Страница 38 из 120
— У тебя есть ещё один шанс, постарайся хотя бы сегодня не потерять калеку, или можешь лишиться бороды, — сказал Оредин командиру разведчиков. — И головы заодно.
— Слушаюсь! Будет содеяно!
///
До глубокой ночи наследник совещался с воеводами, пытался определить, с чего им начать военные действия? Признаться, люди смогли прибавить ему головной боли просто тем, что не явились. Вышли бы на честный бой, и гномья рать перемолотила бы их… Этой мысли Оредин усмехнулся с иронией. Честный бой? Кучка дикарей в открытом поле против пушек, мортир и рунной стали, —
От всех советов и мыслей, наследник изрядно устал, так что отпустил воевод и остался, наконец, в одиночестве, даже адъютанта прогнал. Полог в задней части шатра приподнялся, и он прошёл в маленькую спальню, тяжело улёгся на походную койку.
Оредин плохо спал с начала похода, не прошло и ночи, чтобы наследник пробыл в забвении больше пары-тройки часов, а потом ещё часа-двух в дневное время. Это выматывало. На сей раз сон опять долго не шёл, уж слишком распухла голова. Ещё немного и пришлось бы просить лекаря о сонных травах, после которых утром она болела бы гораздо сильнее, но до этого не дошло. Оредин забылся; ни сновидений, ни мыслей, только пустота. Предел мечтаний. Пожалуй, если бы он умер в эту ночь, то не стал бы сокрушаться в чертогах предков, — разом ушёл бы от стольких бед с чистой совестью… Но у него был очень тонкий слух, а ещё в походе наследник ложился, не снимая доспехов. Посему, когда полог едва слышно зашуршал, глаза гнома распахнулись.
Глаза давно привыкли к темноте и заметили явственное движение. Оредин вскинул руки, стальное жало пронзило ладонь и замерло, не добравшись до глаза. Нервы остались целы, так что пальцы сжались на кулаке убийцы. Тот навалился всем весом и давил, глубоко размерено дыша, однако, мышцы гнома — стальные канаты; одним усилием он оттолкнул врага, рванул в сторону, переворачивая койку, вскинул руку опять. Лезвие лязгнуло о подставленный наруч, в темноте вспыхнули искры, раз, другой. Убийца был гораздо выше Оредина, — человек, — он быстро полосовал, натыкаясь на непробиваемый металл, пока запястье не оказалось в широкой гномской ладони. Оредин сжал пальцы правой руки, почувствовал, как ломаются кости и рвутся жилы убийцы, однако, тот не издал и звука, ловко перехватил выпавший кинжал свободной рукой и нанёс резкий удар. Боль обожгла лицо, горячее хлынуло по коже в бороду, вырвав из глотки возглас, и Оредин резко подался вперёд. Гном повалил человека на пол, навалился, перехватил своей раненной рукой ту, в которой поблёскивал кинжал, и от души боднул врага лбом. Рыча и плюясь, он ещё трижды использовал собственный череп как молот, а, когда почувствовал, что убийца ослаб, вцепился ему в горло и надавил до хруста.
Поднявшись над трупом, наследник пошатнулся, судорожно вдохнул, кое-как подхватил раненной рукой щит, второй вытянул из ножен меч и ринулся через шатёр наружу.
— Сомкнуть щиты! Сомкнуть…
Он едва не упал, споткнувшись о труп часового, холодный ветер ударил по лицу, и рана полыхнула, будто в неё угодили раскалённые угольки. От боли Оредин ослеп на левый глаз, ему даже показалось, что слух пропал, потому что вокруг было совсем тихо, только удары сердца отдавались в голове набатом. Чтобы разубедиться в этом, наследник заревел во всю глотку:
— Сомкнуть щиты! Сомкнуть щиты! Сомкнуть щиты!
Меч с лязгом бил о щит, Оредин рвал связки, пока в отдалении не послышался вскрик, затем другой, ещё один и дальше п нарастающей. Ратники выбегали из палаток в исподнем, но вооружённые, мало кто успел надеть полные латы; десятники и сотники выкрикивали своих подчинённых, а тем временем отовсюду неслись нечленораздельные возгласы. В лагере словно шёл бой, но никто не понимал, где именно?
— Там, они там!
— Сюда!
— Воевода убит! Воевода убит!
Готовые сражаться, но не видящие врага, гномы бестолково метались, пока рёв Оредина не перекрыл растущий гомон:
— Больше света! Враг в лагере! Идите к своим воеводам! Защищайте воевод! Больше света!
Рексовы Собственные окружили наследника, отделив его стеной от остального лагеря. Они были полностью вооружены и одоспешены, но мешали командовать.
— За мной, туда!
— Тебе лучше оставаться под защитой, господин, — сказал трёхсотенный командир.
— Кто ты такой, чтобы мне приказывать⁈ Я…
В следующий миг трёхсотенный повернул голову и резко вскинул щит, раздался пронзительный лязг, — длинная стрела, летевшая Оредину в лицо, сломалась и отлетела от внезапной преграды. Телохранители схватили наследника, погребли под своими телами, создав сплошной панцирь из щитов, и не отпускали, сколько бы он ни проклинал и ни требовал. Стрелы бесполезно бились об этот «панцирь» ещё трижды, четвёртая вонзилась одному из телохранителей в горло, найдя щёлочку между шлемом и латным воротом, а пятая угодила другому в прорезь полумаски. Шестая стрела проскользнула в открывшийся между щитами зазор, но сломалась о нагрудник Оредина.
Пронзительный голос старого Озрика пробился сквозь лязг металла:
— В шатёр! Немедленно!
Не отпуская наследника, телохранители сдвинулись с места. Когда они внесли его под матерчатый свод, стрелы ещё трижды били вслепую, но никого не задели.
— Руки прочь, глупцы! Я обрею вас начисто! — Оредин рычал и плевался в бешенстве.
— А ну, уймись! — зашипел согбенный веками гном. — Враг хочет добраться именно до тебя, и у него почти получилось! Эти воины исполняют свой долг!
— Я должен командовать…
— Командуй же! Любой из них ринется наружу с твоим приказом, но ты останешься… Свет не разжигать, глупцы! Хотите, чтобы стрелок увидел наши тени⁈
— Отдавай приказы, господин, — сказал трёхсотенный, глядя на Оредина с непоколебимым спокойствием.
— Уже отдал! Нужно проследить, чтобы они были исполнены!
— Больше света в лагере и защищать воевод, — кивнул трёхсотенный, — слушаюсь, будет содеяно.
— И лекаря сюда, — вставил рунный мастер, — наследник ранен, оружие могло быть отравлено!
— Слушаюсь, будет содеяно.