Страница 12 из 60
Универсальная человеческая природа не слишком человечна. Обретая ее, индивид конструирует себя не из внутренних психических наклонностей, а из моральных правил, навязанных ему извне. Эти правила, если им следовать, определяют оценку, которую человек дает себе и другим участникам общения, определяют направленность его переживаний в ходе контакта, а также практики, используемые им для поддержания конкретной и обязательной формы ритуального равновесия. Вполне возможно, что общая способность руководствоваться моральными предписаниями принадлежит индивиду, но конкретный набор правил, превращающих его в человека, вытекает из требований ритуальной организации социальных встреч. И если определенный человек, группа или общество кажутся обладающими уникальным собственным характером, то это потому, что стандартный набор элементов человеческой природы в данном случае сгруппировался в уникальное сочетание. Может встречаться как избыток гордости, так и ее недостаток. Вместо следования правилам могут возникать попытки их безнаказанного нарушения. Но если какая-то встреча или мероприятие приобретают форму жизнеспособной системы взаимодействия, организованной на ритуальных принципах, то размах этих вариаций должен удерживаться в определенных границах, а сами они уравновешиваются видоизменениями некоторых других правил и понятий взаимодействия. Аналогично, человеческая природа определенной группы лиц может специально подбираться в соответствии с требованиями мероприятий, в которых они участвуют, но, тем не менее, каждый из этих людей должен обладать определенным балансом свойств, необходимых участнику любой ритуально организованной системы общественной деятельности.
Природа почтительности и умения вести себя
Многие исследователи современного общества, испытавшие влияние Э. Дюркгейма и А. Рэдклифф-Брауна, привыкли искать в любой социальной практике символический смысл, а также вклад, который данная практика вносит в поддержание целостности и сплоченности использующей ее группы. Однако, переместив свое внимание с индивида на группу, эти исследователи упускают из виду идею, представленную Э. Дюркгеймом в главе о душе книги «Элементарные формы религиозной жизни»[40]. В ней высказано предположение, что личность индивида может рассматриваться как частица коллективной mana (души) и что обряды, исполняемые для подкрепления коллективных представлений, могут порой исполняться и для самого индивида.
В данной работе я намерен исследовать некоторые из возможных смыслов, посредством которых человек в нашем урбанизированном и секуляризированном мире наделяется своеобразным сакральным статусом, который находит выражение и утверждение через символические акты. Будет предпринята попытка построить концептуальный каркас, расширяя и видоизменяя некоторые общеизвестные антропологические понятия. Цель этого построения — обоснование двух понятий, которые я считаю центральными для исследований в данной области: почтительность и умение вести себя. Посредством такой переформулировки я попытаюсь показать, что вариант дюркгеймовской социальной психологии может быть эффективным в современной трактовке.
Данные для этой работы в основном получены в ходе непродолжительного целенаправленного наблюдения за психически больными в современной исследовательской клинике[41]. Эти данные я использую по тем соображениям, что приличия разумнее всего изучать, находясь среди людей, изолированных вследствие очевидной неспособности придерживаться этих приличий. Нарушение ими приличий ограничено стенами больничного отделения, но нарушаемые правила — довольно общие, что позволяет нам выйти в нашем исследовании за пределы отделения и обратиться к англо-американскому обществу в целом.
Правило поведения может быть определено как руководство к действию, рекомендуемое не потому, что оно приятно, экономично или эффективно, а потому, что оно уместно или справедливо. Нарушения правил обычно порождают ощущение неловкости и негативные общественные санкции. Правила поведения пронизывают все сферы деятельности и поддерживаются от имени почти всего, что есть в обществе. Всегда, однако, нужна какая-то группировка их приверженцев, а то и развитая форма корпоративной общественной жизни, что делает поддержание правил привычной темой социологических исследований. Приверженность правилам обеспечивает постоянство и упорядоченность поведения; хотя это не единственный источник регулярности в человеческих отношениях, он, безусловно, очень важен. Разумеется, бывает и так, что одобряемые обществом правила поведения неявно нарушают, обходят или используют в неблаговидных целях. Однако такие отклонения служат лишь дополнением к тем случаям, когда правила регламентируют, по крайней мере, внешнюю сторону поведения.
