Не буди лихо

Уже с порога Машу встретил жуткий беспорядок в квартире: стулья лежали на полу в коридоре, одежда валялась в гостиной на полу и возле открытых шуфлёдок комода. Пройдя глубже, девушка увидела погром на кухне — осколки разбитых тарелок, лежащие во всех уголках столовые приборы. Особенно настораживали ножи.

Воображение уже рисовало жуткие сцены обыска. Даже промелькнула страшная мысль о том, что Яну тоже могли увести. Но как только Маша услышала звук лязгающего металла, поняла, что всё же не одна.

Заглянув в комнату, Ломова наконец-то увидела подругу. Яна сидела на кровати и точила нож о точильный камень. Делала она это вяло, словно без сил. Рогозникова не следила за своей работой, а пялилась в стену обезумевшими глазами, красными от слёз. Стёкла очков на носу запотели.

— Яна?.. — неловко позвала подругу Маша.

Та резко остановилась и медленно повернула голову в её сторону. Такого выражения лица Яны она никогда не видела. По телу пробежались мурашки.

— Они у меня всех забрали. Всех. Папу. Маму. Марэла. Всех отняли твари фашистские, — со злостью прошипела Яна сквозь зубы.

Она оскалилась и с новой неистовой силой принялась точить нож. В какой-то момент Маше даже показалось, что у её подруги посыпались искры из глаз.

— Что ты хочешь сделать, Яна? — с опаской спросила Маша.

— Я убью его! Убью этого жирного нацистского гада! Он у меня за всё ответит.

— Яна, да тебя саму потом убьют. И что толку? На место одного немца посадят другого. Этот другой может оказаться ещё хуже.

Яна высекла искру между камнем и ножом. Она бросила в сторону подруги гневный взгляд.

— Вот иди и живи под немцами! Я их в своей стране терпеть не собираюсь. Что с вами всеми? Наши деды погибли в гражданскую войну, чтобы мы жили по-человечески, чтобы не работали по двенадцать часов в день, чтобы могли ходить в театры, чтобы могли учиться. Чтобы строили светлое будущее, которое они так и не увидели. А вы?! — говорила на повышенных тонах Яна полным отчаяния голосом.

Она резко встала с места и стала напирать на Машу так, что та невольно попятилась назад по коридору.

— Что с тобой, я тоже хочу спросить. Мы ж с тобой вместе документы в комсомол подавали… — произнесла Яна с досадой. — Немцы сюда пришли не дружить с нами, не помогать и даже не спасать. Они пришли строить своё светлое будущее на могиле нашего.

Маше же в глаза бросился блеск кухонного ножа. В итоге подруга выгнала её и заперла дверь. Страшно теперь было представить, что будет с их старостой, когда она решится совершить задуманное убийство. Другой вопрос, как она это сделает.

Точно было одно — это уже не Яна. От одного её бешеного взгляда было не по себе. Однако Маша в какой-то степени понимала подругу. Она бы тоже перестала быть собой, если б на глазах потеряла кого-то из родных.

Из подъезда Маша вышла с тяжёлым сердцем и отправилась обратно к Любе. Та уже ждала её.

— Маша, что там с Яной? — сразу спросила Люба, встречая подругу.

Ломова пересказала всё, что произошло в квартире. Люба внимательно слушала, её выражение лица стало понемногу мрачнеть.

— И что же она теперь?..— вздохнула Соловьёва.

— Не знаю… — ответила Маша. — Янка просто так это не оставит. Нам надо бы её остановить.

— Как? Запрём её? А вдруг она через окно выскочит и по дереву слезет?

Маша выжала из себя тихий смешок, вспоминая, как в первый день оккупации выпрыгнула из окна госпиталя.

— По-другому никак, — пожала Маша плечами.

— О, может она к нам переедет. Яна одна осталась, ей теперь сложно. Нельзя её оставлять, — предложила Люба. — Вот только позволят ли ей теперь…

— Пойдём быстрее к ней, пока не поздно.

