Страница 69 из 76
Роман состоит из трех частей. Первая часть (перевод которой и предлагается читателю в настоящем издании) представляет собой дневник путешествия по Ирану молодого купца, иранского подданного, постоянно проживающего в Египте. В дневнике с мельчайшими подробностями описаны быт, нравы и положение основных слоев иранского общества. В нем зафиксированы наблюдения Ибрахим-бека, сделанные им в различных провинциях Ирана. Только начало и конец первой части не входят в дневник. Вначале автор сообщает некоторые сведения о своем герое — Ибрахим-беке, в конце — показывает его возвращение из Ирана и встречу с соотечественниками в Стамбуле. В разыгравшемся здесь жарком споре о судьбах родины Ибрахим-бек впадает в горячку и тяжело заболевает.
Вторая часть включает описание возвращения Ибрахим-бека в Египет, его болезни, небольшого любовного эпизода и, наконец, смерти героя от стыда за разруху и унижение Ирана. В этой части наиболее интересна переписка Ибрахим-бека с тегеранцем Мешеди Хасаном Кермани. Особенно ценны письма последнего, которые прдставляют собой свежие впечатления прогрессивного перса о событиях, происходящих в стране, и содержат острую критику иранского феодального общества.
Третья часть — сон воспитателя Ибрахим-бека Юсифа Аму. Здесь, как и в двух первых частях романа, автор не перестает осуждать правительство и господствующие классы Ирана. Во сне Юсиф Аму путешествует по аду и раю. В аду он встречает взяточников-министров, деспотов-губернаторов, лжецов-улемов и других паразитов общества. Наоборот, в раю пребывают честные справедливые люди, отдавшие жизнь за интересы народа и отечества.
«Путешествие Ибрахим-бека»[234] — своего рода энциклопедия иранской действительности последней четверти XIX в., написанная пером сурового обличителя. Ни одни из персидских писателей не показал тогдашнего феодального общества Ирана так правдиво, всесторонне и смело, как это сделал Зайн ал-Абидин. Надо сказать, что до последней четверти XIX в. подобная книга вообще едва ли могла появиться: в стране еще не были созданы для этого необходимые социально-исторические условия.
После падения Сефевидов в начале XVIII в. в Иране почти сто лет не прекращались кровопролитные междоусобные войны, царила ужасающая разруха. Страна еще не ощущала на себе влияния европейских держав, интересы англичан и голландцев ограничивались здесь в основном торговлей, которая в то время не оказывала серьезного воздействия на политическую жизнь и традиционные экономические отношения в Иране.
В литературной жизни также не замечалось какого-либо оживления. Централизация власти, последовавшая за утверждением династии Каджаров, способствовала возрождению некоторых средневековых феодальных обычаев и институтов. В частности, восстановил былую пышность шахский двор, с обширным штатом поэтов-панегиристов, занимавшихся составлением льстивых касыд в честь своего повелителя. Поэты первой половины XIX в., при всей их виртуозности в использовании поэтических форм, не могли прикрыть скудости содержания этих стихов. Что касается художественной прозы, то в тот период ее еще не было.
С середины XIX в. в Иран стал усиленно проникать европейский капитал, что сопровождалось глубокими сдвигами как в экономической, так и в духовной жизни иранского общества. Ремесло и домашняя промышленность были в значительной степени подорваны, намного расширились товарно-денежные отношения, ускорился кризис ленного землевладения. Все эти процессы предвещали, что Иран уже не останется таким феодальным государством, каким он был в XVIII в., свидетельствовали о начавшемся его превращении в ходе капитализации в полуколониальную, зависимую страну.
С 60-х годов началось экономическое и политическое закабаление Ирана, которое завершилось с переходом европейского капитализма в свою последнюю, империалистическую стадию. В этот период иностранный капитал, используя в качестве своего орудия шахское правительство, все более усиливал эксплуатацию ремесленников и гнет над крестьянами, разорял мелкую и среднюю буржуазию. Связанное с этим обострение социальных противоречий в стране проявлялось в росте недовольства не только среди эксплуатируемых слоев населения, но даже среди купечества и либерально настроенных феодалов. Важным фактором нарастания оппозиционных настроений было и то, что шахское правительство даже не пыталось как-то приспособить свою политику к происходящим изменениям, а наоборот, подчеркнуто отстаивало незыблемость существующего режима и феодальных порядков, на которые оно опиралось.
