Страница 37 из 47
— Вам было известно, что в испытании участвует девушка с такой особенностью организма, как гиперчувствительность к исследуемым ядовитым веществам? — произнес прокурор.
— Нет. Это компетенция врача — осмотреть испытуемого и проверить реакцию на микродозы всех применяемых веществ. После этого врач делает запись в карте. Исследователь не работает с результатами осмотров.
— И Вы их не смотрели?
— Нет. Таковы правила всех испытаний. Вдобавок ко всему, нет никаких запретов на участие в эксперименте людей, обладающих повышенной чувствительностью к вводимым препаратам. Будь я законодателем, я бы немедленно переписал существующие нормативные акты, обязав исследователя самого проверять все врачебные записи и исключив из числа испытуемых лиц с гиперчувствительностью.
Артём двигался вперед в том направлении, какое ему указывали, стараясь черпать силы везде, где только мог: в друзьях, в Боге, в неведомой точке равновесия, которую иногда удавалось найти внутри себя. А иногда нет. И тогда он метался по камере, как лосось на нересте. Сокамерники относились к этому довольно терпеливо. Они полюбили Артёма сразу же, как у него появилась вкусная еда, которой он со всеми делился.
— Значит, Вы считаете, что поступили правильно? — задал вопрос адвокат.
— Абсолютно, — коротко ответил Артём.
Он снова вспомнил, как давал свидетельские показания Александр. Никогда он не видел знакомого врача таким потерянным. В зале вместе с многочисленной публикой, присутствовавшей на открытом процессе, сидела его супруга.
— Я понятия не имею, как мог не увидеть той записи в карте… Я всегда перепроверяю анамнез пациента… то есть испытуемого… по несколько раз. Я только хочу сказать… Ханна, мне очень жаль… Мне очень, очень жаль… В самом деле… если бы я мог вернуть тот день…
Голос его дрожал, а к концу показаний по щекам покатились две слезы. Артём не сдержался и бросил взгляд на Ханну, затем на своего защитника. Девушка сидела вся белая, глаза ее сверкали небывалым гневом. На лице адвоката отображалось отвращение.
Тёма увидел, как Александра отпустили со свидетельского места в зал, где его принялась утешать жена. Странно, но сам он не испытывал к врачу даже неприязни.
Защитник же был более прагматичен:
— Получил свою сделку на два года ограничения свободы и радовался бы, а не давил на мозг нашим присяжным. Слизняк, о тебе бы подумал лучше, чем реки разводить.
Алекс всерьез опасался, что врач в конце концов не выдержит и расколется о дальнейших событиях. Но сколько раз его ни вызывали, Александр продолжал повторять, что видел лишь, как Артём колет потерпевшей глюкозу. Затем он сам почти сутки провел в алкогольном забытьи в баре и совершенно не гордится своей слабостью.
— Хоть что-то правдивое сказал… — проворчал позже Алекс Фишер.
Ханна же прокомментировала увиденное Ляльке, а Лялька передала своему супругу.
— Она говорит, что все это уголовное право надо упразднить к собачьим какашкам. Это ее оборот речи.
— Не могу с ней не согласиться, — отозвался Бьорн. Он только что пришел домой и полоскал ложку в тарелке тыквенного супа, глядя на который, Лялька пыталась не засмеяться или не заплакать. — Бесконечные изучения доказательств, допросы по двести раз. Кажется, мы все состаримся, когда услышим наконец вердикт…
— Она скорее говорит о сроках наказания для Саши и для Артёма.
— Ну, это само собой.
— И кстати, упразднив этот балаган, тебе придется самому взять дубину и огреть одного из них по башке.
— Я не склонен к насилию, но огрел бы одного довольно запоминающимся образом…
— А потом кто-нибудь огреет нас с тобой. Нет, дело не в том, что я не сочувствую вашему с Ханной мнению. Просто, отменив систему правосудия, мы вернемся не просто к принципу «око за око», а к гораздо более худшим вещам.
— Ба, ушам не верю. Ты защищаешь государственное устройство?.. Какие еще природные катаклизмы ждут нас в обозримом будущем?
— Завтра дождичек, вроде бы, — пожала плечами Лейла. Она встала с дивана. — Пойду на кухню за пломбиром. И если он закончился, то, возможно, будет настоящее торнадо.
