Страница 5 из 10
Она успокоилась и прижалась ко мне, нагая, тёплая, радостная. И пугающе незнакомая.
Не могу сказать, что я много думал, пока она соскальзывала в свой счастливый сон. Но это бывает: кажется, ни о чём нарочно не думаешь, и вдруг раз – в голове возникает готовое решение.
Помню, Боунз как-то сказал о таких случаях: «Это то, что тебе нашёптывает бог или дьявол, одно из двух».
Я был ещё мальчишкой, и потому не мог не спросить, как отличить одного от другого.
Обычно скупой на мимику Боунз посмотрел на меня, приподняв бровь, и выдал: «А за каким хреном тебе их различать? Не доверяй ни тому, ни другому. Выслушай, а потом подумай своей головой и сделай так, как нужно тебе, а не одному из них».
Сколько мне было? Немного больше пятнадцати. Я успел потерять детство и всех, кого мог считать близкими людьми. Я потерял всякое будущее, кроме того, которое могло окончиться либо свинцом в спину, либо сталью в брюхо, либо пеньковой петлёй на шее.
От того, что я когда-то считал верой, ничего не осталось.
И всё же мне потребовалось время, чтобы освоиться со своеобразными взглядами Боунза на религию.
«Вера? – говаривал он. – Знаешь, парень, по мне неважно, в какую церковь ходит человек. Всё дело в том, где он носит свою веру. Большинство носят её между страницами карманной библии, тонкую, высушенную. Когда откроют, верят, когда закроют – не верят. Иные носят веру в кошельке…»
«Они верят в доллар?» – не удержался я.
«Ага. Но не во всякий, а в тот, который вносят на благотворительные цели. Есть такие, кто носит свою веру на языке. Могут сколько угодно нарушать заповеди, но дай им рот открыть – святые угодники позавидуют их праведности. Ладно, что ещё? А, ну да, в мире до хрена тех, кто носит свою веру в жопе».
Меня ещё коробило от некоторых суждений Боунза, но тут я не мог не рассмеяться.
«Я не имею в виду ничего смешного, – отрезал он. – Они становятся верующими, когда жизнь хватает их за жопу, вот и всё».
«А если бы ты был верующим, то где бы носил свою веру?» – спросил я его.
Боунз улыбнулся так, как умел улыбаться только он: воронёной сталью взгляда.
«Что значит «если бы»? Моя вера у меня всегда под рукой, ухожена и в рабочем состоянии. Ты удивишь меня тупостью, если ещё не догадался, парень. Я свою веру ношу в кобуре».
Я осторожно переложил голову Амелии со своего плеча на скатку, заменявшую подушку. Откинув шкуру, которой мы укрылись, я сел и обхватил голову руками.
Итак, Боунз, ты советовал подумать? Но как выбирать, если ничего не знаешь?
– Давай сбежим, – услышал я и вздрогнул.
Амелия не спала. Она наблюдала за мной, сидя на лежанке и нисколько не стесняясь своей наготы.
–О чём ты? – спросил я, сам удивляясь тому, как лживо звучит мой голос. – Леди Оливия сказала, что не отпустит меня.
– Ну, а если бы ты всё-таки решил уйти отсюда, взял бы меня с собой?
– Нет, – твёрдо ответил я. – Ты славная девчонка, но это был бы долгий путь. Не для женщин.
Лучше было сказать так, чем назвать настоящую причину: для меня Амелия была частью дома Оливии. Никому ещё не удавалось убежать от того, что он берёт с собой.
– Когда-то женщины приходили в эту страну вместе с мужчинами и проходили с ними тысячи миль… – вздохнула она. Крепкие полушария грудей с тёмными ореолами сосков матово светились в полумраке, маня вернуться к сладким радостям плоти. – Что ж, будет интересно пройти это испытание.
– О чём ты говоришь?
– Это тебя не касается, – резко ответила она, но вдруг добавила со странной грустью: – В любом случае, спасибо. Пусть всего пару часов, но я была настоящей.
Она отвернулась. Вскоре я услышал её глубокое дыхание. Я долго лежал, слушая настойчивый шёпот ветра в листьях, потом стал одеваться.
Свою простреленную шляпу, которая была потеряна в тумане, я с удивлением обнаружил висящей на стене. Меня кольнуло беспокойство, ведь в этой хижине есть только то, что нужно Ахаву. Если именно сейчас из тумана вернулась шляпа – значит ли это, что Ахав знает о моих намерениях?
