Страница 42 из 54
Неужели придётся уйти, так и не выяснив, что же внутри?
Вдруг Хамид радостно закричал:
— Сюда, ребята! Дырку нашёл!
И вправду, справа в стене почти незаметное отверстие. Единственное местечко среди камня, забитое почему-то деревяшкой. Тут в ход пошли перочинные ножики. Старое, гнилое дерево крошилось. Наконец Хамид с такой силой дёрнул за доску, что она обломилась у него в руках, а сам он, не удержавшись, полетел на землю.
Почему-то все сразу стихли. Вот он, проход внутрь мазара. Щель такая узкая, что в неё, пожалуй, может пролезть только Джабар, самый худой. Все переглянулись. Ребятами овладела какая-то робость. А может, там внутри змеи? Но ведь туда обязательно надо забраться. Хамид сказал нерешительно:
— Ну, давай, Джабар, первым. Я не пролезу.
Джабар нагнулся, посмотрел внутрь.
— Темно, ничего не видно, — ответил он тихо.
— Давайте отковырнём ещё несколько камешков и тогда все вместе попробуем залезть туда, — сказал Гулям, понимая, что Джабару очень не хочется лезть одному в таинственную темноту.
Долго ещё трудились ребята, отбивая затвердевшие, прижатые друг к другу, видимо каким-то старинным раствором, камни. Наконец образовалась порядочная дырка. Но всё же она была такой узкой, что Гулям, первым нырнувший туда, выбрался с трудом на земляной пол, работая изо всех сил локтями и коленями.
Секунду он лежал на земле, не решаясь подняться, прислушиваясь: а вдруг зашелестит гюрза? Ребята тогда и не вытащат его отсюда. Кругом была кромешная тьма. Он беспомощно оглянулся, и вдруг ему показалось, что внутри мазара посветлело: струйки света пробивались сквозь дверные щели. Солнце стремилось проникнуть сюда через крышу, а из проделанного ребятами лаза в стене струился свежий воздух.
— Ну, что ты там? — закричали снаружи. И показалась голова Сабира. — Что ты видишь?
Гулям кинулся к отверстию, в которое карабкался Сабир. Он протянул товарищу руку, помог влезть.
Через несколько минут все пятеро уже стояли у какого-то длинного бугра. Бабушка Гуляма права! Это, наверное, чья-то могила и над ней надгробие.
Гулям сказал:
— Верно. Оно точь-в-точь похоже на острую рыбью спину.
Всё было таким грязным и пыльным. Хамид хотел было проделать в надгробии дырку, чтобы заглянуть туда, но ничего не вышло.
Ну зачем они сюда лезли? Ничего интересного! И почему старики называют это место святым?
— Пошли отсюда, — сердито сказал Сабир, — только перемазались, и дома влетит. Чепуха какая-то. Всё это выдумки.
— Даже играть тут больше не хочется, — пробормотал Шоды.
— Ну нет, — возразил Гулям. — Это всё-таки наша гора, и мы её никому не отдадим…
Зелёная чалма
Гулям ещё спал, когда громко хлопнула дверь. Ему лень было открыть глаза. Он попытался снова уснуть, но вдруг услышал:
— Апа![2] Они пришли. В пятницу большое моление у мазара. Смотри не опоздай, Дилинор. Грех ляжет на твою душу, и святой не простит тебе этого…
— Моление! — приподнялся на локте Гулям. — Что это ещё за моление?
Конечно, подслушивать было нехорошо и он это понимал, но бабушка Дилинор, уверенная, что внук досматривает седьмой сон, не прикрыла дверь в большую комнату, и Гулям отчётливо слышал каждое слово. Он узнавал голоса: конечно, это старухи Хосия́т и Аслия́.
— Посланник аллаха ещё не очень старый, — шептала Хосият. — Говорят, он правнук того святого, что погребён в мазаре.
— Слава аллаху, — охнула бабушка Дилинор, — правнук!..
— На нём зелёная священная чалма, — раздался голос Аслии. — Он пришёл сюда по воле аллаха и принёс нам святую веру. Он умеет исцелять людей. В пятницу к нему понесут старого Манона, который уже третью неделю не может выйти на улицу, так у него болят ноги.
«Манона?! — внутренне ахнул Гулям. — Так ведь это же дедушка Хамида!»