Выйдя из зала судебного заседания на большой перерыв и спешно убежав от лишнего внимания в закоулки здания Дворца правосудия, Ханна набрала Ляльке. А та, скучающая днем дома без мужа и каких-либо серьезных занятий, с радостью ответила. Между двумя пережившими отравление девушками начали складываться весьма дружеские отношения.
— Привет… Извини, что отвлекаю.
— Все в порядке. Я опять жую и заодно выбираю детскую кроватку, — ответила Ляля.
— Как малышка? — поинтересовалась Ханна.
— В порядке. Я не всегда хорошо себя чувствую, но это проходит. Как сама?..
— Трудно свыкнуться с состоянием здоровья… Я раньше никогда не болела. Чувствую себя неуютно… С тобой такое было?..
— Еще бы!.. Тёма говорил, что это симптом. Может, утешал так… Он всегда повторял слово «симптом», чтобы успокоить. Потом стало легче. Ты, главное, лечись и не держи все в себе, звони мне.
— Спасибо… Ляль, я хотела посоветоваться, — Ханна задумчиво поджала губы. — Это насчет Артёма…
— Да?..
— Я сегодня думала всю ночь… Почти что не спала. Знаешь, какой ужас: я потерпевшая, да я еще и должна высиживать все заседания и слушать, какой я стала потерянной для общества… А Артём мне жизнь спас… Я…
— Что?
— Дело даже не в том, что спас… Я очень много думала. Он для меня теперь один такой… Мне очень больно, что я не могу с ним нормально увидеться…
— Ханся, ты же знаешь: адвокат считает, что это повредит ему на суде.
— Да, но… Как ты думаешь, я могу подать ему какой-то знак, что он мне небезразличен?.. Это, конечно, совсем не то объяснение, которое могло бы быть… Но лучше ли, если я буду ждать исхода суда, как будто от этого зависят мои чувства… мое отношение к нему?
— Отлично, теперь я еще и Сирано де Бержерак, — молвил Бьорн. — Или как там ты сказала?..
— Именно так. Странно, что ты запомнил и даже произнес правильно. Хотя это весьма неточное сравнение. Можешь быть архангелом Гавриилом, если хочешь. Или Гермесом, — сказала Ляля.
— Лейла, ты остановишься когда-нибудь?..
— Не уверена. Прости, любимый.
— Вы, подружки-птички, вообще, не считаете, что это выведет парня из подобия спокойствия, которого он пытается достичь?..
— Бьорн, я сейчас тебя спрошу: почему ты так долго ко мне ничего не проявлял? Ведь ты сам потом говорил, что я тебе давно нравилась, — Лялька поставила вопрос по-другому.
— Ну… Я же объяснял: ситуация не складывалась… И потом, я думал, что, может быть, что-то еще осталось между тобой и Паулем. Он все время ходил с тобой обедать.
— Так вот, слушай меня: Ханна случайно не окажется в камере Артёма со стаканом колы, а он не сорвется с места во время допроса, чтобы с ней объясниться, ты это понимаешь?..
— Понимаю.
— Впереди у него, скорее всего, тюрьма, и ты считаешь, что нужно молчать о таком?..
Иллюзии Бьорна рассеялись: Лейла прекрасно знала, что будет с ее другом. И он согласился передать электронную записку, которая была подписана: «Твоя самая лучшая подруга».
«Я вспоминаю то время, когда встретилась с тобой. В моей душе разлился трепет, которого до тебя я никогда раньше не ощущала. Помнишь, когда я была расстроенна, ты просидел у моей постели всю ночь? Если бы я могла не отпускать тебя от себя всю жизнь, я бы так и сделала, друг мой. Я так и сделаю, и неважно: на свободе ты будешь или нет, потому что для меня свобода имеется только в моем сердце, которое теперь всегда рядом с твоим. Я, словно Жанна д`Арк, пробивающаяся сквозь вражеские войска, стучусь в двери твоей души. С любовью…»
— Все в порядке? — спросила Лялька.
— Да. Кроме того, что надсмотрщики теперь считают нас шведской семьей, — ответил Бьорн и опустился на кровать. Его порядком все вымотало. Но Лейла так любила его неиссякаемую добродетель. Идеалам, в которые он верил, ее муж следовал теперь независимо от усталости, времени суток, обстоятельств и собственных желаний. Пожалуй, он бы мог стать пророком или миссионером, но стал лучшим в мире спутником жизни. — Он точно поймет, что это от Ханны?..