Не буди лихо

Глава 2 Казнь и каша

Маша проснулась от громкого немецкого говора за окнами. В спешке вчера они с сестрой даже забыли закрыть окно. Несмотря на головокружение от недосыпа, Ломова поднялась. Она накрыла сестрёнку одеялом, привела в порядок волосы и вышла.

Вдоль по улице ленивым потоком шли люди, поток стекался к новостному стенду газеты «Правда». Маша вклинилась в толпу и добралась до газеты. Самой надписи «Правда» уже не было. Она валялась разорванная и растоптанная в траве вместе со старыми вывесками. Два немца в мышиной форме вывешивали какие-то новые объявления.

Пробравшись через толпу людей, Маша смогла их прочитать. «Радуйтесь, жители Карнова! Вас пришла спасти от жидо-большевистского гнёта немецкая армия-освободительница…» — гласило одно из объявлений. Дальше читать Ломова не стала. С ним и так всё было понятно. Она перевела взгляд на другое объявление. В нём уже говорилось о скорой казни «врагов русского народа и сталинских приспешников».

Вокруг Маши кипела людская масса и горячо обсуждала новости. Кто-то радовался новой власти, а кто-то вздыхал от страха и возмущения. Ломова стояла посреди этого скопления и молчала. Про себя она понимала, что это конец старой жизни, мирной и беззаботной. Война не обошла стороной даже их посёлок. Теперь вокруг будет только страх и смерть.

Что-то внутри напуганной комсомолки зашевелилось. По телу прошлось непонятное ощущение. Оно возникло в груди и волной прокатилось по всему телу и остановилось на кончиках пальцев. Маша схватилась за голову. И в этот момент она заметила, как потемнели её ногти. Это было уже совсем чем-то странным.

Тут её окликнули. Маша обернулась и увидела свою учительницу по музыке — Александру Ивановну, которая схватила за руку. Именно она позвала Яну петь в хор и помогла самой Маше освоиться с фортепиано. Только Александра Ивановна могла так проникновенно рассказывать о работах композитора.

— Александра Ивановна? — произнесла девушка.

— Тише, Маша. Они сейчас будут искать… Вон, глянь на Исаича, уже успел к немцам подлизаться. Сейчас наших начнёт сдавать, — шипела она, указывая на человека с белой повязкой на руке. — Ты, главное, помни, Маша: предателей рано или поздно накажут…

Преподавательница крепко сжала руку девушки своей дрожащей ладонью. Загадочная манера повествования учительницы дала Маше понять, что Александра Ивановна очень волнуется. Ломова хотела ещё что-то сказать ей, но женщина будто растворилась в толпе.

Всю толпу погнали на площадь. Ломова догадывалась, почему. К счастью, Машу смогли отыскать внезапно появившиеся подруги. Она была неимоверно рада видеть Яну и Любу целыми. Все оказались у здания администрации посёлка. Администрация была двухэтажной с балконом на козырьке крыльца.

На балконе стоял немецкий ефрейтор и привязывал к металлическим прутьям верёвки. Верёвки кончались петлями. Глядя на это, Маша поняла, сбылись худшие ожидания. С обращением к жителям вышел немецкий офицер, рядом появилась переводчица. В ней девушки узнали учительницу немецкого языка. Офицер прокашлялся и заговорил, делая паузы, чтобы переводчица успевала за ним.

— Кого ж они вешать собрались? — произнесла Маша.

Подруги не могли ей ответить.

— Граждане Карнова! — повторила учительница за немцем. — Сегодня знаменательный день для вашего народа…

Половину речи Ломова и слушать не хотела. Слух выудил лишь слова о том, что цепи большевистского гнёта будут сброшены, и что сейчас доблестные немцы казнят главных «псов режима».

На балкон вывели четверых молодых мужчин. Их сразу выставили за ограду, заставляя стоять на тонком карнизе. В них карновцы узнали сотрудников милиции. Яна обмерла и побледнела, увидев там своего брата. У Марэла над виском чернела запёкшаяся кровь и темнел синяк.

Офицер улыбнулся и продолжил говорить.

