Дьявол ночи

— Что? И ради этого ты приехал в Шамсит?

— Я приехал поговорить с тобой. Я это сделал. Разговор у нас был коротким, но тем не менее он у нас был.

— Ты ненормальный?

— Разве осуществлять свои желания это ненормально? И разве помогать другим в осуществлении их желаний тоже ненормально?

— Что вы сделали с моим братом?

— Ничего, сын мой. А что с ним не так?

— Вы втянули его в свою… секту!

— Хм… пожалуй, сектой нас еще никто не называл. Преступниками, террористами, бунтовщиками, заговорщиками, смутьянами — это да, но не сектой. Быть может, потому что мы — не секта?

— Ну и кто же вы?

— Люди, объединенные общим интересом и общей целью. Люди, которые хотят и могут изменить этот мир к лучшему. Твой брат тоже захотел изменить его к лучшему.

— Я не верю, что он ввязался в это добровольно.

— Почему же? Саид — частый гость в Империи. От него не могло укрыться, что с ней что-то не так. Он видел безнаказанность одних и полное бесправие других. Ему это не понравилось, захотелось действовать и внести свой скромный вклад в светлое будущее. Поэтому он с нами, что меня несказанно радует. Раз уж иностранец не может стоять в стороне, значит, и сами граждане Империи не останутся безучастны. Нужно лишь достучаться до их разума, раскрыть им глаза, научить. А что насчет тебя?

— Мне нет дела до лаардийцев.

— А ты так уверен, что, если остаться в стороне сейчас, в будущем тебя не будут ждать последствия?

— Ты мне угрожаешь?

— Конечно, нет, сын мой. Ты мне не враг, зачем угрожать тебе? Угрозы не приводят ни к чему хорошему. Они порождают страх, а страх — плохой союзник. Я предпочитаю правду.

— Ну и какая же у тебя правда?

— Кабир-Алькуват умирает.

— Тебе самое место в Тарак-Мутаби за такие речи, клянусь Альджаром!

— Можно заточить всех, кто говорит правду, но это не спасет от неизбежного. Однако не бойся, ты этого не увидишь. Правда в том, что ты умрешь гораздо раньше. Или ты наивно полагаешь, что ты и все, что тебя окружает, это навечно? Это не так. Все рождается, взрослеет, старится и умирает. Это естественный порядок вещей, цикл жизни, через который проходит не только человек, но и государство, в котором он живет. Просто обернись назад, загляни в глубину веков, и ты поймешь, что ничего страшного и преступного в моих словах нет. Наоборот, преступно думать, что ничего не изменится. Что завтрашний день ничем не будет отличаться от сегодняшнего. Что и через сто, двести, тысячу лет в этом прекрасном городе будут жить счастливые люди под мудрым правлением великого султана. Нет, сын мой. Уже через сто лет твоя страна, как и любая другая, состарится. Обострятся противоречия между сословиями. Проблемы и трудности, с которыми она сталкивается, превратятся в болезни. Окружающие ее друзья станут врагами и будут с жадностью посматривать в ее сторону, в надежде отхватить кусок побольше. Законы перестанут действовать, они будут лишь множиться. Чиновники вместо того чтобы двигать колеса машины власти, будут их тормозить. Знать — цепляться за свое положение и выжимать последние соки из рабочих людей. А султан вместо того, чтобы мудро править, — дрожать за свой трон и подвергать гонениям любого, в ком он заподозрит противника своей власти. Не смотри на меня так, сын мой, я не провидец, не умею заглядывать в будущее. Да это и ни к чему. Все, что я тебе рассказал, происходит сейчас, за морем. Там агонизирует умирающий зверь, имя которому Империя. Империя, судьбу которой неизбежно повторит Кабир-Алькуват.

— Ты болен.

— Да! И мне не стыдно в этом признаться, ведь я — дитя старого больного мира. Разве больной родитель может дать здоровое потомство? Но я осознаю свою болезнь и болезнь своего родителя, а это первый шаг на пути к переменам. Это будет трудный путь, полный боли, страха, сомнений, борьбы, крови, хаоса и лишений, но в конце этого пути нас ждет новый, здоровый мир, в котором не найдется места для старых, изживших себя порядков. Мир, принадлежащий нашим благодарным потомкам, которые никогда не забудут наши имена. Конечно, их мир тоже однажды состарится, но я искренне надеюсь, что те, кто будет после нас, используют отведенное им время с умом, и их не поразят наши болезни.

— Нет, клянусь Альджаром… Ты безумен!

— Что ж, возможно, это так. Возможно, желание изменить изжившие себя старые порядки и послужить на благо человечества и есть безумие. Но как тогда назвать желание остаться в стороне и не менять ничего, если у тебя есть возможность что-то изменить? Скажи, сын мой, ты задумывался, что останется после тебя? Представь: твои потомки собираются вместе и вспоминают своего предка, который был простым бакалейщиком, продавал соль, перец, гвоздику, шалфей и розмарин. И вот однажды к нему пришел больной безумец и предложил что-то изменить, совершить нечто великое, навсегда отпечатав имя в умах и сердцах людей. А он отказался от предложенной возможности. И теперь мы, его потомки, тоже простые бакалейщики.

— И что же в этом плохого? Мне нравится быть бакалейщиком.

— Разве? Значит, это первый раз за мою долгую жизнь, когда я ошибся в человеке.

— Сегодняшнее заседание членов нашей партии предлагаю начать с хороших новостей. Я несказанно рад сообщить, что к делу борьбы с тиранией старого режима, произволом власти и вседозволенностью коронованных тиранов присоединяются новые борцы за свободу и равенство. Поприветствуем наших новых товарищей и соратников — Карима ар Курзана шайех-Малика…

Карим захрипел, захаркал, пуская сопли и вязкую слюну. Его трясло, ноги дергались, как у марионетки, которой управлял пораженный дрожательным параличом кукловод. Шея согнулась под немыслимым углом. Из раскрытого рта летели хлопья пены. Эндерн, чтобы хоть как-то удержать его в относительно спокойном положении, висел на нем, душил предплечьем и матерился еще больше.

— Ар Залам мертв!

— Что? Как это случилось?

— Не знаю! Его нашли на улице. Говорят, Исби-Лин настиг и его! О, Альджар-Рахим! Зюдвинд, Ашграу, теперь еще и ар Залам… Я… Мне нужно срочно плыть в Ла-Арди. Нужно сообщить Артуру ван Гееру, пока не поздно. А ты… тебе придется остаться, брат. Сожги все письма и документы, как советовал Уго, если с ним что-то случится. Не должно остаться ничего, вообще ничего, понимаешь?

— Лучше, чем представляешь себе, Саид.