— Поздно, скоро комендантский час.

Девушки посмотрели на часы. Выходила Маша после обеда, а пробегала до вечера.

— Ну вот, вышла купить хлеба называется...

— Ты бы его всё равно не купила бы. Рубли теперь не принимают, — сказала Люба. — Я сама ходила, проверяла.

— Ладно, тогда я домой. Дашу оставлять одну тоже боязно.

Маша попрощалась с подругой и побежала. Её грызла совесть. С одной стороны хотелось быстрее помочь Яне. С другой стороны было страшно оставлять младшую сестру одну на время комендантского часа. По крайней мере, она хотя бы узнала, что ходить в магазин бесполезно.

Осеннее солнце близилось к горизонту. На крыши домов и золотые кроны деревьев падал закатный оранжевый свет. На улицах было мало людей. Если бы не идущие навстречу пара немцов, Маша спокойно дошла бы до дома. Но пересекаться с оккупантами не хотелось. Поэтому пришлось заворачивать в проезд и проходить на другую улицу. Она вывела Ломову на площадь.

С этой улицы можно было сразу свернуть на дорогу к дому, только дорогу перейти и завернуть за угол. Но как назло, глаз зацепился за здание местного управления. Тела Марэла и его сослуживцев всё ещё висели с балкона. Они слегка покачивались на ветру. Изо всех сил Маша старалась не смотреть на них, но она всё равно не удержалась. Она остановилась прямо посреди дороги и посмотрела на повешенных.

Они словно приманивали её к себе, заставляя подходить ближе, чтобы рассмотреть лучше. Маша остановилась и стала смотреть прямо на них словно загипнотизированная. На коже повешенных уже виднелись трупные пятна, стеклянные глаза смотрели в пустоту. От одного их вида Машу всю нервно передёрнуло.

Она собиралась немедленно уйти, как вдруг услышала тихий шорох, доносящийся от одного из казнённых. Медленно развернувшись, Маша мельком окинула милиционеров взглядом. И остановилась на Марэле. На мгновение даже показалось, что он попытался повернуть голову. Произошло то, чего Ломова никак не ожидала — мертвый Марэл медленно с тихим хрустом повернул в её сторону голову, посмотрел пустыми глазами и прохрипел:

— Ра-…-зо-…-зли-и-ись…

Маша только поджала от страха губы. Сзади её на плечо легла тяжёлая рука. Ломова вернулась к реальности и крупно нервно вздрогнула, увидев позади себя высокого немца в серой форме. Сразу в глаза бросилось его округлое лицо и завивающиеся кончики причёски.

— Дефушка, вам сдесь нелься. Комендантский час, — произнёс немец по-русски.

— Я з-знаю, — ответила Маша неуверенно и попыталась уйти.

От одной встречи её снова затрясло. С неба стал накрапывать мелкий дождь. Когда Ломова подошла к дому, он превратился в обильный ливень с огромными каплями. Маша даже удивилась, что ей вообще удалось добраться до дома. Из-за калитки выглядывала Дашина головка в полностью отсыревшем платочке. Как только Маша приблизилась, к ней навстречу бросилась младшая сестрёнка.

— Маша!

— Ты что, с ума сошла? Под дождём стоять! — сразу набросилась та на Дашу. — Марш домой!

Видя её в полностью мокрой одежде, сердце сжималось от страха. «Вот дурёха! Заболеет ведь…» — подумала Маша, забегая за сестрой через двор в дом. Когда одежду поменяли на сухую, Ломова-старшая тяжко вздохнула и стала объяснять Даше, как теперь обстоят дела в посёлке. Даша слушала старшую внимательно. А после с серьёзным видом произнесла:

— Да я лучше лебеду буду есть.

— Эх, Дашенька, мне бы твою стойкость, — с улыбкой вздохнула Маша и погладила сестру по голове.

Девушка понимала, что наступит тот момент, когда придётся поступиться с собственными принципами, чтобы выжить. Сразу вспомнились горячие слова Яны о немцах и долге.