Страница 14 из 76
— Слава богу, все здоровы и благополучны, молятся за вас. Мы едем из святого Мешхеда и направляемся в Тегеран.
— Прекрасно. Ваше прибытие очень меня обрадовало. Вы напомнили мне вашего отца, моего дорогого друга.
Тут он что-то сказал на ухо слуге, и тот исчез. Примерно через полчаса слуга вернулся, неся два подноса, на которых был челав-кабаб, шербет и спелые, только что снятые дыни.
Хаджи с большой сердечностью сказал:
— Во имя аллаха, давайте поужинаем.
Мы уселись вокруг расстеленной на полу скатерти, и во время еды он спросил меня, где мы остановились.
— В таком-то саду, под сетками.
Тогда он тотчас же приказал своему человеку:
— Пойди и внеси в мой дом пожитки этого господина.
Тут я возразил, уверяя его, что в городе, по словам нашего возницы, водятся ядовитые клещи, и я боюсь, как бы не занесли их сюда. Сколько ни настаивал мой хозяин, я не согласился.
После обеда купец спросил:
— Что вы делаете обычно после обеда — отдыхаете или пьете чаи.
— Днем я обычно не сплю, — ответил я, — а чай пью вечером. Беседа наша длилась еще около часа, после чего купец обратился к сыну:
— Риза, поди с гостями, погуляйте немного по городу и У берега реки. А к вечеру, пожалуйста, возвращайтесь; после ужина я доставлю вас к вашему жилищу, спите себе там под вашей сеткой.
Убедившись в том, что он не примет наших возражений, я волей-неволей согласился, и мы отправились.
— Куда же мы пойдем? — спросил я.
— Хорошо бы пойти в какую-нибудь школу или училище и посмотреть, как там поставлено дело, — предложил Юсиф Аму.
— А есть в этом городе школа? — спросил я у Ризы.
— Есть три школы. Одна довольно далеко отсюда, и в ней учатся мои дети. Другая — на базаре плотников, она поближе. Если идти в первую, как нам объяснить свой визит? Во второй меня не знают, мы можем сказать, что мы — вроде бы кредитор и должник и просим написать для нас долговую расписку. Вот вы и достигнете того, что желаете.
Меня это очень рассмешило, и я воскликнул:
— Чудесно, так и сделаем!
— Надо нам придумать имена, нельзя же назваться своими, — заметил Юсиф Аму.
— Как твоя душа пожелает, так и поступай. Писцу ведь важна только плата за услуги. Назовись, как хочешь, — никто не станет дознаваться истины.
Мы еще немного пошутили в этом духе, как вдруг услышали неподалеку от себя какие-то странные крики, вроде: «Отойти!», «Встать!», «Вперед!», «Стой!».
В большом изумлении я взглянул в ту сторону и увидел высокого юношу, который ехал верхом, покручивая усики, а тридцать или сорок человек, держа в руках длинные палки, шли рядами по обе стороны его коня. Впереди всех выступал человек, одетый в красное, с на редкость безобразным лицом; шествие замыкали около двадцати вооруженных всадников.
— Что это за толпа? — осведомился я у Ризы.
— А это правитель города едет на охоту. Стойте не двигаясь, а как будет проезжать мимо — поклонитесь и окажите такое же почтение, как и все.
Присмотревшись внимательнее, я увидел, что люди вокруг били на все лады земные поклоны, а правитель с высоты своего величия не давал себе труда даже повернуть голову и лишь накручивал усы.
— А что, если не оказать должного почтения? — поинтересовался я.
— Сюда живо направятся фарраши,[87] и тогда не избежать палочных ударов. Или может быть вам жизнь надоела?
— О нет, сердце мое живо еще для тысячи желаний!
Мы застыли в предельно почтительной позе и в тот миг, когда правитель поравнялся с нами, в полном смирении отвесили поясной поклон. «Шла беда, — как говорят, — да, к счастью, миновала».
Я был до крайности потрясен всем этим, ибо до сих пор мне нигде не доводилось видеть ничего подобного, и тут же подумал: «Браво, Иран! Правитель такого города, как Лондон, где семь миллионов населения, ездит себе в одиночестве, не привлекая ничьего внимания, а вот у нас губернатор какой-то захудалой области ездит в таком великолепии! Вот это царство, так царство!».
— А откуда губернатор берет средства на содержание всей этой челяди? — обратился я с вопросом к Ризе.
— Они не получают никакого содержания, — отвечал он.
— Чем же они живут?
