Не буди лихо

Глава 16 Разозлись!

Все те два дня Люба пребывала в напряжённом состоянии. Она знала, что произошло с её подругой, слышала от соседей. Но пойти и проведать её тайно не могла. Во-первых, она не знала, где именно её держат; во-вторых, Люба опасалась того, что и её могут поймать. Ведь всё-таки это она притащила патефон и подсыпала снотворное в шампанское. Соловьёва не была очевидной соучастницей, но покоя это ей не прибавляло.

Тут в комнату вбежал один из братьев Любы, чтобы предупредить её о приходе Гюнтера. Выглядел немец довольно встревоженно. Он только просил её следовать за ним вместе с братьями, не объясняя, для чего. В голову Любы начали закрадываться сомнения, когда она увидела, как её одноклассницу вместе с семьёй пара других солдат вытолкали на улицу. Люба совсем всё поняла, когда их привели к оврагу, что находился на окраине города.

Девушка очень надеялась, что это не то, о чём она думает, когда их выстраивали в ряд по краю. В общей сложности, тут было несколько семей. Невольно Люба обернулась. Там, на дне оврага, она увидела присыпанное землёй тело своей учительницы по музыке.

Ожидание казалось ужасно долгим. Гюнтер стоял перед ней и подготавливал своё оружие. Изредка он посматривал на девушку то ли грустными, то ли потерянными глазами. Младшие братья прижимались к ней. Через какое-то время на занесённой ржавыми листьями тропе появилась Маша, в спину которой дулом тыкал Эрик.

Старые деревья скрипели голыми чёрными ветками. Белая пелена облаков заволокла небо. Вечернее платье Машу совсем не грело, и холодный воздух, проникая под одежду, пронизывал до костей, заставляя девушку стучать зубами. Её подвели к оврагу. Условия немцев были просты и понятны.

Младшие братья Любы беспомощно цеплялись за платье и кофту старшей сестры. Сама Соловьёва смотрела на подругу, удивляясь тому, как спокойно она выглядит. Но она Маша отнюдь не была спокойна. Склонившийся к девушке герр фон Майер произнёс всё таким же вежливым и снисходительным тоном, словно он на самом деле просто школьный учитель, старающийся добиться извинений от своей провинившейся ученицы:

— Решайся. Расскажешь, где партизаны, и никто из этих людей не пострадает.

Но Маша, конечно же, не верила ему и продолжала молчать. Сидящий на руках Любы младший брат уткнулся ей в шею.

— Люба, я боюсь, — дрожащим голоском проскулил мальчик.

Сестра не ответила ему, только погладила по голове, чтобы хоть как-то успокоить. Она всё смотрела на Машу с надеждой в глазах. Надеялась, что Ломова хоть что-то предпримет. Но она ничего не делала и продолжала смотреть в землю. Так казалось всем.

Офицер оценивающе посмотрел на толпу испуганных людей. Нет, на таких жалко тратить патроны. Он приказал согнать всех в старое гумно с деревянной замшелой крышей.

— Заканчивайте с ней.

Машу толкнули к остальным в темноту. За ней стали заколачивать дверь. Внутри стоял тихий гул, когда она шлёпнулась под ноги другим. Дети тихо плакали, прижимаясь к матерям. За стенами слышалась немецкая речь. Стены гумна обливали бензином. Все поняли, к чему всё идёт. Одна обозлившаяся женщина бросилась на Машу.

— Ах ты, сволочь! Из-за тебя мы все помрём, паскуда!

Она хотела ударить её, но женщина постарше заставила её замолчать.

— Уймись, дура! Поздно уже…

Люба подошла к подруге и помогла ей подняться. Паника начала нарастать. Оглядев их, Маша ощутила в себе закипающую ярость. Внутри неё словно загорелось пламя, расходящееся по всему телу. Маша не может дать своим соотечественникам погибнуть. Она должна их защитить. Иначе их родные испытают то же, что и она, потеряв Дашу.

В голове её в этот момент чередой проносились. Резко Маша увидела перед собой собственную маму, вокруг которой лежали мёртвые белогвардейцы.