— Слава аллаху, он исцеляет людей, — шептала Аслия, и Гулям слышал в её голосе рыдания. — Может быть, если бы он пришёл раньше, не умерла бы моя внучка Ойля́-биби́. Она как птичка угасла на моих руках.
— Надо стараться, чтобы они навсегда остались здесь, — вторила Хосият, — тогда уйдут болезни из нашего кишлака.
И вдруг бабушка Дилинор сказала задумчиво:
— Конечно, святые — это очень хорошо… Но болезни… А разве не лечит болезни наш молодой врач? Он мне дал такие капли, что у меня сразу прошёл насморк, и я спрятала в сундучок порошки от головной боли, которые помогают мне и моей невестке Сайра́м. Он хороший врач, и я буду ходить к нему…
— Тьфу! — раздалось совсем громко, и Гулям услышал, как кто-то вскочил. — Это, наверное, твой внук-безбожник учит тебя хвалить молодого врача и забывать старые обычаи.
Гулям едва не захохотал: ай да бабушка Дилинор! Как она разозлила противную Аслию!
Но, видимо, бабушка очень испугалась, что обидела старых подруг, потому что Гулям тут же услышал её робкий голос:
— Пусть простит меня аллах за неразумные слова. Конечно, святые могут сделать всё. А наш врач хорошо лечит людей, наверное, потому, что ему помогает аллах…
Гулям продолжал улыбаться. Прямо по пословице: и овцы в кошарах, и волк наелся.
— Так ты придёшь, Дилинор? — раздался суровый вопрос Хосият.
И бабушка Дилинор прошептала чуть слышно:
— Конечно, приду. Как могу я не прийти к святому мазару…
Гулям, быстро позавтракав, помчался к друзьям. Они уже ждали его у мазара.
Ну как было не рассказать им такую необыкновенную новость!
— Мы должны выяснить, кто это пришёл, — выслушав Гуляма, сказал Сабир и оглянулся. — Пока здесь никого нет. И не должно быть. Неужели нам тут помешают, на нашей полянке?
Все замолчали. Очень уж полюбили они гору Четырёх Драконов. Это было их царство.
Нахмуря брови, Гулям вдруг сказал:
— Ребята, Хосият говорила о пятнице! Пятница — это такой день, когда старики ходят на моление. Я слышал, как бабушка укоряла отца прошлой весной. Она говорила: «Все добрые люди в пятницу молятся, а ты не позволяешь мне пойти поговорить с аллахом». Отец смеялся и отвечал: «Я не возражаю. Молись хоть пять ночей подряд. Но я не могу дать тебе колхозную машину для поездки на моление. А идти пешком за сорок километров я тебе также не позволю. Я не хочу, чтобы ты потом заболела».
— А вот теперь моление явилось сюда, — сердито заметил Хамид.
— Подождём, — сказал Сабир. — Может, и вправду появится к пятнице тот, в зелёной чалме.
Учитель встревожен
Своего учителя Бобо Расулова ребята уважали больше всех на свете. Он был строгим, но очень справедливым. Если он даже не делал резкого замечания озорнику, а только взглядывал на него из-под очков своими большими чёрными глазами и усы на его коричневом от солнца лице начинали слегка шевелиться, то провинившийся наклонял голову и тихо шептал слова извинения. Старики постоянно вспоминали, каким замечательным воином он был. И Сафар и другие рассказывали о его подвигах ребятам.
Последние дни Бобо Расулов, всегда такой спокойный, сдержанный, был заметно встревожен. На другое же утро после встречи с братом он приехал в город, чтобы поговорить со своим старым другом, главным врачом городской больницы Иваном Ивановичем Петровым. Они были ровесники и вместе сражались в отряде против басмачей, таджик Бобо и русский, светловолосый парень Иван. Не раз спасали они друг другу жизнь, и люди стали звать их братьями. Иван, приехавший в Таджикистан фельдшером, потом окончил впервые открывшийся в молодой республике Таджикский медицинский институт и обрёл на родной земле Бобо свою вторую родину. Вместе они вступили в партию и через всю жизнь пронесли большую дружбу.
Учитель осторожно приоткрыл кабинет врача. Иван Иванович поднял голову:
— Салом! Здравствуй! Вот уж кого не ждал. Тебя никак не вытащишь из кишлака. Только и встречаемся в городском Совете как депутаты.