Правила поведения влияют на индивида двояко: прямо, как обязанности, устанавливающие для его поведения моральные ограничения, и косвенно, как ожидания, предусматривающие моральную обязанность других вести себя определенным образом по отношению к нему. Например, медицинская сестра обязана следовать врачебным предписаниям по отношению к пациентам; с другой стороны, она ожидает, что пациенты пойдут ей навстречу, позволяя проделать с ними назначенные процедуры. Такая уступчивость, в свою очередь, может рассматриваться как обязанность пациентов по отношению к медсестре, и она подчеркивает межличностный, актор-реципиентный характер многих правил: то, что для одного человека — обязанность, для других часто оборачивается ожиданием.
Поскольку обязанности подразумевают определенные ограничения действия, мы порой рассматриваем их как обременительную необходимость, которую если и надо исполнять, то с осознанной решимостью, стиснув зубы. В действительности же большинство действий, предписанных правилами поведения, выполняются бездумно; на вопрос о своих побуждениях человек обычно отвечает: «Просто так» или «Захотелось». И лишь когда привычная рутина чем-то нарушена, человек может осознать, что его мелкие нейтральные действия все время подчинялись правилам приличия его группы, а неспособность их выполнить грозит ему стыдом и унижением. Аналогично, он может воспринимать как само собой разумеющееся свои ожидания относительно других людей, и лишь когда дела неожиданно расстраиваются, обнаруживает, что имеет основания для недовольства.
Поскольку ясно, что человек может исполнять обязанности, даже не сознавая этого, нетрудно догадаться, что обязанности, осознаваемые как то, что должно быть сделано, могут восприниматься им как нечто или желанное, или тягостное, точнее, как приятный или неприятный долг. В жизни одна и та же обязанность может казаться желанным долгом с одной точки зрения и нежеланным — с другой. Например, медсестра обязана обеспечить прием лекарств пациентами. Она может быть этим довольна, когда пытается таким образом установить социальную дистанцию между собой и простыми сиделками (на которых медсестры нередко смотрят как на «недостойных» участвовать в такой деятельности), в то же время ее может раздражать эта же обязанность, если дозировку приходится определять по неразборчиво написанным рецептам. Аналогично, ожидание может восприниматься ожидающим человеком как нечто желательное или нежелательное: например, когда один человек ожидает заслуженного повышения по службе, а другой — заслуженного увольнения. Обычно правило, которое актор (действующий субъект) или реципиент (объект действия) воспринимают как желательное, независимо от его характера, называют правом или привилегией. Этим пониманием воспользуемся и мы, подчеркнув, что данные термины могут иметь и дополнительный смысл, подразумевая особый класс правил, которыми индивид может воспользоваться, но не обязан это делать. Следует также отметить, что приятная обязанность актора может порождать приятное ожидание реципиента (например, когда принято, что муж по возвращении с работы целует жену), однако, как видно из этого примера, здесь возможны любые комбинации.
40
Durkheim E. The Elementary Forms of the Religious Life / Trans, by J.W. Swain. Glencoe (III.): Free Press, 1954. p. 240–272.
41
Отделение А формально было отведено для фармакологических исследований. В нем содержались двое контрольных испытуемых — нормальные девятнадцатилетние юноши, уклоняющиеся от воинской службы вследствие своей принадлежности к секте меннонитов; две женщины в возрасте около пятидесяти лет, страдавшие гипертонией, а также две женщины в возрасте за тридцать с диагнозом шизофрения в удовлетворительной стадии ремиссии. В течение двух месяцев автор принимал участие в жизни отделения в официальном статусе нормального контрольного испытуемого, ведя жизнь пациента на протяжении дня, а иногда и ночуя в комнате, предназначенной для больного. Отделение Б было отведено для исследования девушек, страдавших шизофренией, и их так называемых шизофреногенных матерей: семнадцатилетняя Бетти и ее мать миссис Баум; пятнадцатилетняя Грейс и тринадцатилетняя Мери, чьи матери посещали палату почти каждый день. Автор проводил несколько дней в неделю в отделении Б в качестве штатного социолога. В известных пределах отделение А может рассматриваться как обычная нормальная выборка, а отделение Б — как выборка психически больных пациентов с известными нарушениями. Следует пояснить, что данные рассматриваются лишь в одном определенном аспекте и что каждому описанному событию может быть дана дополнительная интерпретация, например психоаналитическая.
Я благодарен администраторам отделений доктору Сеймуру Перлину и доктору Мюррею Боуэну, а также персоналу за их помощь в моей работе; выражаю также благодарность доктору Джону А. Клаузену и Шарлотте Грин Шварц, в то время работавшим в Национальном институте психического здоровья, за их критические замечания.