Страница 9 из 14
Деревянная ширма в готическом (якобы „турецком") вкусе скрывает огромный восточный диван, мода на которые была в России введена фаворитом (любовником) Екатерины II Потемкиным, после завоевания Крыма. Этот „турецкий" уголок служил во дворце своеобразным и не единственным трофеем завоевательной политики дворянской монархии. Над диваном висит портрет Елизаветы, условно изображенной ребенком в виде богини; в руке у нее медальон с портретом отца.
„Нос кривоватый можно и должно исправить, всяк должен быть одет по рангу, в художествах лишь сие различает одного человека от другого".
Из руководства живописцу XVIII в.
Гостиная
Налево за шнуром остается гостиная, затянутая шелком с изображением куропаток, вытканным по рисунку художника Лассаля на московской фабрике Са-пожниковых, одной из первых ткацких фабрик. Обветшавшая обивка этой комнаты была возобновлена в самое последнее перед революцией время. На стене - копия с портрета Екатерины II шведского художника Рослена. Окружив ее всеми аттрибутами власти, художник однако с необычным для парадного портрета сходством передал лицо уже немолодой императрицы. Не потому ли Екатерина неодобрительно отзывалась об этом портрете и жаловалась, что Рослен сделал ее похожей на "шведскую кухарку"?
Гостиная
„Роскошь в одеждах все пределы превзошла: парчевые, бархатные с золотом и серебром платья, и те в таком количестве, что часто гардероб составлял почти равный капитал с достатком".
Щербатов. «О повреждении нравов в России".
Туалетная
Нарочитая пышность костюмов и туалета, поглощавшая крупные средства, нередко из государственной казны, должна была способствовать возвеличению как особы самодержца, так и всего вообще дворянства. „Человек делался почтенен по мере великолепности его жилища и уборов". Но за внешностью всех этих „роскошеств" скрывалась по существу внутренняя некультурность „благородных".
Так, одна из императриц "(Анна) не могла заснуть без того, чтобы не выслушать на сон грядущий какого-нибудь страшного рассказа про разбойников, и для таких повествований в придворном штате существовали особые царские сказочницы. Другая (Елизавета) - к важным государственным делам относила указы о закупке заграницей „уборов дамских и мушек" или „чулок нового фасону" к своему и без того непомерно разросшемуся гардеробу, заключавшему более 15 тысяч платьев.
Духоту тяжелого воздуха „от много стесняющихся людей" и от отсутствия во дворце благоустроенных уборных - усиливали ароматы курильниц и крепкие духи. Ежедневно смотритель дворца был озабочен „о чистоте нужников, чтоб вони не было в больших палатах". Ежедневно назначаемые в наряд 25 - 30 человек ассенизаторов едва успевали очищать специальные шкапы и сундуки, заменявшие уборные. Здесь можно видеть один из таких шкапчиков, замаскированный прекрасной наружной отделкой.
„Не соблюдая чистоты в рассуждении тела, белья и постелей, не содержа покоев в чистоте - состоялся способ Заводиться блохам". Так современник характеризует дворцовый быт XVIII века. Среди различных мероприятий по борьбе с насекомыми обращает на себя внимание блохоловка. В одном из современных руководств по туалету этот инструмент описывается так: „небольшие трубочки со многими дырочками, снизу запертые, а вверху отверстые, в которые ввертывается стволик намазанный кровью, медом, сыром или подобной липкой жидкостью, к которой блохи льнут, когда по прихотям их гоняются за сладкостию". [1]
[1 См. щит № 6.]
Среди украшающих стены портретов (Екатерина I, Екатерина II - копия с Ротари и Елизавета - работы Ван - Лоо) особенно интересен портрет почти 60-летней старухи Елизаветы. Исполняя волю коронованного заказчика художник не дерзнул дать действительное изображение Елизаветы того времени, подчеркнув ее годы лишь условно морщинами на руках. Этот портрет любопытен также и тем, что писался заочно. Художник никогда не видел Елизавету и писал не столько лично ее, сколько отвлеченно „императрицу всероссийскую".
На столе под портретом Елизаветы находится зеркало в серебряной раме работы французского мастера Жермена и фарфоровый туалетный прибор, изготовленный в XIX веке по образцам XVIII-го.
Кабинет
Начиная с туалетной небольшие комнаты, украшенные резными золочеными наличниками дверей и обитые цветными шелками, были проходными. В последующее время они неоднократно подновлялись и ремонтировались. Но несмотря на это в них сохранился ряд вещей XVIII века. В кабинете особенно любопытны овальный столик и бюро наборного дерева, работы известного мастера второй половины XVIII века Рентгена.
Мебели елизаветинского времени вообще сохранилось очень мало. Во время частых переездов двора мебель перевозилась с места на место и при тогдашнем бездорожьи ломалась и портилась. Поэтому особенно ценны те немногие сохранившиеся образцы мебели, которые находятся в этой и следующих комнатах.
На стене противоположной окнам висит портрет Екатерины II (копия с Торелли), изображенной в бриллиантовой короне. Большой камин с зеркалом в грузной фарфоровой раме сделан уже много позже при Николае I, когда эта комната получила свое теперешнее название. В XVIII веке неофициальная, „интимная" часть дворцовой жизни протекала во внутренних комнатах, которые находились в восточном флигеле дворца, переделанном заново в середине XIX века для дочери Николая I Ольги. [1]
[1 О переделке комнат восточного флигеля см. стр. 23. Эти комнаты осматриваются отдельно от „парадной" части Большого дворца-музея.]
В последующее время эти комнаты восточного флигеля только по традиции сохраняли название Ольгинской половины. Отвечая европейским требованиям комфорта больше, чем другие дворцовые помещения, они уже при Николае I стали придворной гостиницей, летним местопребыванием для знатных иностранцев. Многочисленная немецкая родня и представители западно-европейских монархий, приезжавшие с дипломатическими поручениями или на семейные торжества Романовых, - останавливались в этих комнатах. Это назначение Ольгинской половины сохранялось и позже. Наиболее частыми гостями были немцы и французы. Но наряду с Вильгельмами I и II, Карно, Феликсом Фором, Лубе и Пуанкаре - встречаются имена Христиана IX датского, итальянского короля Гумберта, представителей всех балканских государств, ханов Хивы и Бухары, персидского шаха и даже бразильского императора. А последним гостем был Пуанкаре летом 1914 года накануне войны.
Наличие Ольгинской половины среди других помещений Большого петергофского дворца интересно прежде всего тем, что представленное в парадных залах дворцовое строительство XVIII века она продолжает далеко вперед и доводит вплоть до наших дней, создавая на небольшой территории дворца прекрасную иллюстрацию к одной из любопытнейших страниц двухвековой истории материальной культуры господствовавшего класса.
Но главный интерес представляет знаменательный подбор западно-европейских дипломатов, прошедших длинной, но однообразной вереницей через Ольгинскую половину. Коронованные немцы и некоронованные, но не менее любезно принимаемые французы. От Вильгельма, будущего первого германского императора, частого и желанного петергофского гостя, - до торжественных встреч президентов дружественной республики. Это было представлением в лицах русской внешней политики, ее длительных колебаний между французским капиталом и политически и семейно-родственной германской империей. Эти колебания особенно выпукло сказались в 1897 году, когда пребывание Фора было отделено только двумя неделями от приема Вильгельма 11; любопытно при этом, что на прием Фора истратили в несколько раз больше, чем на прием германского императора. Но даже в 1914 году, за месяц до решительного визита Пуанкаре, приезжал с дипломатической рекогносцировкой саксонский король. Французский денежный мешок перетянул и Россия была брошена в мировую бойню.