Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 18

На первом драконе летел глашатай. Вместо слов и объявлений – развевающийся белый плащ за его спиной, что означало призыв всех, без исключений, глав семейств в столицу для Народного Сбора и объявления воли Либериса Третьего. Второй дракон летел следом, порожний. Был он в два раза мельче первого и казался ребёнком.

Блеяние животных внизу мгновенно привлекло его внимание, и дракон-подросток ринулся вниз, схватил непослушную козу, на лету разорвал её и в два приёма закинул себе в пасть, роняя мелкие куски внутренностей на землю. Затем снизился, рассматривая волнующуюся крупную добычу – вола и лошадь, – но утащить такое пока ему было не под силу. Кроме того, один из людей махал на него палкой, гневно крича, и дракон, не натренированный нападать на двуногих, издал предупреждающий клёкот да поспешил за матерью, рассудив, что впереди ещё попадётся легкодоступная пища.

Драконы улетели, и Хирам с Тео бросились к младшему, поднимающемуся с земли и ревущему от несправедливости: дракон утащил стельную козу.

– Чтоб они все подавились! – в сердцах послал проклятие Тео, помогая брату отряхнуться. – Безмозглые твари, каждый раз одно и то же! Я тебе говорил, Дар, чтобы ты следил за козами получше?

Отец поднялся с колен – он рассматривал животное, которую спас младший сын. От неловкого падения у козы выбило сустав. Хирам вправил его, но обмотать ногу здесь было нечем. Приказал сыновьям возвращаться домой с небольшим стадом, без козы, которую привязали под надёжным растительным шатром – в кустах под деревом. Бывало, что глашатай совершал и второй круг, поэтому рисковать Хирам не намеревался. На обратном пути Тео принесёт лоскут, ногу козе плотно перетянут и отправят её к остальным на постой в домашний хлев.

Жить без коровы или козы-кормилицы, когда в семье столько ртов, невозможно. Да и молоком лечить простуду легче, а болеют постоянно – то один, то второй. Сегодня, по счастью, отощавшую за зиму корову оставили дома. Во дворе и рядом было немного молодой травы, а вытаптывающих всё подряд овец и козу решили взять с собой, на нетронутую поляну.

Теперь, конечно, Дарден будет с утра до вечера с сестрой рвать первую зелень, где только возможно, лишь бы не рисковать последними животными. И то, одну овцу придётся Хираму везти завтра в город – в качестве первой дани. Так-то он должен пять за полгода, но поскольку у телеги сломался сердечник, а ехать на Сбор надо срочно, поэтому Хирам возьмёт одну, самую тощую. За зиму жир сбросили все, сена едва хватило, а последние дни вообще очистками кормили, лишь бы сэкономить последнее. И пока овцы да баран не наберут массы, о случке и речи быть не может… Лишь бы сборщики подати не заявились, ведь до крайнего срока ещё несколько месяцев.

Через пару недель сыновья отправятся на заимку, в глубокий лес, где ветви старых деревьев смыкаются настолько тесно, что драконы сверху не видят происходящего внизу. Там можно будет откормить животину, дождаться окота и, наконец, выплатить дань старыми овцами. Который год так делали – по-другому не получалось увеличить хозяйство даже до двадцати голов. То мимо пролетающие драконы утаскивали тушу, бывало, что и две, то сборщики свирепствовали. Хирам давно подумывал уйти в лес окончательно, но ведь найдут. Не драконы, значит, свои доброхоты помогут: кому охота платить налоги за пропавшего соседа? По этой же причине не возникало желания совсем сбежать из Алатуса – через лес, горы – в Алатерру к другим драконам, где, говорят, простым жилось ещё хуже.

До заката успели вспахать чуть больше половины поля. За ужином (сварили похлёбку из найденных останков погибшей козы, которые сбросил дракон) посовещались. Столица находилась всего в полудне верховой езды, а из дальних уголков будут добираться не менее двух суток. Оглашать волю Либериса, пока все не соберутся, не станут. Поэтому у Хирама имелось ещё полтора дня в резерве. За это время успеют допахать поле, и, пока глава семейства и лошадь будут отсутствовать, сыновья с волом взборонят землю, благо та будет мягкой после первой пахоты. А если погода начнёт портиться, то сразу и посеют зерно – как раз перед ожидаемым сезоном дождей.

