Рыжики для чернобурки

Отец Мельхор обменял пирог на ленты и понес праздничное угощение на кухню, из которой вышел Анджей, натолкнувшийся на Адель.

— М-м-м... можно вас на минуточку? На пару слов?

Волк смотрел цепко, не отвлекаясь на шум, детский гомон и препирательства взрослых.

— Да, конечно, — согласилась Адель, отступая во двор. — Слушаю вас внимательно. Возникли какие-то проблемы?

— Не проблемы, скорее, вопрос.

Они переместились к саду, занимавшему изрядный кусок участка — и это тоже служило препятствием к стройке, плодовые деревья не хотелось вырубать.

— Слушаю вас внимательно, — повторила Адель.

— Валериан сказал, что вы нашли себе работу в «Волкофоне».

— Да, — кивнула Адель. — Сотовые телефоны — новый вид связи. Пока их применение ограничено. Нехватка аппаратов, построено очень мало вышек, но я уверена, что это скоро изменится. Когда-нибудь мы не будем ждать звонка, изнывая возле домашнего телефона. Будем носить аппарат с собой, говорить с друзьями и родственниками с любой улицы города. Может быть, даже из чистого поля.

— Я знаю о перспективах. Записан на получение лицензии на телефон. Уже выстроилась огромная очередь: военные полиция, врачи, пожарные. И это приводит нас к беспокоящему меня вопросу. «Волкофон» — практически государственная организация, частные там только инвестиции. Проверка сотрудников — как в полиции. Потому что сотрудники «Волкофона» получают доступ к личным данным силовиков и служб реагирования на чрезвычайные ситуации, могут отслеживать служебные переговоры — сотовые телефоны частично заменили связь по рации. С улицы туда никого не возьмут. А с такой биографией как у вас — на пушечный выстрел не подпустят. Есть два варианта. Первый — вы врете, никакой работы в «Волкофоне» не предвидится. Второй — я о вас чего-то не знаю. То, что Валериан собирается подавать документы, чтобы устроиться на работу в полицию Ключевых Вод, наталкивает меня на мысль, что второй вариант более вероятный. Валериан прекрасно понимает, что его будут проверять, в Чернотропе, после знакомства с вами, подавал заявление об увольнении. А сейчас его вдруг перестал беспокоить возможный отказ по недоверию. Кто вы, Адель О’Хэйси? Что я о вас не знаю?

Адель мысленно подсчитала прегрешения Розальского. Рыжики на их участке крал, на нее посматривал косо, Валериану вечерами названивал, а еще запятнал себя какими-то порочащими поступками. Нет, такой волк не заслуживает ни откровения, ни снисходительности — нашел время, когда допрос устраивать, прямо перед обменом браслетами.

— А кто вы такой, чтобы обо мне что-то знать? Мелкая полицейская сошка? — ехидно спросила Адель, отметив, как вытянулась волчья физиономия. — Валериан подаст документы, отдел кадров проведет служебную проверку. Получит ответ, к которому будет допуск у тех, кому положено. Точно так же произойдет при моем устройстве на работу. Хотите что-то обо мне узнать? Это не трудно. Дослужитесь хотя бы до подполковника и все узнаете. А пока бегаете с капитанскими погонами, не суйте нос не в свое дело.

Вероятность предпраздничного скандала достигла критической отметки «сто процентов». Капитан Анджей Розальский открыл рот, чтобы высказать наглой условно-освобожденной террористке всё, что он думает о подобных особах, и тут же закрыл, потому что отец Мельхор коснулся его локтя и позвал:

— Дети, пойдемте. Мы уже опаздываем.

Анджей отправился в часовню, полыхая злостью, Адель — с ощущением глубокого морального удовлетворения. Валериан и жена Анджея недоумевали, но помалкивали — никому не хотелось требовать объяснений при жреце Хлебодарной.

Они быстро дошли до маленькой уютной часовни, пропахшей хвоей, еловой смолой и лимонной цедрой. Огромные окна мягко светились — кто-то из прихожан закрепил лампочки-гирлянды на рамах. В алтарной чаше, потрескивая, горели шишки. Струйки дыма отплясывали замысловатый танец перед фреской и уходили в отверстие в куполе, Хлебодарная на фреске благосклонно улыбалась, лисы в нишах гордо посматривали на прихожан — на шеях статуй красовались новенькие венки из еловых ветвей, перевитых алыми лентами.

