Смерть в Кесарии

Прежде, чем переключить скорость, он снова обратился к папке с документами, нашел там еще один телефонный номер.

Приятный женский голос произнес:

– Компания «Интер», приемная президента компании.

– Алло, меня зовут Зеев Баренбойм, – Натаниэль очень удачно вспомнил, что Баренбойм, на манер многих репатриантов, после приезда переименовался в Зеева. Традиция эта брала свое начало в аналогичном поступке Жаботинского. Впрочем, Натаниэль никак не мог понять, почему, с точки зрения великого сиониста и его последователей «Владимир» и «Зеев» (то бишь, «Волк») суть одно и то же. – Я бы хотел договориться о встрече с господином Левински… Собственно, мы с ним говорили на эту тему, но не конкретизировали («Господи, откуда я знаю такие жуткие слова?!») дату встречи. Да, мы с ним давно знакомы, мне нужно поговорить об условиях кредита. Я понимаю, что его сейчас нет, но, госпожа, я бы хотел… Да, завтра, конечно… Хорошо, в восемь-тридцать. До свидания, – положив трубку, Розовски удовлетворенно потер подбородок. Уколовшись, вспомнил, что сегодня не брился («По дороге домой заехать в „супер“, купить крем для бритья и лосьон»)… Конечно, он вовремя вспомнил, что Баренбойм прилетел в Израиль одним рейсом с Моше Левински. Володя не обидится. Не мог же он представиться своим настоящим именем. Хотя, с другой стороны, ничего страшного в этом не было. Но… «Будем считать, что я положился на интуицию».

16

В офисе его ждал сюрприз. Владимир-Зеев Баренбойм не дотерпел до завтра и теперь, сидя в приемной пытался заигрывать с неприступной Офрой. – Зря стараешься, – бросил на ходу Розовски. – Офра не знает ни слова по-русски.

– Офра по-русски знает слова, – сказала вдруг Офра с непередаваемым акцентом. Натаниэль замер и с неподдельным изумлением уставился на своего секретаря.

– Эт-то еще что такое?! – спросил он. – Я же брал тебя на работу только для того, чтобы моим посетителям не с кем было болтать в мое отсутствие.

– И только? – Офра обиженно надула губки. – Я думала, тебе понравились и другие мои качества.

– Конечно, конечно, – торопливо заговорил Натаниэль, – конечно, другие качества в первую очередь, но, скажи мне, Офра, сколько русских слов тебе известно?

Офра зажмурилась, словно перед прыжком в воду, и быстро произнесла:

– Собака хароший, умный, золотой…

Глаза Розовски готовы были вылезти из орбит.

– Ну что, я правильно говорю? – спросила Офра, вновь переходя на иврит.

– Правильно, но почему…

– У нас на улице поселилось много репатриантов из России. Теперь все бродячие собаки понимают русский язык. Что я, глупее их, что ли?

– Офра, девочка, – торжественно сказал Розовски. – Обещаю тебе прибавку к жалованию при первой же возможности, но только дай мне честное слово, что клиенты не узнают о твоих способностях к языкам.

– Да? – Офра фыркнула. – Прибавка будет так же, как шоколад, обещанный вчера?

– Будет, будет, клянусь…

– Ладно, – Офра сменила гнев на милость. – Так и быть. Звонил Алекс. У него есть что-то интересное. Или кто-то интересный, я не совсем поняла. Он просил, чтобы ты, когда придешь, дождался его и никуда не уходил. И не уезжал! – добавила Офра многозначительно.

– Замечательно, – пробормотал Натаниэль, отпирая дверь в кабинет. – Непременно дождусь. Что еще?

– Еще звонил Габриэль. Будет завтра. Всю информацию по Кирьят-Малахи он спрятал в сейф в твоем кабинете – видеокассета, магнитофонная запись и фотографии с пленкой. Но отчет у него с собой, он привезет завтра с утра в контору. Сказал, что хочет завтра же закончить все свои дела. Он договорился с профессором насчет работы.

– Информацию?… Ах, да, конечно, – вспомнил Розовски. – Это наше новое дело отшибло у меня память. Значит, Габи договорился. Молодец. С него вечеринка, – он повернулся к Баренбойму. – Входи, Володя, – у него язык не поворачивался назвать Баренбойма «волком». Даже на иврите. – Так что ты хотел мне сообщить?

Баренбойм мгновенно посерьезнел.

– Ты спрашивал, не были ли связаны Ари и Шмулик?

