В капкане совершенства

— Жанна д`Арк, шутишь?.. Даже Артём догадается, что Жанна — это Ханна.

— Я уже ни в чем не уверен. Если он выйдет и отберет мою жену, так я ему отдам, пожалуй…

— Я́ не отдам тебя, — Лялька обняла супруга за плечи. — Может быть, вспомним наше первое свидание?.. Сегодня я полна сил.

— Надеюсь, ты про совместное распитие газировки, потому что сегодня энергии у меня осталось процентов на пять…

— Тогда отправим тебя в спящий режим, едва я выполню свою часть дела, — Ляля рассмеялась и нежно поцеловала его в губы.

На суд Артём вернулся преображенный.

И никто не должен был знать, что битый час после прочтения письма у него лились слезы из глаз. И он внутренне вопил ко всем силам невидимым: отчего они дают человеку любовь, дождавшись таких обстоятельств, в которых его жизнь больше ему не принадлежит.

И зачем любви нужно преодолевать такое? Неужели он не мог встретить ее лет восемь назад и иметь счастливую и любящую семью?.. И никогда бы не было этого злосчастного эксперимента… Но он не мог выбирать. А потом изнутри его вдруг начали наполнять уверенность и сила, как будто он больше не думал о своих страданиях, будто узрел смысл своего существования, который раньше ему был недоступен.

Присяжных и всех присутствующих в зале покоробило бы от кадров с камер видеонаблюдения, которые демонстрировали реанимацию Ханны. Люди настолько отвыкли от вида крови и прочих природных процессов, что пережить такое могли бы только хирурги или акушеры. Эффект от зрелища, однако, существенно сглаживался качеством записи. По причине сбоя по электросети, который на непродолжительное время настиг в тот вечер весь регион, картинка была в серьезных помехах, а звук отсутствовал вовсе. Видео же последующего лечения Ханны начиналось с темного экрана в серых линиях, а дальше вообще вырубалось, так что нельзя было даже примерно сказать, что там происходило.

Адвокат назвал это техническим чудом. Сторона обвинения лишалась самой строгой своей статьи: применение экспериментальных препаратов оставалось недоказанным. Кроме того, предполагаемый «фильм ужасов» растерял почти весь драматизм, на который в суде присяжных весьма рассчитывал прокурор. Диалоги Артёма с врачом пропали и уличить свидетеля во лжи также стало невозможно.

Ханна же вздохнула с облегчением: никто не увидит ее в моменты срывов, которые с ней приключились.

Когда Лялька спросила мнение Бьорна о подобных неполадках, он только пожал плечами: такое может быть со сложной аппаратурой. А на вопрос, видел ли он когда-то нечто подобное, он ответил, что никогда. Что ж, объективная реальность. Но как вовремя!..

— Ну как? — Лейла, которая в этот день присутствовала вместе с мужем в суде, по приглашению пристава скользнула обратно в зал. Судья велел вывести перед просмотром всех беременных, пожилых и недомогающих.

— Надежда есть, — резюмировал Бьорн, показав пальцами неопределенный жест.

Ханна вышла на место для допроса, и публика будто бы отдалилась от нее на сотни метров. Она внимательно выслушивала каждое объяснение Артёма, но сейчас в груди ее бился скорее его взгляд, чем голос.

— Ханна Ковальская, 26 лет, не замужем, образование — две научные степени, профессия — социальный политик. Клянусь говорить правду… и да поможет мне Бог, — она принесла присягу и скользнула глазами по лицу подсудимого. Она призналась ему в любви — это ли нагоняло на нее волнения больше, чем то, что она задумала сейчас?..

— Ответьте суду, как в отношении Вас был проведен эксперимент и что случилось дальше? — вопросил государственный обвинитель.

— Я помню, что отлично себя чувствовала в тот день. Говорила врачу и исследователю о своей работе, о своем волонтерстве, о том, как важны мои занятия для всех людей, которые ко мне приходят…

Артём не сразу понял, почему влюбленная в него женщина рассказывает суду об этих вещах. Ведь речь тогда шла в основном о ее зеленых глазах.