Всё было пропитано ожиданием праздника — кругом стояли подсвечники с красными, белыми и зелеными свечами, которые зажгут, когда солнце начнет опускаться за горизонт. Живой огонь встанет на стражу, отгоняя Демона Снопа и его прислужников, причиняющих вред оборотням и людям в самую долгую ночь в году. Отец Мельхор будет читать благодарственные и охранительные молитвы, попросит у Хлебодарной мира и благоденствия для всех — лис, волков, висов, медведей, людей, шакалов, угрюмых барсуков и длиннохвостых барсов, рысей с кисточками на ушах и снежных ирбисов. Многие оборотни чтили Камула-Охотника, многие люди и оборотни молились своим богам, но почти никто не отвергал Хлебодарную: выпечку в том или ином виде ели все.

Адель знала, что обычай добавлять молотую сосновую кору в лепешки Дня Изгнания Демона Снопа пришел к лисам с Севера — от котов через северных сородичей. То, что когда-то делалось из бедности, начало служить приметой праздника: от горячих лепешек пахло сосновым дымком, ограждавшим от нечисти.

«Надо будет посетить ночную службу и постоять хотя бы пару часов, — подумала Адель, снимая с запястья браслет и отдавая Эльге. — Зажечь скрутку, добавить шишку в гору пепла, попросить Хлебодарную предать огню все горести, развеять беды с дымом и одарить нас покоем в своих домах».

Отец Мельхор поправил вышитую накидку — еловые ветви переплетались с колосками, шишки серебрились прилипшими снежинками — и обратил свой взор на Валериана. Тот уже успел снять браслет и передать его Розальскому.

Голос отца Мельхора обрел строгость.

— Помнишь ли ты об обязательствах, которые накладывает клятва? Готов ли ты перед лицом Хлебодарной пообещать защищать свою лисицу, отдавать ей и детям последний ломоть хлеба, уступать место у очага в холодную зиму?

— Готов, — без тени сомнения ответил Валериан.

— А ты? — отец Мельхор перевел взгляд на Адель. — Помнишь ли ты о том, что за защиту Хлебодарной придется платить? Именно тебе придется беспокоиться о том, чтобы на столе всегда был свежий хлеб. Готова ли ты к тому, что злость или предательство не удастся утаить — еда станет горькой?

— Готова, — выдохнула Адель. — Я выбрала Валериана сердцем в трудные времена, он ответил мне доверием. Он терял больше, чем я, и благодарность за это доверие безмерна. Мой хлеб никогда не станет ему поперек горла.

Она заметила косой взгляд Анджея — даже возле алтарной чаши, во время церемонии, волк обдумывал способы докопаться до правды.

«Помучайся. Когда-нибудь всё выяснится».

— Клянешься ли ты идти с Аделью рука об руку в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии? — спросил отец Мельхор.

— Клянусь

Валериан подставил ладонь, принял у Эльги браслет.

Адель, выслушавшая тот же вопрос о Валериане, эхом отозвалась: «Клянусь» и забрала браслет у Анджея.

— Будете ли вы любить друг другу до тех пор, пока Хлебодарная не разлучит вас?

Два «Да» переплелись в единое слово. Валериан первым затянул браслет на запястье Адели, коснулся губ мимолетным поцелуем. Адель неожиданно обнаружила, что у нее дрожат руки, запуталась в застежке, почти запаниковала — отец Мельхор уже разломил лепешку, которой они были должны угостить друг друга. Ей захотелось расплакаться — ей, славившейся своей выдержкой, и не разрыдавшейся даже после известия о смерти Артура. Слезы навернулись на глаза. Она всхлипнула, и вдруг застежка щелкнула сама собой, Валериан передал ей лепешку и обряд свершился.

Валериан, дожевавший свой кусок, полез к ней с поцелуями. А потом пробормотал:

— Люблю. Больше жизни

— И я тебя, — призналась Адель, у которой закружилась голова. — Мой серебристый принц-чернобурка.

Валериан фыркнул и легонько укусил ее за ухо — как будто не комплимент услышал, а несвежую шутку. Адель не осталась в долгу и укусила его за нос — под недовольное ворчание Лютика, которому надоело стоять в часовне без подарков.