Розовски не спрашивал, но жест, которым он поощрил Баренбойма на дальнейший разговор, можно было принять за согласие.

– Так вот, – Баренбойм понизил голос. – Был я, как-то, в Кесарии… то есть, в Ор-Акива, у родственников. Недавно приехали, занесло их в эту дыру. Гуляли с ними… в шабат, стало быть.

– Точно? – Розовски весь обратился во внимание. – Именно в шабат?

Баренбойм удивленно посмотрел на него:

– А где я возьму другое время? Я ведь кручусь целыми днями, ты даже не представляешь, Натан, если я сейчас что-то имею, сколько мне это стоит здоровья, и нервов, и всего…

– Ладно, ладно, я верю, рассказывай. Значит, в шабат ты гулял по Ор-Акива…

– Нет, это родственники живут в Ор-Акива. А гуляли мы по Кесарии. Приятное место, красиво. Ну, и посмотреть приятно, как люди устроились. Да… – он замолчал, стараясь припомнить поточнее. Натаниэль его не торопил.

– Ну вот, – снова заговорил Баренбойм. – Идем, смотрим на эти виллы… Между прочим, в России сейчас есть не хуже, а даже лучше, и не только для обкомовцев…

– Ты хочешь сказать, что в Кесарии живут обкомовцы? – с серьезным видом спросил Розовски. Баренбойм оторопело на него уставился:

– Что?… При чем тут… Я просто хочу сказать, что раньше в Союзе шикарные виллы имели только обкомовцы, а сейчас, если зарабатываешь нормально, тоже можешь иметь.

– А-а… Ну-ну. И что же Кесария?

– А то, что мы проходили мимо виллы Розенфельда как раз тогда, когда он из нее выходил.

– Ари?

– Нет, при чем тут Ари? Если бы Ари, я бы не удивился.

– А ты удивился?

– В тот раз нет, – честно ответил Баренбойм. – А сейчас – да.

– Чему именно? – спросил Розовски.

– Так ведь с виллы Ари выходил Шмулик Бройдер, собственной персоной! – торжествующе завершил рассказ Баренбойм.

– Ты уверен?

– Конечно.

– Та-ак… – Розовски помрачнел. После всех сегодняшних событий ему вовсе не улыбалось навесить на себя еще и расследование обстоятельств гибели Шмулика. А, судя по всему, и особенно – по рассказу Баренбойма, без этого не обойтись. Он спросил: – Когда это было, не помнишь?

– Почему не помню? Помню – в день рождения моей племянницы Вики. Она и живет в Ор-Акива.

– Замечательно. А поточнее? Видишь ли, – произнес Натаниэль с абсолютно серьезным выражением лица, – я и собственный день рождения не всегда вспоминаю, а твоей племянницы – тем более.

– В мае. 16 мая этого года.

Четыре месяца назад. Тогда же Розенфельд внес в страховой договор пункт о смерти в результате убийства. Что было четыре месяца назад? Розовски пометил в ежедневнике. Надо выяснить, чем занимался президент «Интера» весною. Он черкнул вверху страницы: «Срочно», поставил восклицательный знак и трижды подчеркнул. Многовато заметок появилось в этом разделе за сегодняшний день.

– Ну что? – спросил Баренбойм. – Я прав? Есть между ними какая-то связь?

– Н-да-а… Покойники хорошо знали друг друга, ходили друг к другу в гости и пели хором веселые кладбищенские песни… – задумчиво произнес Натаниэль. – Ты прав, прав. Ты мне очень помог.

– Что ты, Натаниэль, не о чем говорить, – польщено улыбнулся Баренбойм.

Дверь отворилась, в кабинет вошел Алекс.

– Можно?

– Садись, рассказывай.

Алекс выразительно покосился на Баренбойма. Тот немедленно поднялся.

– Мне пора, Натаниэль, – он протянул руку Розовски. – Рад был помочь. Тете Сарре привет.

– Обязательно. Пока, Володя.

Когда дверь за Баренбоймом закрылась, Алекс уселся в кресло напротив шефа.

– Итак?

Маркин собрался было рассказывать, дверь снова распахнулась, и на пороге появилась разгневанная Офра.

– Вы что, решили здесь заночевать?

– У нас еще есть дела, – сухо ответил Натаниэль. – А в чем дело?

– В том, что уже половина седьмого. Я работаю до шести.

– Замечательно, – сказал Натаниэль. – Свари нам по чашке кофе и можешь идти.