— По записи видно, что мне стало плохо. Когда исследователь заметил это, были, кажется, произнесены слова «отравление» и «ошибка врача». Последнее, что я помню: я открыла глаза и, по-моему, даже схватила его за руку и попросила спасти меня, просто умоляла… Я умоляла спасти мне жизнь… Я говорю о подсудимом.

— Потерпевшая, Вы не упоминали об этом на предварительном следствии.

— Я знаю. Мне было тяжело собрать все детали… Но потом… все так отчетливо вдруг вернулось, я вспомнила, что думала о своей работе в те минуты, видела нуждающихся во мне, сколько могу еще сделать… В этом тяжело признаваться: я хотела спасения любой ценой и, наверное, склонила к этому исследователя.

Лялька прикрыла губы пальцами. Ханна беззастенчиво врала.

— Вас связывают с исследователем личные отношения?.. — задал вопрос прокурор.

— Нет. Мы виделись всего три раза: на предварительной беседе и два дня на испытаниях.

— Почему подсудимый не упоминал о Вашей просьбе в своих показаниях?

— Не знаю. Возможно, он счел это несущественным. Или забыл. Прошло уже много времени, а все произошло так быстро.

— Давал ли Вам подсудимый какие-либо препараты после случившегося?..

— Он делал мне инъекции глюкозы, так как меня тошнило и я не могла есть.

— Почему скорая помощь была вызвана только на следующий день?

— Я не врач, я не знаю. Видимо, в этом не было необходимости. На следующий день меня не стали госпитализировать, а в предыдущий я отлежалась в палате при лаборатории.

Артём понадеялся, что на лбу у него не выступит испарина. Ханна сочиняла для него целую историю, о чем ее никто не просил. О которой понятия не имел его адвокат, пытавшийся теперь скрыть от зрителей дикий взгляд, норовивший прорваться к потерпевшей и прекратить импровизацию, которая могла иметь самые непредсказуемые последствия.

— Заметили ли Вы циничное отношение исследователя к существующим социальным нормам? — продолжал прокурор.

— Не заметила. При эксперименте он был профессионален и сдержан, вел себя в высшей степени этично. Одобрял мою работу. Сказал, что такими делами нужно восхищаться.

— А после реанимации?

— Он был очень расстроен, но старался ободрить меня. Говорил, что, коль скоро я так быстро пришла в себя, у меня есть все шансы на выздоровление. Я просила его быть со мной рядом: мне было очень страшно. Говорят, это симптом отравления. Я настаивала. И он остался.

— Спасибо, потерпевшая…

— То есть Вы говорите, что Ваша работа впечатлила исследователя? — допрос продолжил адвокат.

— Она впечатляет всех. В себе я сумела реализовать все, чему нас учили еще со школы, — ответила Ханна.

— То есть Вы утверждаете, что в Вашем лице подсудимый спасал наши общественные устои?

Артём едва сдержался, чтобы не выкрикнуть: «Ты сейчас серьезно?!» Но он не мог не отметить, как быстро сориентировался Алекс.

— Возражаю! Вне компетенции потерпевшей, — оборвал прокурор.

— Возражение принято, — заявил судья.

Дальнейшее исследование доказательств превращалось в гирлянды фраз.

— …Результаты экспертизы свидетельствуют о научной безосновательности применения таких методов, как выпускание крови с помощью режущего предмета, для этого не предназначенного.

— Результаты экспертизы, проведенной по ходатайству стороны защиты, говорят о недостаточной исследованности вопросов реанимации при криминальных отравлениях и отсутствии адекватного алгоритма действий, закрепленного формально. Статистика подтверждает, что при сопоставимой дозировке отравляющего вещества и последующем введении адреналина 96 % жертв в себя уже не приходило, а 4 % умирало в течение недели…

— Возражаю! Статистика дана по бо́льшим дозам!..

— Прошу суд учесть, что у пациентки гиперчувствительность к отравляющим веществам…

— Сторона обвинения ходатайствует о вызове еще одного свидетеля — заместителя администратора корпорации «Новый мир».

В этот день Лялька, старавшаяся по мере приближения окончания процесса не пропускать заседаний суда, узрела своего бывшего, вошедшего в зал без особого настроения.