Страница 13 из 60
Вовлекаясь в процесс исполнения правила, индивид также постепенно связывает себя определенным образом Я. Под углом зрения обязанностей индивид становится для себя и для других личностью, которая следует определенным правилам поведения, личностью, от которой этого естественно ожидать. Под углом зрения ожиданий он становится зависим от допущения, что другие должным образом будут исполнять свои обязательства, касающиеся его, поскольку это их обращение с ним выразит их представление о нем. Утверждая себя в качестве личности, которая обращается с другими определенным образом и с их стороны испытывает соответствующее обращение, индивид должен обладать уверенностью в своей способности быть такой личностью и соответственно себя вести. Например, для некоторых психиатров наступает момент, когда их обязанность обеспечить психотерапевтическое лечение своим пациентам перерождается в что-то такое, что они вынуждены делать, если хотят сохранить тот образ себя, который они себе создали. Результат этого перерождения можно иногда наблюдать на ранних этапах их карьеры, когда им приходится изворачиваться, столкнувшись с необходимостью исследовательской или административной работы либо с необходимостью лечить тех, кого лучше было бы оставить в покое.
В общем, при нарушении какого-либо правила поведения мы видим двух индивидов, рискующих оказаться в сомнительном положении: того, кто имеет обязанность и должен вести себя в соответствии с правилом, и того, кто имеет ожидание, вследствие этого правила с ним будут обращаться определенным образом. Опасность нависает как над актором, так и над реципиентом.
Действие, подчиняющееся правилу, становится, таким образом, актом коммуникации, ибо через него получают свое подтверждение социальные Я участников — и то Я, для которого правило выступает обязательством, и то, для которого оно оборачивается ожиданием. Действие, которое регулируется правилами, но не соответствует им, также является актом коммуникации, зачастую даже в большей степени, поскольку нарушения передают новую информацию, нередко отрицающую прежние Я участников. В общем, правила поведения превращают и действие и бездействие в форму выражения, и, следует ли индивид правилам или нарушает их, этим сообщается нечто важное. Например, в больничных отделениях, где проводились исследования, каждый психиатр-исследователь склонен ожидать, что пациенты будут регулярно посещать сеансы психотерапии. Если пациенты выполняют эту обязанность, они демонстрируют понимание того, что лечение необходимо, а их психиатр — человек, способный наладить «хорошие отношения» с пациентами. Если пациент отказывается посещать терапевтические сеансы, все остальные в отделении могут счесть, что он «слишком болен», чтобы понимать, что для него хорошо, и что, возможно, его психиатр не умеет налаживать отношения с пациентами. Посещает больной сеансы или не посещает — в любом случае нечто важное о нем и его психиатре фактически сообщается персоналу и другим пациентам в отделении.
Рассматривая участие индивида в социальном действии, мы должны понимать, что в известном смысле он участвует не как личность в целом, а, скорее, как носитель определенной способности или статуса; короче говоря, в виде какого-то специализированного Я. Например, пациенты-женщины могут быть обязаны отбросить стыдливость перед врачами мужского пола, поскольку соответствующее ситуации отношение официально определяется как врачебное, а не сексуальное. В той же клинике, как среди персонала, так и среди пациентов были негры, однако официально (и даже в основном неофициально) их активность не определялась принадлежностью к расовому меньшинству. Разумеется, в непосредственных межличностных контактах индивиды могут официально выступать не только в одном качестве. Кроме того, очень часто неофициально ценятся качества, официально определяемые как несущественные, и репутация, обретенная на основе одного качества, может в определенной степени повлиять на репутацию, которую индивид обретает на основе других своих качеств. Однако эти вопросы требуют более тонкого анализа.
Правила поведения удобно подразделять на два класса — симметричные и асимметричные[42]. Симметричное правило предписывает индивиду те же обязанности или ожидания в отношении других людей, какие они имеют относительно него. Например, в двух упомянутых отделениях, как и в большинстве других мест в нашем обществе, существовало понимание, что нельзя ничего красть у другого, независимо от его статуса, и что каждый вправе ожидать, что другие у него ничего не украдут. Правила, которые мы называем общепринятыми приличиями, и нормы общежития обычно симметричны, как, например, библейские заповеди: не возжелай жены ближнего и т. п. Асимметричное правило заставляет других людей вести себя с индивидом не так, как тот ведет себя с ними, и наоборот: врачи отдают распоряжения медсестрам, но медсестры не отдают распоряжений врачам (в некоторых американских больницах даже принято, чтобы медсестра вставала при появлении врача, хотя врачи обычно не встают, когда в комнату входит медсестра).
Исследователи человеческого общества предприняли несколько попыток подразделения правил на типы, например, на формальные и неформальные правила; однако для нашей работы важно различать содержательные и церемониальные правила[43]. Содержательное правило направляет поведение в том, что ощущается важным само по себе, независимо от того, что означает факт соблюдения или нарушения правила для участвующих индивидов. Так, когда индивид воздерживается от кражи, он следует правилу, которое в основном служит для защиты собственности других людей и лишь побочно может служить защите его образа себя как лица с правами собственности. Экспрессивное значение содержательных правил официально считается вторичным. Вешние проявления необходимо поддерживать, даже если в некоторых конкретных ситуациях все чувствуют, что участники слишком озабочены внешним выражением.
