Страница 41 из 162
Терпимо относятся и к разного рода «плохим» мотивам участия, а значит и к широкому спектру мотивов участия в целом; когда смысл рутинного общественного события задается извне, его легитимным акторам свойственно руководствоваться целым набором причин для участия в событии, некоторые из причин, будь они полностью раскрыты, могли бы смутить других. Если мы узнаем, что кто-то охотно посещает общественные мероприятия не ради общественного интереса, а потому, что он страховой агент (владелец похоронного бюро, политик или дантист), и ходит в общественные места, чтобы завязывать «знакомства», мы посетуем на неискренность, но к дискредитации это скорее всего не приведет.
Например, гольф в американском общественном сознании всегда считался спортом, занимаясь которым, молодой человек может показать старшим, что он идет верным путем, а играя в паре с тем, кто занимает более высокое положение в социальной иерархии, продемонстрировать скорее приятные манеры, чем умение хорошо играть. Превращение состязания в условность и прикрытие для чего-то другого вполне понятно и отражает возможную интерпретацию игры в гольф. Мы также можем позволить инвалиду доказать, что любой человек с его увечьем может играть в гольф, или удовлетворить интерес человека из низшего общества и принять его в члены клуба — достаточно лишь нарушить символическое правило тотального исключения, до сих пор применявшееся к представителям его социального слоя. Чтобы превратить гольф в чистую условность, не хватает только рассказов О. Пеньковского[283].
Большинство атлетических клубов открыты для публики, в том числе для иностранцев. Гольф — самый популярный вид спорта среди состоятельных людей. Встречи с агентами можно назначать на площадках для гольфа или в спортивных клубах. Среди недели в гольф играют мало. В будние дни туда могут заехать офицер спецслужбы и его агент (лучше не одновременно, с разрывом в двадцать-тридцать минут), они начнут играть порознь, чтобы в условленное время встретиться, скажем, у шестнадцатой или какой-нибудь другой лунки (всего их восемнадцать). Субботы и воскресенья — дни, менее подходящие для встреч с агентами, потому что в эти дни собирается много игроков, проводятся турниры и одному поиграть не удастся.
Площадки для гольфа граничат с участками леса или парками на пересеченной местности, где есть множество укромных местечек. Лучше всего встречаться в таких местах. Для встреч под крышей выбирают клубные рестораны.
К встрече на поле для гольфа необходимо подготовиться заранее. Основное требование — знать кое-что об игре и чуть-чуть уметь в нее играть. Поэтому студентам следует осваивать гольф еще в университете.
В некоторых профессиях, где предъявляются особые требования к контролю за клиентами, линию между обычной деятельностью и фабрикациями провести еще сложнее.
Например, роль наблюдателя за порядком в игре (в казино штата Невада), которого называют пит-босс (pit boss), — следить за сдающими и игроками и при этом играть роль беззаботного веселого малого, который пришел просто провести время. Банкомет также играет роль дружелюбного человека, который просто делает свою работу и которому совершенно все равно, проигрывает игрок или выигрывает, но на самом деле (если он достаточно опытен) он тоже внимательно следит за тем, чтобы никто не жульничал, видит уровень ставок, присматривает за теми, у кого скапливаются фишки большого достоинства, наблюдает за возможными странностями в действиях игроков, а также видит то, как его видит наблюдатель за залом, и т. п. Все эти факты могут быть известны, но это знание не дискредитирует пит-босса и банкомета.
В некоторых городских бакалейных магазинах используют следующие средства борьбы с кражами.
Нанимают скромно одетых служителей, чтобы они ходили по залу и следили за подозрительными покупателями. Устанавливают различное оборудование для слежения за залом, например зеркала, в которые можно наблюдать «из-за угла», и так называемые «башни честности» с зеркалами, позволяющие сотрудникам видеть все, что происходит в магазине. Дорогостоящие товары размещают на витрине магазина, где они хорошо видны служащим[284].
Это свидетельствует о том, что за дружеской улыбкой, которой менеджер одаривает посетителей, может скрываться нечто совсем не улыбчивое. Однако кажется, что добропорядочные покупатели привыкли к такой манере поведения (как и посетители казино, которые поняли, что казино прослушиваются и что хозяева слышат все, что говорится внутри здания) и не видят в ней ничего такого, что бы портило отношения между организацией и клиентами.
Интересно, что имеется некое устойчивое соотношение между способностью одиночки разрушить схему действия или, по крайней мере, подорвать доверие к ней, и количеством участвующих в деятельности. Если в переполненном зале не увлечен спектаклем только один зритель, это не повлияет на успех представления, но в любовных отношениях невовлеченность в деятельность приведет к их полной дискредитации.