— Наш фюрер милосерден. Если вы согласитесь служить ему, вам сохранят жизни, — перевела учительница.

Они обратились к молодому милиционеру с испуганным лицом. Тот, заикаясь от страха, согласился. Ефрейтор, вязавший верёвки, взял его за шиворот. Резкими движениями его затянул на балкон и толкнул в здание. Трое других молчали. Когда очередь дошла до Марэла, он решительно ответил:

— Я служу товарищу Сталину и трудовому народу! — Марэл резко обернулся к толпе. — Товарищи! Сограждане! Не дайте обмануть себя! Фашистские захватчики пришли разрушить всё, что строили наши отцы и деды! Они хотят отобрать нашу победу над буржуазным…

Договорить ему не дали: надели петлю на шею и пинком столкнули с карниза. Верёвка натянулась, затянув петлю. Хрустнули шейные позвонки. Тело забилось в агонии предсмертных конвульсий.

— Марэ-э-э-эл!!! — завопила Яна.

Она хотела броситься к брату, хотела помочь, спасти его. Но подруги крепко держали с обеих сторон.

— Дура. Они и тебя убьют, — сквозь слёзы пробормотала Маша.

— Пустите! Пустите! — закричала Яна до хрипа в голосе.

Было уже поздно. Бездыханное тело Марэла болталось на верёвке вместе с двумя другими сослуживцами. Один из них погиб сразу, второй ещё дышал, но потом и он перестал двигаться.

— Он слишком высоко. Ты бы не смогла… — с досадой сказала Люба.

Яна плюхнулась на землю и заревела, закрыв лицо руками. Она громко всхлипывала и крупно вздрагивала плечами. Плач и крики были слышны и с других концов площади. Пистолетные выстрелы в толпу заставили людей переполошиться и замолчать.

— Так будет с каждым, кто посмеет нарушить законы новой власти, — подытожил немецкий офицер, окидывая взглядом людей.

«Да вот только власть ваша незаконная…» — подумала про себя Маша, глядя на нацистов слезящимися глазами. Словно услышав её мысли, солдат с балкона посмотрел прямо на Ломову. Девушка сначала подумала, что показалось. Нет, солдат смотрел прямо на неё. Серые глаза немца горделиво сверкнули. Он пригладил светло-русые волосы и даже подмигнул.

«Убил моих сограждан, ещё и заигрывает тут со мной?» — возмутилась про себя Маша. От подобной наглости в лицо хлынула кровь и загудело в ушах. Прямо как тогда, когда Маша прочитала новости.

Ломова отвернулась от солдата с балкона и наклонилась, чтобы успокоить Яну. Та всё не могла перестать рыдать. А сероглазый солдат расценил такой поступок как вызов.

Когда люди начали расходиться, офицер обратился к нему.

— Хорошая работа, ефрейтор Айхенвальд. Ты сплёл отличную верёвку. Даже жалко, что мы потратили её на этих свиней, — брезгливо прибавил он в конце, глядя на повешенных.

— Благодарю вас, герр комендант. Но я бы с вами не согласился. Моя верёвка пошла на благое дело. Теперь в этом мире меньше коммунистической погани, — вытянувшись по стойке, сказал Эрик.

— Свободен, Айхенвальд.

— Есть!

Закончив со своими обязанностями, Эрик отправился в дом, где был расквартирован с товарищами. Когда он вернулся, хозяйка как раз накрывала на стол скромный ужин для своих немецких квартирантов.

Стоило Эрику войти, как его уши тут же прорезал тонкий звук деревянной флейты. Это играл Вернер Вагнер — их главный «эксперт по русской культуре», как они его называли. Вернер сидел на скамье возле печи и пытался наиграть весёлую мелодию.

Не выдержав очередного концерта, Айхенвальд выхватил у Вернера его инструмент как раз в тот момент, когда должна была начаться кульминация.

— Тебе не надоело пищать одно и тоже? У меня уже уши болят, — сказал Эрик. — Где ты только откопал этот обрубок дерева? — с насмешкой произнёс он, явно имея в виду флейту.