Страница 4 из 10
Да, мне было всё тяжелее смотреть на неё.
Она была тем, что я думаю об Амелии Гэллоуэй, девушке, которую я застрелил во время резни на ранчо, и не смог забыть. Но каждый раз она была какой-то другой, словно передо мной появлялись разные женщины в одной маске. К каждой меня по-своему тянуло, и когда я это осознавал, меня охватывал необъяснимый страх.
– Я привык рассчитывать только на себя, – сказал я и отвернулся, чтобы она не увидела ложь в моих глазах.
Едва ли у меня получилось обмануть Амелию, но, во всяком случае, она оставила меня в покое.
Глава 2. Где носят веру
Под утро я поспал в зарослях, а когда солнце поднялось, отправился в хижину Ахава. Днём она выглядела так, как и должна была выглядеть после многих лет запустения. Я развёл огонь в очаге. Мои преследователи должны были рассуждать так: Барни Стоун (под этим именем меня знали в Роксделле) чувствует себя в безопасности в Туманной Лощине. Он спокойно готовит себе еду и не ждёт нападения. Можно подкрасться к хижине или подкараулить его у ручья.
Стив Бакстер уже проделал это перед смертью – и почти преуспел…
Я выбрал место, откуда возьму их с Илайей на мушку.
Правда, мне совершенно не хотелось убивать Йлайю. Он чем-то напоминал мне Зефа Коула. Конечно, про себя я объяснил это иначе: Тэдди должен умереть, а Илайя пусть останется в живых, чтобы было, кому запугивать роксделльцев, отвращая их от мысли соваться в Туманную Лощину. И, между прочим, это был бы совсем не глупый ход.
Однако дым над хижиной Ахава, как и в прошлый раз, курился без толку. Я не раз подбрасывал дрова и возвращался на свой наблюдательный пост, но преследователи так и не явились.
Поздним вечером я действительно приготовил ужин и позволил себе поспать. Мне предстояла очередная ночь в безумной компании призраков. Я должен буду задать вопрос о карте. Ну да, о чём ещё спрашивать? Конечно, я задам вопрос о карте, хотя совсем не уверен, что хочу услышать ответ.
Проснулся я от вони. Ахав стоял около печи и высыпал в огонь мои запасы кофе.
– Ты что творишь? – закричал я.
– Заткнись, щенок.
Рванувшее наверх пламя с гудением приняло остатки тёмного порошка. Ахав взялся за сахар.
А я – за револьвер.
– Эй!..
Я хотел сказать: «Эй, если тебе дорога жизнь, прекрати!» Но слова замерли на губах. Оружие исчезло, на поясе висела пустая кобура.
Я даже не испугался – во мне самом образовалась такая пустота, что в ней потерялся даже страх.
Это было хуже, чем в тот раз, во время перестрелки в старом русле ручья. Тогда исчезновение револьвера имело объяснение: я потерял его при падении. А сейчас оружие пропало по воле Ахава.
В его руках между тем оказался дробовик. Стволы, нацеленные мне в лицо, превратились в два чёрных кольца.
– Не дёргайся. В моей хижине – я хозяин. Здесь будет только то, что нужно мне. А всё, что меня раздражает, либо выйдет за дверь, либо полетит в огонь. Ты хорошенько это понял?
– Да, – выдавил я.
Опустив ружьё, он перевернул мешок с сахаром и высыпал в печь. Огонь недовольно зашипел. В хижине стоял тошнотворный запах горелых продуктов. Вслед за сахаром в топку полетели одна за другой полоски солонины.
– Что это ты вытворяешь, Ахав? – раздался вдруг девичий голос. – А ну-ка, прекрати!
Это была Амелия. Я уже не удивился. Это Туманная Лощина, как любит приговаривать Илайя. Здесь люди и вещи могут возникать ниоткуда и исчезать в никуда.
Ахав скривился, бросив на девушку презрительный взгляд.
– Кто ты такая, чтобы требовать ответ?
Она шагнула к нему и встала, уперев руки в бока. Я поймал себя на том, что любуюсь ей. Тонкая, стройная, на вид беззащитная перед этим грозным хромым стариком, она бросала вызов тому, кто повелевал потусторонними туманами Лощины.
– Ты можешь не считаться со мной, Ахав, но тебе придётся считаться с тем, что я говорю. Ты знаешь, почему Джерри нуждается в своей еде. Ты и сам не прочь полакомиться пищей живых, верно? Хотя не отказываешься и от еды и в доме Оливии. Не пора ли уже определиться?