Здесь есть еще одна проблема. Когда один из участников ситуации обнаруживает свое подлинное лицо, дискредитация касается лишь достаточно узкого сегмента деятельности, рассматриваемой как часть более широкого целого. Целостная картина деятельности сохраняет при этом свою внутреннюю устойчивость и определяет представление о реально происходящем. Когда игрок в очко обнаруживает, что банкомет покрывает жульничество, дискредитируется какая-то часть отношений с банкометом, но сама игра не подвергается сомнению. Когда в казино игрок узнает, что партнер, которому он сочувствовал, на самом деле шулер, каждый служащий заведения попадает под подозрение, но сама игра остается вне подозрений. Но когда в игру включается подставной игрок и банкомет может направлять ему сильные карты, которых соответственно лишается честный игрок, то есть идет двойная игра, тогда жульническое «переключение» (shill keying) медленно, но бесповоротно превращается в конструирование жульничества. Равным образом, когда приглашенные на свадьбу узнают, что гость, с которым они только что беседовали, на самом деле частный детектив, нанятый страховой компанией, их беседа вдруг покажется неуместной, а его праздничный костюм — униформой; однако бракосочетание как юридический факт и общественное явление от этого не пострадает. Когда королева Англии обнаруживает, что человек в инвалидной коляске, к которому она милостиво склонилась (чтобы сказать ему несколько ободряющих слов во время церемонии в честь кавалеров ордена «Крест Победы» в Гайд-Парке), — это споровший со своей униформы вензеля и галуны парковщик автомобилей, который на самом деле находится в добром здравии и никогда не нюхал пороху[285], то этот конкретный поступок верховной власти наверняка будет дискредитирован. В то же время нельзя с уверенностью сказать, бросит ли этот инцидент тень на всю церемонию.
Если во время общественного события происходит разрушение реальности, но само событие не дискредитируется, это значит, что за ним стоит нечто более долговечное, чем сама церемония. Напротив, дискредитация церемонии может обесценить всю цепь связанных с ним прошлых событий и событий, которые могут произойти в будущем. Когда простофиля становится жертвой сплошного надувательства и обнаруживает действительное положение дел, он видит последовательность прошлых и предполагавшихся встреч как тщательно разыгранные фабрикации. Когда служащий, проработавший два года бухгалтером и считавшийся одним из наиболее перспективных специалистов, неожиданно исчезает, прихватив у фирмы двести тысяч долларов, и фирма после ста тринадцати лет работы должна объявить себя банкротом, разрушается все: установившиеся за два года отношения, послужной список, карьера, личные качества и, конечно, бизнес[286]. Когда борца Сопротивления арестовывал нацистский офицер, успешно выдававший себя за сочувствующего антифашистам, тот сказал немцу: «Поздравляю, mon colonel[287]. Вы отлично сыграли свою игру!»[288]. Под игрой здесь предположительно имеется в виду нечто искусственно созданное, но ситуация включает нечто большее, чем взаимодействие, повлекшее за собой арест, — она включает все взаимодействия, посредством которых было достигнуто оказавшееся ложным доверие. Когда в казино игрок обнаружит, что банкомет передергивает карты, он может просто перейти задругой стол; но когда он увидит, что после серии выигрышей менеджеры казино заменят одного банкомета другим раньше, чем предусмотрено графиком, он может засомневаться в данном казино и перебраться в другое, а после многократных опытов может решить вообще не играть в этом штате. В Соединенных Штатах так называемые «сталинские процессы»[289] рассматривают в качестве коллективного целого. Это использование основных правовых институтов исключительно ради шоу, систематическое превращение судебного процесса в политический спектакль. Несомненно, это предприятие дискредитирует всю политическую систему СССР.
283
Penkovskiy О. The Penkovskiy papers. Garden City, New York: Doubleday & Company, 1965. p. 116–117. Пеньковский [Пеньковский О.В. (1919–1963) — старший офицер советской разведки, завербованный спецслужбами США. По обвинению в измене родине приговорен к смертной казни. Цитируемые И. Гофманом «Записки Пеньковского» подготовлены на основе материалов, переданных Пеньковским в Центральное разведывательное управление США. — Прим. ред.] описывает также использование для тайных явок мотелей, которые удобны тем, что в них не прекращается поток приезжающих и уезжающих (p. 118–119). Однако в мотелях можно не только переночевать, с ними связан столь широкий диапазон ночных занятий, что трудно установить, какое из них ложное и дискредитирующее.
284
См. заметку Сильвии Портер: San Francisco Chronicle. 1965. February 8.
285
Фото парковщика в инвалидной коляске и склонившейся над ним королевы опубликовано. См.: The Washington Post. 1956. June 28.
286
San Francisco Sunday Examiner and Chronicle. 1965. October 31; San Francisco Chronicle. 1966. April 28.
287
Mon colonel (фр.) — господин полковник. — Прим. ред.
288
Cookridge Е.Н. Inside S.O.E. London: Arthur Barker, 1966. p. 180.
289
Имеются в виду проходившие в СССР в 1930-е годы инсценированные судебные процессы против «врагов народа». При этом организовывалось массовое общественное осуждение обвиняемых. — Прим. ред.