Страница 132 из 157
Жан тоже в следующем году приехал в Москву. Уже прилично знал русский. «А ты не собираешься стать коммунистом? Как Жаклин?..» Он чуть пожал плечами: «Но я думаю, что это не так обязательно. Я ничего не смыслю в политике. А если остаться просто честным человеком?» — И обезоруживающе улыбнулся. А улыбка у него была совсем особенная — какая-то тихая, едва трогающая уголки глаз и губ. Мы с ним хорошо проводили время в те часы, которые оставались у него от занятий в залах белого румянцевского особняка. Он готовил диссертацию по Белинскому. А Тася даже с ним подружилась, с нашим рассудительным и немногословным Жанчиком, хотя и относилась к нему покровительственно, как и подобает старшей… И вот выясняется, что он вовсе даже и не Жан, а «мадмуазель Полетт», то есть подпольщик, активный участник Сопротивления. И посылает нам свой привет…
А Жан, окончив военную школу, носил погончики младшего лейтенанта и командовал взводом одного из пехотных полков. Школа, которую он окончил, ничего общего с Сен-Сиром[51] не имела и не привила Жану трепетной любви к военной карьере. Напротив, он нетерпеливо считал дни, оставшиеся до демобилизации, и командовал своим взводом так, как будто бы продолжал играть в оловянные солдатики. Но началась война, та самая «странная война», которая долгие месяцы вдохновляла карикатуристов «Канар аншенэ́»[52] и строителей фортификационных сооружений линии Мажино. Французская армия отсиживалась в окопах. Отсиживался и Жан со своим взводом. В землянках, отрытых на берегу Рейна, между Страсбургом и Виссенбургом. Сыро. Холодно. Тоскливо. Вокруг, куда ни посмотришь, — поля. Сперва зелено-желтые, потом просто желтые и, наконец, присыпанные снегом.
Так прошла вся зима, и война действительно казалась «странной», ибо противник был совсем рядом, на том берегу не слишком широкой реки, и нет-нет возникала ленивая перестрелка, и потерь почти не было, а бомбы, которые иногда роняли «юнкерсы», были с пропагандистской начинкой — довольно глупыми листовками, сочиненными в ведомстве доктора Геббельса. И Жану, как и большинству французов, казалось тогда, что «странная война» вот-вот так же странно кончится вничью и он отправится в Париж, чтобы продолжать образование.
И в самом деле он попал в Париж. Но как! Пешим ходом, в результате стремительного, если не сказать панического, отступления полка, в котором он служил. Да, после того как весной 1940 года гитлеровские войска прорвали бельгийский фронт, война перестала быть «странной». Немцы наносили удар за ударом, рассекая оборонительные линии и зажимая танковыми клещами разъединенные воинские части французов. Танки появлялись совсем не оттуда, откуда их ждали. Небо Франции полностью оккупировал «Люфтваффе». Беспрерывно бомбились дороги, забитые отступающими войсками и беженцами. Во взводе Жана уже шесть человек убито и много ранено. Жан вел остатки своего взвода по Большим бульварам Парижа. Пытался убедить себя, что не всё еще потеряно, что Гамелен, Вейган и другие генералы имеют какой-то стратегический план и в конце концов осуществят его. Но отступление продолжалось. Прошли еще 180 километров к югу от Парижа. Ну, и попали в окружение. Жана послали в разведку. Маленький городок Ля-Ферте-Але. Кажется, всё спокойно. Утомленные солдаты спят. Бодрствуют лишь Жан и капрал. И вдруг рассвет взрывается железным грохотом. Танки. Но не с севера, откуда их ждали, а с юга.
Быть может, наши, прорвав немецкие порядки, устремились к нам на помощь? Увы, это враг! И он уже на улицах города. Жан приказал солдатам: разбегайтесь, ребята, кто куда сможет. А сам не успел удрать, — во двор дома, где он находился, ворвался немецкий мотоциклист. Жан перемахнул через забор и залег в малиннике. Ему представилось, что он играет в индейцев, как в детстве, в своем Бальбини. Пригревало солнце. Сильно пахло созревшей малиной, а над головой настойчиво гудел шмель, а не самолет. Но буквально в двух шагах, за забором, были немцы. И они могли запросто пристрелить французского офицера, притаившегося под кустами малины. Раздумывая над тем, как же избежать нежелательной встречи, Жан пощипывал душистую ягоду и, неожиданно для себя, крепко заснул. А когда проснулся, был уже вечер, а над ним стоял француз, очевидно владелец сада, и изумленно его разглядывал:
— А я думал, что вы убиты, лейтенант… Что вы тут делали?