Ну а Хирам привезёт из столицы грудных трав и снадобий – для жены и дочери да на будущее, корнеплоды на посадку, может, отрез дешёвой ткани: малым пора обновить износившееся исподнее, смотреть на них неловко. И если останется какая копейка, то по мелочи сладостей и прочих радостей себе с женой и ребятне.

Предвкушение подарков обрадовало малых и немного утешило Дардена, чувствовавшего себя виноватым в пропаже козы, хотя после слов Тео на поляне никто его больше не попрекал.

Через день, отмывшись от земляной грязи, пообедав и взяв с собой лёгкую котомку с половиной каравая, козьим сыром и бутылкой молока, Хирам попрощался ненадолго с родными, сел на лошадь. Тео, жена и Дарден втроём помогли закинуть блеющую овцу наверх, привязать её, чтобы случайно не соскользнула, и Хирам выехал в сторону Аалама.

Лошадь, поняв, что сегодня больше ей не придётся таскать за собой плуг, радостно перешла в лёгкий галоп, стоило хозяину ткнуть ей под выпирающие рёбра. И худой хозяин, и его такая же тощая овца, заметно были легче упрямой, слежавшейся за зиму земли.

*****

Заметное движение в одном направлении проявилось, когда Хирам доехал до первого распутья и повернул на главную дорогу, ведущую с юга на север, к Ааламу. По ней тащились такие же одинокие крестьяне, как и он сам, кое-кто с овцой через седло; были и позажиточней. Последние перемещались на повозках, их поклажа (если была) находилась в условиях, о которых бедной жертве Хирама оставалось только мечтать – в копнах сена. Один из южных крестьян (он смутно показался Хираму знакомым, и Лютер напомнил, что они познакомились прошлой весной возле Палаты Податей) предложил переместить овцу к его пятерым, находящимся на телеге в окружении сухой прошлогодней травы, словно в гнезде.

Хирам не заставил себя упрашивать и тем более обрадовался собеседнику, с которым можно было скоротать несколько десятков вёрст до столицы. Распустил путы, сковывающие покорную тощую овцу, свалил её на сено, рядом с упитанными экземплярами, флегматично жующими свою пищу, – и, кажется, даже лошадь Хирама громко вздохнула с облегчением. Счастливая овца, получившая всё, что хотела от этой жизни – компанию и еду – сию же минуту принялась за угощение. Никто её не попрекал. Даже на лошадь, успевшую урвать клочок сена, ни Лютер, ни его пятнадцатилетний сын не обратили внимания, словно бесплатная раздача корма входила в их обязанности.

Разговорились. Лютер выехал сразу, после призыва, ибо жил он в Межземелье, области между лесом и горами, граничащими с Алатеррой – как чувствовал, не отвёз в прошлом месяце дань, а тут подходящая оказия! Не любитель путешествий и тем более столичной суеты и политики, Лютер радовался, что не пришлось дважды мотаться в Аалам. Оттого у него всю дорогу было хорошее настроение. И среднему сыну впервые выдалась возможность познакомиться со столичным духом, а заодно встретиться со старшим братом: Лот-безымянный заканчивал первый курс Драконьей Академии, за деньги, разумеется, а не по праву элитарного статуса.

Хираму было очень интересно, как Лютер вырвался из нищеты, но гордость не позволила задать этот вопрос, и приходилось из недосказанного и мелких деталей выстраивать своё представление. По всему выходило, что Межземелье было богато – уверения ратников “несколько” преувеличивали. Климат там был теплее, трава зеленела три четверти года, оттого крестьяне успевали не только приготовить сена про запас, но и дважды высевали урожай, а землю удобряли ненужной соломой (неслыханная роскошь для северян!) и мергелем8, который копали в предгорье.

Сами не заметили, как добрались до Аалама. Но вьехать в город была не судьба: сегодня здесь было столько народа, сколько, по отрывочно ухваченным разговорам, не насчитывалось во время последнего Призыва, пять лет назад, на котором объявляли о повышении налога. Правда, тогда глашатай летал с красным плащом, что означало: все новости можно узнать у поверенного областных деревень. Но Хирам и тогда ездил по причине, что и сегодня: отдать дань Либерису Третьему.

8

Мергель – питательное минеральное вещество, делающее почву более рыхлой.