно, в силу охранения прав наследства.

– Да у него и наследников-то нет никого, я думаю! – возразил Елчанинов.

– Тогда имущество будет выморочным и поступит в собственность казны! Да вы присядьте со мной тут, милости просим! Здесь, бывало, и ваш приятель, сиживал.

Елчанинов сел возле старика, тот долго-долго молчал и потом вдруг заговорил каким-то глухим, сдавленным голосом, уставившись своими бледными выцветшими глазами в одну точку, как будто повинуясь чужой воле и сам себе не отдавая отчета, почему он говорил именно это, а не что-нибудь другое.

– Теперь вот, – начал рассказывать старик, – от всего моего имущества остался у меня один этот маленький домишка, деревянный, невзрачный, а прежде, когда я был на службе, я владел другим домом, каменным, который я купил по очень сходной цене, можно даже сказать без всякого острословия, за бесценок. И странный это был дом: бывало, знакомые смеялись, говорили: «Все равно что огурец, как без окон и без дверей полна горница гостей». И до некоторой степени это была правда; то есть в том отношении, что окна были только во втором этаже, а на нижнем их не было; одна лишь дверь выходила на улицу. Дом был солидный и с богатым убранством внутри; правда, стоял он в не очень казистой местности за Чернышевым мостом, на Пеньках, но он мне нравился. За домом был разведен сад; он тянулся до закоулка и ограничивался тут стеной с калиткой. Но в этой же стене было углубление, а в последнем – железная дверь, от которой вела лестница вниз, в подземный ход; этот ход шел под садом и подымался в толстой внутренней стене дома в одну из комнат верхнего этажа, Рассказывали, что этот дом принадлежал прежде некой княгине и она устроила такой ход для своих амурных похождений; уж не знаю, насколько справедливо это, только мне было очень жаль продавать этот дом; да ничего не поделаешь: видно, такова была судьба!

Так говорил старик, и Елчанинов, боясь дохнуть, слушал его, и ему казалось, что недаром пришел он сюда, что действительно было какое-то таинственное сообщение между ним и Киршем и что тот из какого-то неясного, неопределенного далека дает о себе знать, что он существует и мыслит и что он где-то здесь.