— Ел малину, потом спал. А теперь собираюсь подмазать пятки и дать деру…
— Думаете, так просто? Всюду боши. А мне некуда вас спрятать. О, черт! Но если я вам дам гражданскую одежду и вам повезет…
— Я готов рискнуть.
— Тогда подождите.
Владелец сада принес поношенный костюм, рубашку, туфли. Получил взамен офицерскую форму, каску, бинокль. Пистолет Жан оставил себе.
Склонились над картой.
— Имейте в виду, вчера вечером боши уже достигли Луары. Они нас расколотили. Увы, Гамелен — не Жоффр, а Вейган и в подметки не годится Фошу. Да, не те времена! А ведь я, лейтенант, дрался под Верденом и должен заметить…
Жан поспешно переодевался. Вежливо сказал:
— Пожалуй, вы расскажете мне об этом в следующий раз. Не стоит искушать судьбу.
— Да, да, вы правы. Так вот, вы выйдете из города здесь… — Он чертил кратчайший путь щепочкой по влажной от росы земле. — Тут железнодорожное полотно. Переходить его опасно. Лучше идти параллельно. Вот так… Вы голодны?
— Я объел целый куст малины. Благодарю за всё. Каска — бесполезна, но бинокль вы можете продать. Хороший Цейс.
До рокового железнодорожного полотна не дошел. На окраине города его задержал немецкий солдат.
— Стой! — уперся дулом автомата в живот. — Кто есть? — спросил по-французски.
— Солдат. Иду домой, — ответил Жан по-немецки. Немец провел рукой по одежде Жана и вытащил из заднего кармана брюк пистолет.
— Откуда пистолет?
— Подобрал в городе… Ну, на всякий случай.
— Я вас взял в плен. Придется возвратиться. А где ваш дом?
— На юге.
— Гм… Тогда, пожалуй, пойдем вместе. Но помните, я взял вас в плен. — Вывел из-за дома велосипед и пошел рядом с Жаном.
Глубокая тишина. Звезды над головой. Спящие деревни. Так прошли километров восемь-девять. Вдруг немец забеспокоился:
— Понимаете, я опаздываю. Должен ехать на велосипеде.
— Но не могу же я бежать следом за вами!
— И не нужно. Идите сами. Я же вас обезоружил. — Вскочил на велосипед и крикнул уже издалека: — Помните, в плен вас взял Людвиг Густав Гешке — фельдфебель.
— Постараюсь не забыть, — пообещал Жан. Он улыбался. Вот и пронесло!
Шоссе Париж — Лион. На обочине валяются приведенные в негодность велосипеды. Жан выбрал лучший, но без седла. Использовал свернутый пиджак и в дальнейший путь тронулся уже на «собственном коне». Вспомнил д’Артаньяна, гарцующего на мерине неправдоподобно желтой масти. На шоссе было тесновато от стремительно накатывавшейся на юг немецкой техники. Жан решил уступить ей «бровку» и взял чуть восточнее — на боковые дороги. Не было ни документов, ни денег, ни еды. Каждая встреча с гитлеровцами могла бы кончиться катастрофой. Но судьба была по-прежнему благосклонна к Жану. Он добрался до Роанна, и хотя немцы обогнали его примерно на час и уже были в городе, Жан благополучно из него выбрался и помчался в Бальбини. И когда уже виднелись родные крыши — уф, кажется, я уже дома, — его задержал немецкий патруль. «Ну вот я и в плену, — успел подумать Жан, — не хватило одного километра!» Но опять выручил то ли немецкий язык, то ли остаточные явления «странной войны». Задержавший его немецкий офицер не потребовал документов и, узнав, что дом Жана совсем рядом — «Видите, господин обер-лейтенант, эту крышу? Нет, чуть правее… Вон там… Это мой дом!» — окинул его критическим взглядом и изрек: «Что ж, отправляйтесь». Очень худой бородатый человек, в одной грязной рубахе, на велосипеде без седла, по-видимому, не показался тогда немцу опасным для рейха. Если бы он только знал, какие неприятности доставит в недалеком будущем этот бродяжка фашистским оккупантам! Впрочем, не знал этого и сам Жан, полагавший, что для него, как лейтенанта французской армии, война уже кончилась…
51
Сен-Сир — привилегированное военное училище.
52
Известный французский юмористический журнал.