Смерть в Кесарии

– Можно просто запомнить по фотографии, – возразил Ронен.

– Тоже верно. Во всяком случае, он должен был точно знать, что Соколова в номере одна.

– Возможно… – Ронен поднялся. – Пойду, побеседую с портье. Составишь компанию?

– Если хочешь. Только учти: я с ним уже разговаривал.

– Когда?

– Прежде, чем подняться в номер.

– Зачем?

– Хотел немного ознакомиться с ситуацией. Я ведь не был знаком с ней, – он кивнул в сторону кровати.

– И что же?

– У Соколовой сегодня был посетитель, если верить портье – только один. Он ушел значительно раньше – в половине одиннадцатого.

– И больше никого не было?

– Портье больше никого не видел. Но это – достаточно условные показания.

– Что значит – условные?

– То и значит. У них сегодня прием пассажиров из «Бен-Гурион». С самого утра. Он так мне и сказал: «Если меня не спрашивали о жильце, я не могу помнить точно, был посетитель или нет.»

– Ты что – допрашивал его? – хмуро спросил Алон.

– Бог с тобой, нет, конечно. Так… поболтали немного.

Инспектор задумался.

– Так, – сказал он. – Все равно – я должен допросить его. Дани, – обратился он к одному из полицейских. – Опроси соседей. И вызови санитаров, пусть забирают тело… Не может быть, чтобы никто не слышал выстрела.

– Стрелять могли из пистолета с глушителем, – заметил Розовски.

– Тут очень тонкие стены, – возразил Алон. – Даже выстрел из пистолета с глушителем мог быть слышен. Нам важно знать – когда именно произошло убийство.

Розовски покачал головой.

– Ты прислушайся, Ронен.

– А в чем дело?

– Послушай, послушай.

Они на мгновение замолчали. Из-за стен доносились многоголосые крики, детский смех, грохот передвигаемой мебели.

– Как думаешь, в этом балагане можно что-нибудь услышать?

– Н-да-а… – протянул Алон. – Ты прав. Устроили из отеля какой-то лагерь для перемещенных.

– Или, вернее, центр абсорбции… Что ты хочешь, – сказал Натаниэль. – Восемьдесят тысяч репатриантов из одной России. Недавно поставили рекорд: около восьмисот за один день! В Хайфу пришел паром. А сколько будет еще? Министерство строительства уже воет.

– Вот именно, – буркнул Ронен. – Между прочим, страна не резиновая. Я сам – сионист, и отец мой был сионистом, и дед тоже. Но одно дело – быть сионистом теоретически, и совсем другое… – он не договорил, махнул рукой. – Не обижайся, Натаниэль, я не тебя имею в виду. Между нами – ну какие они евреи?

– Я и не обижаюсь, – ответил Розовски.

– Понимаешь, меня бесит, что они приезжают – и начинают выяснять свои отношения именно здесь, в Израиле, – Ронен кивнул на тело Соколовой. – Почему не там? Почему здесь?

– Да ладно тебе, – сказал Розовски. – Брось чепуху молоть. Ты же знаешь, что процент преступности среди репатриантов ниже среднего по стране. Я имею в виду серьезные преступления. И потом: с чего ты взял, что здесь сводились старые счеты? У тебя есть какие-то данные?

– Ничего у меня нет. Пока нет. А что касается процента преступности… – Ронен с досадой поморщился. – Ка будто ты не знаешь, что русские просто предпочитают не обращаться в полицию. Ты ведь на то и рассчитывал, открывая агентство, сам мне рассказывал. Так что мы толком не знаем, каков истинный процент преступности в их среде… Ладно, не обращай внимания, это я так… Очень много работы. Я просто устал.

– Я понимаю. Кстати, – сказал Розовски. – На каком языке Дани собирается беседовать со здешней публикой? По крайней мере, на этом этаже? Я очень сомневаюсь в том, что они уже освоили иврит. Правда, может быть, он выучил русский?

– Издеваешься? – спросил инспектор Алон. – Нет, конечно. Просто я надеялся, что ты, по старой памяти, поможешь нам… хотя бы в качестве переводчика.

– Пожалуйста, – ответил Натаниэль. – Конечно, помогу. Но, еще раз повторяю, вряд ли кто-нибудь из них что-нибудь слышал.