— С утра до вечера они шныряют по улицам и базарам, и стоит им уведеть двух спорящих людей, они тотчас же хватают их и волокут к фаррашбаши.[88] Если спор не из важных, то спорщики платят два тумана фаррашбаши, пять кран его заместителю, а два-три тумана перепадает этим фаррашам, после чего спорщиков отпускают. Когда из окрестных деревень приезжают жалобщики, фарраши по одному или по двое привязываются к ним. Если жалоба более значительна, то посредником становится один из слуг губернатора — конюший, или стражник, хранитель воды, или стольник. Тогда они взимают сто или пятьдесят туманов в пользу шах-заде[89] и десять-двадцать туманов забирают себе под видом штрафа или подарка.
Выслушав все это, я просто оцепенел, и все мое путешествие представилось мне отвратительным! Я подумал: «Боже мой, лучше мне ослепнуть и оглохнуть, ничего не видеть и не слышать! Столько трудностей и столько трат — и взамен одни только несчастья!».
Тем временем мы подошли к школе. Она помещалась на базаре плотников. Комната, которую занимала школа, была площадью примерно тридцать на сорок заров. В ней собралось более ста малых детей. Кто сидел прямо на земле, кто на куске войлока, кто на циновке, а несколько человек — на каком-то рваном ковре. Обучал их старый учитель в чалме.
Мы вошли и поздоровались. От ребячьего крика, стоящего в воздухе, учитель даже не расслышал нашего приветствия.
Мы прошли и сели в уголок. Тогда ахунд[90] спросил, зачем мы пожаловали.
Юсиф Аму сказал:
— Я должен этому человеку семьдесят туманов. Мне хотелось бы, чтобы вы написали за меня расписку на указанную сумму на имя этого человека.
— Хорошо. Как ваше имя?
— Абдул Гафар.
— А имя господина?
— Ибрахим-бек.
— И после определенного срока вексель может быть продан? — Да.
— Где вы живете?
— В Ардебиле.
— Какой процент вы назначаете?
— Один туман в месяц, сроком на шесть месяцев. Тогда ахунд написал документ, а затем прочел нам его. Я достал полкрана, дал ему и взял обязательство. Учитель, я заметил, остался очень доволен.
— У вас, слава богу, немало учеников, — заметил я.
— Да, есть еще несколько человек, сегодня они не пришли.
— Что это они читают?
— Одни — азбуку, другие — молитвы, а некоторые — святой Коран. Те, что постарше, вот в этом ряду, они читают «Гулистан», «Бустан»,[91] Хафиза[92] и еще кое-что.
— Господин учитель, но какое отношение к урокам имеет Хафиз?
— А почему бы Хафизу Ширази не иметь отношения к урокам?
— Ведь известно, что «Диван» Хафиза наполнен стихами суфийского содержания,[93] поэтому вряд ли кто из читающих его здесь способен что- нибудь понять. На пользу ли детям такое чтение, где на каждом шагу говорится о вине, страсти, влюбленных и о кокетстве?
— Скажите, а что читают в школах детям в вашем Ардебиле?
— Я не из Ардебиля. — Откуда же вы?
— Совсем с другого конца земного шара.
— По вашим словам выходит, что вы или из Шираза, или из Багдада?
— Ни то, ни другое, я из Африки.
— Африка? Это, кажется, возле Сальмаса?[94] «Вот так учитель!» — подумал я, а вслух сказал:
— Да. Но скажите мне, географией и геометрией вы тоже занимаетесь с детьми?
— Геометрия? Это еще что такое?
— А счет вы знаете? — спросил я.
87
Фарраш — стражник.
88
Фаррашбаши — начальник стражников; начальник охраны.
89
Шахзаде — принц.
90
Ахунд — духовное лицо и учитель в старой мусульманской школе.
91
«Гулистан» и «Бустан» — названия произведений классика персидской литературы Саади Ширазского (см. прим. 71).
92
Хафиз — величайший поэт Ирана (1300 — 1390), родом из Шираза. Его яркие лирические стихотворения на протяжении многих веков рассматривались восточными интерпретаторами как мистические, суфийские, скрывающие за образами влюбленного, вина, любви тайный смысл любви божественной, религиозного экстаза.
93
Суфийское содержание — от слова «суфизм», которым называлось религиозно-мистическое учение, распространенное с IX — X вв. в странах Ближнего Востока, сначала как оппозиция ортодоксальному исламу. Суфизм оказал большое влияние на персидскую классическую литературу.
94
Сальмас — город на северо-западе Ирана, вблизи советско-иранской границы, ныне г. Шахпур, центр бахша (уезда).