Проникновение иностранного капитала в Иран сопровождалось некоторыми новшествами и в культурной жизни страны. Важнейшее из них — возникновение отечественного книгопечатания, без ”которого было немыслимо развитие новой литературы, ориентировавшейся на гораздо более широкий круг читателей, чем в прошлом.
В эти же годы появились первые переводы художественных произведений с европейских языков. Сначала это были главным образом сочинения исторического характера, такие, как «История Наполеона» Вальтера Скотта, «История России при Петре Великом» Вольтера, несколько позже — комедии Мольера и М. Ф. Ахундова, «Робинзон Крузо» Дефо, «Жиль Блаз» Лесажа, «Индийская хижина» Бернардена де Сен Пьерра, «Телемак» Фенелона, «Хаджи Баба Исфагани» Джемса Мориера, «Граф Монте Кристо» и «Три мушкетера» Александра Дюма и др.
Многие из переведенных на персидский язык произведений европейской литературы выражали передовые общественные идеи своего времени и сыграли положительную роль в борьбе против феодализма и абсолютизма в Европе. Однако в условиях Ирана второй половины XIX в. они уже не воспринимались с такой остротой, как когда-то у себя на родине. Неудивительно поэтому, что шах Наср ад-Дин даже поощрял переводы подобных произведений. И все же нельзя не отметить, что либерально настроенному читателю, недовольному шахским деспотизмом, импонировали идеи «просвещенной», «здоровой» монархии, проповедовавшиеся Фенелоном. Такой читатель не мог не восхищаться тем, как едко высмеял Лесаж в своем «Жиль Блазе» представителей высшего общества, соревнующихся во лжи, обмане, грабеже, обкрадывании друг друга. Он с воодушевлением встретил воспетую Даниэлем Дефо в «Робинзоне Крузо» творческую инициативу и предприимчивость восходящей буржуазии.
Особенно важным для развития критической мысли был перевод романа «Хаджи Баба Исфагани» Джемса Мориера. Английский автор нарисовал целую галерею красочных картин из жизни иранского общества начала XIX в. Беззаконие правителей всех степеней, мошенничества мулл и дервишей, взяточничество государственных чиновников подверглись острой и беспощадной критике. Перевод романа (переводчики Ахмад Рухи и Хабиб Шаир Исфахани), по мнению крупнейшего иранского литературоведа проф. Парвиза Ханлари, был выполнен настолько талантливо, что иранские читатели восприняли его как «первый персидский роман».[235]
Для развития в Иране просветительского движения большое значение имела пресса.
Первая персидская газета «Рузнаме-йи вакаи-и иттифакие» («Дневник случайных происшествий») начала печататься в 1851 г. Вслед за ней стали появляться и другие газеты. Их количество быстро росло, особенно в последней четверти XIX в. Помещавшийся в газетах материал все же редко выходил за рамки официальных сообщений. Более того, опасаясь преследования цензуры, газеты предупреждали, что они не будут затрагивать политические вопросы. Так, газета «Рузнаме-йи Насири», издававшаяся в Тебризе в 1893 — 1894 гг., писала, что «она ни в коем случае не будет касаться государственных и внутриполитических вопросов и что цель ее издания заключается в распространении науки, культуры, торговли и т. д.».[236]
Действительно, газеты много внимания уделяли пропаганде достижений науки и техники. Только одна газета «Тарбийат», например, напечатала серию статей о Гуттенберге, Пастере, Галилее, Ньютоне и т. п. Это, конечно, было положительным явлением, так как иранский читатель впервые стал приобщаться к знаниям, сокровищнице мировой культуры и науки.
234
Для краткости слово «Дневник» в названии романа здесь и в дальнейшем опускается.
235
См.: Первый съезд писателей Ирана. [Отчет на перс. яз.]. Тегеран, 1324 [1946], стр. 145.
236
Цит. по кн.: Первый съезд писателей Ирана, стр. 136.