— Разозлись,  — кивнула ей мать, пока сама она меняла облик от простой девушки, до изуродованной красноармейки.

Как только мать исчезла, перед Машей предстало поле брани, усеянное воронками от снарядов. Стоя на краю окопа, девушка увидела на его дне фигуру отца. Присыпанное пылью и землёй тело вздрогнуло. Из разорванной гимнастёрки полилась по груди кровь. С трудом подняв голову, мужчина посмотрел на дочь остекленевшими глазами и прохрипел:

— Разозлись!

И словно стараясь перекричать, за ним повторили и повешенные милиционеры, и убитые ранее граждане, в числе которых была Александра Ивановна, учительница. Их образы словно окружили Марию.

Маша оскалилась и сжала кулаки, впиваясь до боли ногтями в кожу. В груди у неё всё запылало, кровь закипела в жилах. Она и сама понимала — больше держать в себе нельзя, больше сдерживаться она не сможет. Но знакомый голос заставил вспомнить её, что медлить нельзя.

— Маша!!! — завопила что есть силы Люба, заливаясь слезами.

Закончив с бензином, Эрик стал ожидать, когда старую развалину подожгут. Одному из его сослуживцев показалось, что внутри как-то слишком тихо. Потому он закинул туда гранату. За ним другой товарищ кинул вторую. Внутри кто-то громко закричал.

Но, к их удивлению, гранаты вылетели обратно. Одна из них приземлилась в руки кинувшего её солдата. Немцы в панике разбежались. Последовал взрыв. Эрика чуть задело ударной волной. Он потерял равновесие и упал на землю. В ушах стоял свист. Он поднял голову и увидел, что от его товарища остались кровавые ошмётки. Левое ухо резанул скрип. Он перевёл взгляд. Приколотые доски оказались выбиты. На него смотрела глубокая темнота, готовая его сожрать.

Эрик снова увидел тот зернистый дым, который потянулся из квадратного покосившегося прохода. По сухому серому дереву заскребли чёрные ногти, ставшие острыми. Тонкие чёрные пальцы выкарабкались из дыма. Оттуда же появился яркий глаз, который он видел на допросе.

Эрику с трудом удалось разглядеть, силуэт девушки. Наконец она предстала перед ними. На её теле проступили чёрные вены. Глаза горели жёлтым пламенем. Конечности изгибались как в судороге. На лице застыл жуткий оскал.

Маша рванула к ближайшему нацисту. Повалив его на землю, одним рывком она вывернула ему руку. Хруст костей, скрип рвущихся сухожилий и мышечных тканей смешались с воплями от нестерпимой боли. Отбросив оторванную конечность, Маша со всего размаху ударила его ногой по лицу, а потом ещё, пока физиономия солдата не превратилась в кровавое месиво. По пыльной дороге вперемешку растеклась мерзкая жижа, смесь крови и мозгов.

— ДОВЕЛИ МЕНЯ, ПРОКЛЯТЫЕ!!! ЕЙ БОГУ, ДОВЕЛИ!!!

Мельтеша руками по земле, Эрик добрался до автомата. Дрожащими пальцами нащупал спуск, но, к своему ужасу, обнаружил, что оружие заклинило. Кто-то из его сослуживцев попытался дать отпор озверевшей девушке.

Люба выбежала наружу. Она не могла поверить. На её глазах Маша из миловидной девушки преобразилась в жуткого монстра, который смог одолеть вооружённого нациста. Но завидев, что один из фашистов бежал к ней, Люба схватила лежавший рядом ржавый топор.

— Маша! — крикнула она, кидая её изо всех сил инструмент.

Ломова обернулась, поймала его. По инерции, следуя за тяжёлой головой топора, Ломова сделала круг и разбила ему голову обухом. Из раны нациста хлынул красный фонтан крови.

Маша стремительно рванула в сторону недругов, уловив шокированные взгляды их. Первому попавшемуся она всадила тупое лезвие меж глаз. А офицеру, тщетно пытавшемуся выстрелить, пробила колени. Когда он упал, девушка безудержно начала рубить его на куски. Топор громко вонзался в чавкающую плоть. Капли крови летели во все стороны.