– Допустим, – сказал Ронен. – Но видеть-то они могли? Для этого никакой особой тишины не нужно.

– Психология, – сказал Натаниэль.

– При чем тут психология?

– Представь себе состояние этих людей. Они ведь только вчера прилетели. Совершенно обалдели от непривычной жизни. Перепуганные, языка не знают, к кому обращаться – тоже. И тут приходит суровый инспектор Алон и спрашивает: «Вы никого подозрительного здесь не видели сегодня утром»? Да им все израильтяне кажутся подозрительными!

– Натан прав, – вмешался доктор Бен-Шломо. – Никто тут ничего тебе не скажет. Нечего даже пытаться.

Инспектор Алон тяжело вздохнул.

– Вот ведь ситуация. Убийцу наверняка видели человек двадцать. И никто из них толком не сможет его описать. Так ты думаешь, не стоит опрашивать?

Розовски пожал плечами.

– Не могу ничего сказать, – ответил он. – Не знаю. Но если хочешь, можем попробовать.

Ронен Алон обратился к помощникам:

– Ребята, у вас еще много работы? Есть что-нибудь интересное?

– Ничего, инспектор, – ответил Дани. – Работы немного. Минут через пятнадцать, я думаю, закончим. Доктор, что у тебя?

– Все. Подробности, после вскрытия. Могу сказать, что причиной смерти был выстрел из нарезного оружия, по всей видимости – пистолета или револьвера, калибра семь и шестьдесят пять сотых миллиметра, – сказал доктор. – Сквозное ранение в голову. Стреляли с близкого расстояния – три-четыре метра. Выходное отверстие в затылочной части головы. Санитары могут уносить тело.

– Есть отпечатки, Ронен, – сказал вдруг Шимон. – Жалюзи открывали и закрывали, по крайне мере, два человека.

– Могла быть горничная, – сказал Алон. – Все равно – нужно проверить. Сейчас скажу санитарам, – инспектор Алон шагнул к двери. – Дани, пусть смотрит Шимон, а ты ступай с Натаниэлем, попробуй поговорить с его бывшими земляками.

15

311-й номер представлял собой точную копию 312. Тот же цвет стен, та же обивка мебели. Разница была, пожалуй, в том, что здесь было не так жарко – видимо, кондиционер работал исправно. И, слава Богу, в том, что обитатели номера, средних лет семейная пара, находились в добром здравии. Если не считать вполне естественного шока от необычной обстановки. Когда Натаниэль и Дани вошли, к этому легкому шоку прибавилась и плохо скрытая тревога от неожиданного контакта с представителями властей (Дани был в форме).

Впрочем, тревожное ожидание на лицах несколько поубавилось, после того, как Розовски обратился к ним по-русски.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – сказал он и улыбнулся успокаивающей улыбкой. – Нам просто нужно задать вам несколько вопросов. Не возражаете?

– Нет, кончено, задавайте, – сказала жена. – Проходите, садитесь.

Муж молча кивнул, как бы подтверждая приглашение.

Розовски еще раз огляделся по сторонам. Еще одно отличие этого номера от 312-го – гораздо больше сумок. Если бы, не дай Бог, что-то случилось с этой парой, полиция провозилась бы с обыском куда дольше.

– Вы прилетели вчера? – спросил Натаниэль.

– Позавчера, во второй половине дня.

На вопрос, не заметила ли она сегодня утром что-нибудь подозрительное, женщина ответила:

– Мы ничего не видели. И потом – я ведь не знаю, что может быть подозрительным, а что – нет.

Ее муж настороженно поглядывал то на Дани, то на Розовски и хранил молчание.

– Спроси: когда они в последний раз видели свою соседку? – спросил Дани.

Натаниэль перевел.

– Соседку? – переспросила женщина. – Галю?

– Вы ее знаете?

– В аэропорту познакомились. Третьего дня. Пока ждали вылета. А что?

– Что она вам рассказывала? – спросил Розовски. – К кому она летит, чем собирается заниматься?

Супруги переглянулись.

– Ни к кому, – ответил муж. – Сказала только, что ее муж скоропостижно скончался. Не дождался ее приезда. Вот ведь как бывает.

– Они ведь в разводе, – заметил Натаниэль.

– Это был фиктивный развод, – сказала жена. – Она объяснила, что иначе Леву, ее мужа, не выпустили бы.