Зловещий огонь, который вспыхнул в глазах Ахава, погас.
– Это моё дело, и от госпожи Оливии я ничего не скрываю. Но этот парень нарушил правило: не вмешиваться в прошлое! – проворчал он.
– А почему он должен тебя слушаться? – спросила Амелия. – Кто ты для него? Или лучше спросить: кто ты вообще?
– Уж во всяком случае, не плод воображения безмозглого придурка!
Если Ахав хотел оскорбить Амелию, ему это не удалось.
– Может, и так. Но того человека, который жил под твоим именем, уже нет. Вместо него однажды появился кто-то другой… Так что между тобой и мной мало различий…
– Я знаю, кто я! – перебил Ахава. – Знаю, для чего нужен. А этот парень…
Он ткнул в меня пальцем.
– А он ещё узнает это о себе – в своё время, – перебила его Амелия. – И не тебе решать, когда это время наступит.
Ахав бросил взгляд наружу и проговорил:
– Окна светятся. Пора идти.
– Джерри обязан это делать? – спросила вдруг Амелия. – Разве ему нельзя остаться?
Ахав постоял у порога, держась за ручку двери, и признал:
– Можно. Пока она не зовёт – можно…
Он вышел. Амелия распахнула окно, чтобы выветривалась вонь. Я непроизвольно опустил руку к кобуре. Револьвер был на месте, однако радости это открытие не доставило. Если оружие изменило мне, я уже ни в чём не мог быть уверен.
Прикосновение Амелии к плечу заставило меня вздрогнуть.
– Посиди, Джерри, – предложила она. – На тебе лица нет.
Я позволил усадить себя на лежанку.
– Как ты поняла, что я не хочу идти?
– Я и сама не хочу, – улыбнулась Амелия и села рядом со мной.
Я чувствовал тепло её тела. Она выглядела в точности такой, какой я впервые увидел её на ранчо Гэллоуэев, без тени других образов.
Не помню, как я наклонился к ней. Наши лица вдруг оказались рядом. Я впился в её податливые пухлые губы грубым и жадным поцелуем. Пальцы сами собой стиснули грудь девушки. Она застонала. Я понял, что причиняю ей боль, но не ослабил хватку.
Я торопливо сорвал с неё платье. Ткань трещала под моими руками. Нижнее бельё из тонкого шёлка я разорвал в клочья. Почему-то этого оказалось мало, и я рывками превратил её тщательно уложенную причёску в спутанную гриву.
Амелия терпеливо сносила мою грубость. В глубине испуганных глаз, в робких движениях, которыми она несмело открывалась мне, затаилась распалявшая меня жажда страсти.
Я ворвался в неё, рычанием глуша её болезненный стон.
Я «отстрелялся» почти сразу, однако возбуждение не исчезло. Моя горячая плоть, обильно оросив девственное лоно Амелии, словно обратилась в сталь. Новая волна желания накрыла меня ещё раньше, чем мои «барабаны» выпустили последний заряд. Это было мучительно и вместе с тем сладко.
Видимые страдания, которые доставлял Амелии мой напор, странно сочетались с отблеском глубокого удовлетворения во взгляде. Слёзы, блестевшие на ресницах, всё больше казались мне… слезами счастья.
Со стоном, провалившись в её жаркую глубину до предела, я излил остатки страсти и без сил повалился на кровать. Амелия, всхлипывая и смеясь, прижалась к моему плечу и дала волю слезам.
– Спасибо…
– За что? – еле ворочая языком, спросил я.
– Я всё-таки стала для тебя… кем-то! Кем-то настоящим…
Слова Амелии что-то затронули в тумане, который окутывал моё сознание. Перед глазами встала комната девушки на ранчо Гэллоуэев. Трупы её отца и слуг валяются по всему дому, она одна осталась в живых. Боунз рвёт на ней ночную рубашку.
Я вижу глаза Амелии. И я выхватываю револьвер. Как всегда, быстрее меня только молния…
Я повернулся на бок и погладил Амелию там, куда угодила пуля. На шелковистой коже не было ни следа.
– Не думай об этом, – шепнула девушка. – Я не хочу, чтобы появился шрам. Я хочу остаться такой, какая я сейчас. – Её взгляд обжигал. – Хорошо?
– Хорошо, – кивнул я.