Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 88

ГЛАВА XIX

«Ну да, она прямо так и сказала мне, что любит его, она не может лгать, – раздумывал Елчанинов, быстро шагая по направлению к Киршу. – Другая стала бы жеманиться, отнекиваться, постаралась бы отделаться, говоря обиняками, а она так и сказала – и за это я еще больше люблю... Люблю? Что такое люблю? Почему? Почему я прежде не знал ее и не любил, и вдруг встретил и полюбил? Неправда! Я ее любил всегда, только не видел. И вот мы встретились, и любовь проснулась, потому что мы должны были встретиться. А маркиз? – остановил он себя. – Как же маркиз? Причем он тут и зачем? Она должна меня любить».

Дальше он шел и опять думал:

«А за что она должна любить меня? Что я сделал? Чем я лучше маркиза? Вот исполню ее просьбу – тогда другое дело... А пока скорее, скорее к Киршу».

Елчанинов не сомневался, что приятель поможет ему в этом деле. В случае чего он захватит и Варгина, но Кирш, наверное, придумает какой-нибудь план, который можно будет выполнить. Да к тому же он знаком немножко с домом на Пеньках.

«Во всяком случае без него ни на что решаться не буду, – решил Елчанинов, подходя к дому Кирша, – лишь бы застать его!»

Он прошел в сени и взялся за ручку двери. Та оказалась запертой.

«Опять сидит за своими книгами!» – сообразил Елчанинов.

С той самой ночи, которую он почти целиком провел у Кирша, выпив у него почти всю бутылку рома после происшествия на Пеньках, они не виделись. Елчанинов все время ходил только на службу, а остальную часть дня проводил дома «в огорчении и в тузе», как он мысленно трунил теперь над собой. Кирш тоже не показывался к нему.

Елчанинов постучал. Ответа не было.

«Нет, батюшка, уж я дверь выломаю, а достучусь к тебе сегодня!» – озлобился Елчанинов, зная привычку Кирша оставаться глухим ко всему во время занятий.

И он начал так барабанить в дверь кулаками и ногами, что, казалось, готов был разнести весь дом, сотрясавшийся от его ударов. Крепкая дубовая дверь сильно трещала под его кулаками.

– Что вы, сударь мой, неистовствуете? – расслышал наконец за собой Елчанинов старческий голос и обернулся.

Дверь хозяйской квартиры, выходившая в те же сени, была отворена, и на ее пороге стоял старик, маленький, худенький, бритый, в халате, туфлях и ночном колпаке.

– Вам кого угодно? – спросил он Елчанинова, когда тот обернулся.

– А вы здешний?

– Я – хозяин этого дома, отставной коллежский асессор Матвей Мартынович Зонненфельдт, – отрекомендовался старик и не без некоторой грации приподнял свой колпак.

– Вы не знаете, господин Кирш не у себя?

– Нет, не у себя, Если хотите, то есть, пожалуй, и у себя, только его здесь нет.

– Ну да, его здесь нет дома?

– Нет.

– Вы наверное знаете?

– К сожалению, наверное.

– Почему же «к сожалению»?

– Потому что хороший все-таки человек был, хотя и не платил денег аккуратно, но все-таки имел свои достоинства, словом, хороший человек был.

– Позвольте! Как это «был»? А где же он теперь?





– Может быть, там, – и коллежский асессор поднял палец, – а может быть, и там, – и он опустил руку и показал в землю.

– Я вас не понимаю. Что значат ваши слова?

– Я собственно, – пояснил Зонненфельдт, – про душу господина Кирша говорю, а тело его теперь уже там! – и он снова показал в землю.

Первое, что пришло в голову Елчанинову, было, что он, вероятно, имеет дело с сумасшедшим.

Должно быть, он так выразительно глянул на коллежского асессора, что тот догадался о его предположении.

– Вы, вероятно, сударь мой, думаете, глядя на меня, что я с ума спятил и несу вам околесицу, – заговорил он, – а между тем такова воля судеб – сегодня жив человек, а завтра нет его. Вы его хорошо знали, может, приятелями были? Я, кажется, видал вас через окно, как вы к нему хаживали.

– Господи, да что же это? – воскликнул Елчанинов, все еще боясь верить, хотя тон старика был очень похож на правду, – неужели в самом деле случилось что-нибудь с Киршем?

Зонненфельдт пожал плечами и не торопясь ответил:

– С ним случилось то, что должно случиться со всеми нами. Все реки текут в море и происходят из моря же! Так и мы. И дни наши нам не указаны.

– Да как же случилось это? Отчего же никто не дал знать нам? Отчего он не прислал за мной?

– Этого я не ведаю. Я знаю только, что господин Кирш около недели тому назад вышел из дома утром и больше не возвращался. Я подождал его день, другой, а на третий сделал объявку в полицию. Сегодня мне сообщили, что в устье Невы всплыл труп, неизвестно кому принадлежащий, и предложили осмотреть его. Я осмотрел и признал своего бывшего жильца, господина Кирша.

– Вы признали его?

– Труп был сильно попорчен, но, насколько я мог судить, я не ошибся.

– Какая одежда была на нем?

– Он был, извините, совсем голый.

– А когда он пропал?

Старик стал припоминать и объяснил с точностью. Это приходилось как раз на другой день после того, как Елчанинов спас Кирша из рук иезуитов.

Елчанинов вне себя, пораженный, уничтоженный, кинулся к Варгину.

Последний в первую минуту обозлился на приятеля, когда тот сообщил ему ужасную весть, подумал, что он захотел пошутить, и сказал, что такими вещами не шутят; но когда ему пришлось убедиться в истине и серьезности дела, он перекрестился, закрыл руками лицо и заплакал.

Целый день они, не расставаясь, провели вместе, вспоминая о бедном Кирше, ездили и узнавали и наводили о нем, где могли справки. Но единственные сведения получили они в полиции, и эти сведения были те же самые, которые дал Елчанинову отставной коллежский асессор Зонненфельдт.

Они попробовали было осторожно намекнуть частному приставу, нет ли здесь насильственной смерти; прямо обвинять они боялись, не имея в руках никаких данных. Пристав выслушал, покачал головой и махнул рукой.

– Ну, полноте! Какая там насильственная смерть! Просто ваш приятель купался и затонул. Мало ли бывает: иногда судорога в ноге или что-нибудь такое. Он, вероятно, имел обыкновение купаться?

Елчанинов с Варгиным должны были подтвердить это, потому что Кирш, действительно, любил освежать себя летом в реке.

– Ну, вот видите! – подхватил пристав. – Да позвольте: мне только что принесли справку из Васильевской части, что туда пять дней тому назад доставлено чье-то платье, найденное матросом на берегу острова; съездите туда и посмотрите.