Однако сомнения мучили меня не долго. «Если тебя останавливают обстоятельства – с этим можно смириться, – говаривал Боунз. – Если тебя останавливают сомнения – с этим нужно бороться».
Я нацепил шляпу на голову и осмотрел содержимое седельной сумки. Там нашлась чудом уцелевшая горсть сухарей. Уже лучше, чем ничего. Тихо ступая, я подошёл к двери и оглянулся на Амелию. Глядя на её нежное лицо и разметавшиеся во сне волосы, я особенно остро испытал двойственное чувство вожделения и страха. Я поспешил выйти в ночь.
Стреноженные лошади Бакстера и Полпенса дремали в распадке. Там же, под кустами, лежали сёдла и сбруи. Не прошло и четверти часа, как я тронулся в путь.
Белёсая змея тумана колыхалась над ручьём, бегущим по дну Лощины. Туман медленно вздымался и опадал, точно дышал. От него отделялись клубящиеся отростки, которые быстро затапливали низины.
Бледная мгла захлестнула дорогу позади, потом дорогу впереди и, наконец, коснулась копыт кобылы. Прежде, чем я спешился, она споткнулась. Я не удержался в седле и чудом не разбил голову. Перед глазами вспыхнули искры. Когда мне удалось выпрямиться, туман уже поднялся выше моей головы.
Лошадей не было слышно. Я выругался шёпотом и стал пробираться вперёд, нашаривая дорогу носком сапога. Вскоре я наткнулся на осыпь и понял, что нахожусь в старом русле.
Впереди заплясало жёлтое пятно огня, послышались голоса.
– Сделай что-нибудь, выведи нас отсюда!..
Туман раздался в стороны, открыв меня взорам двух людей, сидящих у костра.
Ни один из них не взялся за оружие – может быть, потому, что мой револьвер уже прыгнул мне в руку. Но стрелять я не стал, даже когда разглядел, кто передо мной.
Может, и стоило шлёпнуть Тэдди Риверхэда, хотя сейчас в этом трясущемся чучеле трудно было признать смельчака, который звал людей в Туманную Лощину и рискнул остаться в ней один.
Но тогда пришлось бы стрелять и в Илайю. Сидя на брошенном на землю седле, следопыт ворошил веткой костёр. Он не дрогнул, увидев меня, хотя, конечно, сразу понял, кто перед ним. Он трезво оценил свои шансы и даже не посмотрел на свой карабин, лежащий сбоку от него.
– Привет, Барни, – сказал он, бросил ветку в костёр и выбрал следующую из небольшой кучки валежника. – Тоже заблудился? Садись, если хочешь.
Мгла за его спиной шевельнулась, послышался перестук копыт и короткий храп. Рядом с костром стояли лошади моих преследователей, но жемчужный туман был таким плотным, что я не мог их разглядеть.
Внешне этот невысокий плотный мужчина с плоским лицом ничем не напоминал долговязого Зефа. Но я почему-то готов был поставить последний доллар, что Илайя не жаден, не способен на бессмысленное насилие и, хоть тресни, не станет делать то, что считает несправедливым.
Попробовали бы вы заставить Зефа забыть о справедливости! Вера в неё всегда была для него выше репутации и даже жизни.
И веру свою он носил там, где положено, – в сердце.
А значит, если я не ошибался насчёт Илайи, он не станет убивать человека, которого сам пригласил к очагу.
Но если я застрелю Риверхэда, Илайя мне этого не простит и возьмётся за карабин, даже зная, что у него нет ни шанса.
Я вернул кольт в кобуру и сказал:
– Спасибо за предложение, но я хочу попробовать выйти из русла.
– Из русла? – переспросил Илайя. – Это не может быть старое русло. Мы шли к восточному склону, когда поднялся туман. Здесь я и валежник собрал.
– Думай, как знаешь. Но я шёл по старому руслу и вышел на твой костёр.
Илайя посмотрел на ветку, конец которой уже был увенчан алым угольком, бросил её в огонь и потянулся за следующей.
– Туманная Лощина… Эй, расслабься, Тэдди! – прибавил он, обращаясь к своему спутнику. – Нет смысла быть врагами, пока все мы – пленники Туманной Лощины…
Тут на бледную рожу Тэдди заползла улыбка, похожая на ядовитую змею.
– Барни Стоун! Выведи меня отсюда! Я не останусь в долгу…