Страница 10 из 14
Своеобразная история восточного флигеля дворца позволила развернуть здесь на фоне историко-бытового памятника выставку на тему „Царские долги и СССР". Выставка рисует историю царских займов, рост экономической зависимости царской России от западно-европейского капитала, роль последнего в империалистической и гражданской войне, капиталистическое окружение СССР и отношение советского правительства к вопросу об уплате царских долгов. Выставка может быть рекомендована для осмотра после „парадной" части Большого дворца-музея.
Малая проходная
Следующая за кабинетом комната в XVIII веке особого назначения не имела. Позже она была предназначена для помещения знамен и почетного караула гвардейских полков, находившихся в Петергофе, и тогда же получила новое название „штандартной". Старую обивку стен заменил золотисто-желтый фабричный шелк под цвет романовского штандарта-флага, который поднимался на специальном столбе у дворца.
В последнее время обивка этой комнаты была заменена лионским шелком XVIII века, исполненным по рисункам художника Лассаля.
"По прибытии в покой кавалерской ее величество изволила жаловать к руке гвардии обер офицеров которые пришли с командою на караул".
Камер-фурьерский журнал 1774 г.
Кавалерская
В этой комнате обыкновенно принимались и „жаловались к руке" придворные кавалеры и „господа генералитет". А всего чаще удостаивались этой „милости" офицеры тех гвардейских полков, которые летом стояли в Петергофе и несли дворцовые караулы.
Гвардия пользовалась в XVIII веке исключительными привилегиями. Как вооруженный авангард дворянства, она стояла на страже его интересов и была настолько реальной силой, что „самодержцам" приходилось всячески ее ублажать и даже заискивать перед ней. Уже в день смерти Петра I гвардия категорически заявила свое право на решение вопроса о престолонаследии. Екатерина I заняла престол, фактически ставший с этого момента „выборным".
Роль гвардейского штыка, как своеобразного „избирательного бюллетеня", особенно отчетливо выявилась при воцарении в 1741 году Елизаветы и в 1762 году Екатерины II. Императорский престол замещался по указанию гвардии и недаром Елизавета ночь накануне переворота провела в казармах Преображенского полка, а Екатерина, прибыв из Петергофа в столицу, прежде всего явилась в Измайловские казармы. Однако, при таком способе воцарения „самодержцы" постоянно дрожали за власть и жизнь. По свидетельству современника, Елизавета была „в постоянном страхе и редко проводила два дня в том же месте". [1]
[1 См. щит № 7.]
Для истории Петергофа особенно интересен переворот 1762 года. В петергофском уединении, в тиши скромных монплезирских комнат [2] Екатерина готовилась свергнуть Петра III. Отсюда рано утром 28 июня она отправилась в Петербург, чтобы в тот же день, объявив себя императрицей, выступить с гвардией обратно в Петергоф против засевшего в Ораниенбауме Петра. Уже на следующий день фактический захват власти был оформлен „согласием" Петра, и в письме из Петергофа новая императрица спешила дать отчет одному из действительных руководителей переворота „любезноверному генералу аншефу Петру Панину":
[2 В этих комнатах теперь развернута выставка, подробно рисующая переворот 1762 года.]
„Со вчерашним куриером мы вас уведомили о благополучном нашем возшествии на престол всероссийской, а ныне даем знать, что бывший император сам собственным своим поводом на всегда отказался от престола в империи нашей, в чем нам и торжественное удостоверение своеручное письменно дал, которое в печать всему свету скоро издано будет для объявления".
Но и „своеручное" письменное удостоверение не считалось достаточной порукой безопасности бывшего императора и заточенный в Ропше Петр через несколько дней был убит гвардейцами в умышленно затеянной пьяной драке. Официальное сообщение изумительного по наглости манифеста приписало смерть Петра III „прежестокой колике", случившейся от геморроя, и настойчиво рекомендовало подданным эту „нечаянную" смерть принимать за „промысл божественный".
Каждый дворцовый переворот сопровождался щедрыми наградами не только непосредственным его участникам, но и всему дворянству. Путем „милостей" ставленники дворянства спешили укрепить свое положение. В 1762 году как из рога изобилия посыпались чины и титулы, деньги и поместья, а гвардейские солдаты „в награждение за верную и усердную службу при вступлении ее величества на престол" получили единовременно 335 тысяч рублей. Впоследствии ежегодно день воцарения Екатерины торжественно праздновался в Петергофе с церковным парадом, многочисленными салютами, парадным обедом и неизменным пожалованием на армию „немалого числа денежной суммы". Находилось много и других предлогов для одаривания гвардейцев, например именинные и крестинные им подарки, составившие за все царствование Екатерины II солидную сумму в миллион с лишним рублей.
Смысл дворцовых переворотов XVIII века заключался в подборе монархов угодных для господствовавшего класса, в расширении экономической базы и укреплении политической власти дворянства. Правда, в первой половине XVIII века интересы общей массы дворян не раз отступали перед господством западно-европейского капитала над внешней и внутренней политикой России; еще на пути вельможного дворянства к власти лежал разорванный Анной проект конституции, - но конечной целью этого процесса было окончательное закрепление дворянской „вольности и свободы" и рабской нищеты крестьян. "Царствование" Екатерины II, результат переворота 1762 года, оказалось развернутой системой крепостничества. За эти тридцать лет было роздано шесть миллионов десятин земли и миллион душ крепостных.
В убранстве этой комнаты, наряду с типично-парадным портретом Елизаветы (копия с Токкэ), особенного внимания заслуживает портрет Петра I работы Амикони, изображающий рядом с Петром богиню государственности и войны Минерву, а над ним амура держащего корону. Эта аллегория политических успехов Петра подчеркнута разбросанными у его ног книгами военных регламентов, планом укреплений, пушкой и литаврами, а слева на заднем плане морем с кораблями.
Украшающая комнату огромная изразцовая печь елизаветинского времени является укоренившимся в дворцовом быту XVIII века пережитком увлечений Петра I Голландией.
„С получением известия о злодейском умерщвлении короля французского ее величество слегла в постель".
Дневник секретаря Екатерины II Храповицкого, 1793 г.
Большая гостиная
Расцвет русского крепостничества во второй половине XVIII века был нарушен двумя событиями. „Пугачевщина" потрясла основы дворянского государства и в течении многих месяцев держала правительство в паническом страхе. Крушение дворянского господства во Франции - первый прорыв общедворянского фронта, развеяв иллюзию богоустановленности старого порядка, - вновь заставило русских крепостников дрожать за свою шкуру.
Революция, упразднившая феодальные права и свергшая династию Бурбонов, вызвала бешеную ненависть всеевропейской контр-революции, к которой присоединилась и царская Россия. При первом известии о „безбожных и возмутительных" происшествиях во Франции, русское правительство поспешило принять решительные меры против проникновения революционной заразы. Екатерина в бессильной злобе называла буржуазное Национальное Собрание „гидрой о 1200 головах," а принятую им конституцию не иначе, как „антихристовой". [1]