Церемониальное правило направляет поведение в вопросах, которые сами по себе ощущаются как вторичные или вовсе не значимые; их основное значение — по крайней мере, официально — в том, что они выступают конвенциональными средствами коммуникации, посредством которых индивид выражает свой характер или сообщает о своем восприятии других участников ситуации[44]. Такое словоупотребление расходится с обыденным, когда под «церемонией» обычно понимают детализированную развернутую последовательность символических действий, исполняемую важными особами в торжественных случаях, когда, по всей вероятности, пробуждаются и религиозные чувства. Пытаясь выделить общее в таких практиках, как приподнимание шляпы и коронация, я поневоле игнорирую различие между ними, причем в такой степени, какую многие антропологи могут не одобрить.
Во всех обществах правила поведения обычно организованы в кодексы, гарантирующие, что все ведут себя подобающим образом и получают по заслугам. В нашем обществе кодекс, который предписывает содержательные правила поведения и внешних самопроявлений, охватывает закон, этику и мораль, тогда как кодекс, определяющий церемониальные правила и церемониальные формы самовыражения, включен в то, что мы называем этикетом. Во всех наших социальных институтах действуют оба вида кодексов, но в данной работе внимание будет сосредоточено на церемониальном кодексе.
Поступки или события, то есть знаки-средства или символы, передающие церемониальные сообщения, удивительно разнообразны по характеру. Они могут быть языковыми, когда индивид высказывает одобрение или неодобрение в отношении себя или другого, используя определенный язык и интонацию[45]; жестовыми, как в случае, когда поза индивида выражает высокомерие или раболепие; пространственными, когда индивид пропускает кого-то в дверь впереди себя или садится справа, а не слева от него; встроенными в задачу, как в случае, когда индивид благосклонно принимает задачу и решает ее в присутствии других уверенно и умело; могут быть частью структуры коммуникации, как в случае, когда индивид чаще других берет слово или получает больше внимания. Важно подчеркнуть, что церемониальная деятельность, как и содержательная деятельность, — это категория анализа, характеризующая компонент или функцию действия, а не конкретное эмпирическое действие как таковое. В то время как деятельность, имеющая очевидный церемониальный компонент, кажется нам лишенной существенной содержательной функции, в любой деятельности, обладающей преимущественно содержательным значением, мы обнаруживаем, тем не менее, определенное церемониальное значение, при условии, что ее выполнение, так или иначе, воспринимают другие люди. Манера исполнения данной деятельности или кратковременные паузы, делаемые для того, чтобы обменяться мелкими любезностями, наполняют инструментально ориентированную ситуацию церемониальным значением.
42
Thouless R.H. General and Social Psychology. London: University Tutorial Press, 1951. p. 272–273.
43
Это различение я заимствую у Дюркгейма (Durkheim Е. The Determination of Moral Facts // Sociology and Philosophy / Trans, by D.F. Pocock. Glencoe (III.): Free Press, 1953, особенно p. 42–43 (рус. пер.: Дюркгейм Э. Определение морального факта. М.: Директмедиа Паблишинг, 2007. — Примеч. ред.)); см. также Radcliffe-Brown A.R. Structure and Function in Primitive Society. Glencoe, III.: Free Press, 1952, p. 143–144 (рус. пер.: Рэдклиф-Браун А. Структура и функция в примитивном обществе. М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2001. — Примеч. ред.); Parsons Т. The Structure of Social Action. N.Y.: McGraw-Hill, 1937. p. 430–433 (рус. пер.: Парсонс T. О структуре социального действия. М.: Академический проект, 2000. — Примеч. ред.); иногда эта дихотомия представлена в противопоставлении «внутреннего», или «инструментального», «экспрессивному», или «ритуальному».
44
Хотя содержательное значение церемониальных актов воспринимается как вторичное, оно, тем не менее, может быть весьма ощутимым. Примером служат свадебные подарки, принятые в американском обществе. В некоторых случаях можно даже сказать, что, если требуется церемониально передать другому определенное чувство, необходимо задействовать некоторые знаки-средства, имеющие определенную материальную ценность. Так, в низших слоях американского среднего класса считается, что если мужчина дарит своей невесте обручальное кольцо невысокой стоимости, то, значит, он невысоко ценит и саму невесту, хотя никто и не думает, будто женщины и кольца — предметы сопоставимые. В тех случаях, когда очевидно, что содержательная ценность церемониального акта — единственная забота участников, например, когда девушка или чиновник получает подарок от кого-то, не заинтересованного в «законных» отношениях, сообщество может ощутить, что его символической системой злоупотребляют.
Интересное частное проявление церемониального компонента деятельности мы находим в феномене «галантного благородства», например, когда во время кораблекрушения мужчина уступает свое место в спасательной шлюпке незнакомой даме или когда фехтовальщик на дуэли поднимает выбитое из рук противника оружие и протягивает ему. Здесь поступок, который в обычных условиях служит церемониальным жестом незначительной содержательной ценности, совершается в обстоятельствах, где всем понятна его исключительно высокая содержательная значимость. В подобных случаях церемониальные формы соблюдаются за пределами необходимости.
Таким образом, в целом мы можем сказать, что все церемониальные жесты различаются по их содержательному значению и что это содержательное значение может систематически использоваться как часть коммуникативного значения данного действия. Тем не менее, отличие церемониального порядка от содержательного все равно существует и вполне понимается.
45
Garvin P.L., Riesenberg S.H. Respect Behavior on Pronape: An Ethnolinguistic Study // American Anthropologist. 1952. V. 54. p. 201–220.