Шоколад

— Ещё.

Наши бёдра оказались плотно соединены. Внутри разгорался вулкан, с каждым толчком приближая нас к краю. И всё же я контролировал себя, размеренно и осторожно, понемногу наращивая темп. Она выгнулась навстречу.

— Посмотри на меня.

Поймал взгляд посветлевших глаз, приник к её губам, сплетая языки. Пчёлка должна улететь первая.

— О, да-а…

Стон удовольствия толкнул меня следом за ней.

Мы провели на поляне почти час, расслабленные, утомлённые и счастливые.

— Всё измяли.

Майя села и с грустью посмотрела вокруг.

— Не переживай, цветы поднимутся. Нам надо возвращаться.

— Ты же не успел ничего проверить?

— Визуально, всё в порядке. Ворота заблокированы. Отчёт напишу, в следующем году пусть сами приезжают.

Майя внимательно посмотрела на меня. Слишком легкомысленно прозвучали мои слова. Бывший начальник колонии по её мнению не должен вести себя так безответственно.

— Поверь, здесь всё так же, как мы оставили. Местные бояться сюда ходить, и правильно делают. Это место ещё долго будет отпугивать людей.

Мы оделись и быстро перекусили. От ворот послышался сигнал автомобиля.

— Ой! — Майя подскочила.

— Кажется, за нами приехали. Бегом к дороге.

В том же порядке, как пришли, мы двинулись обратно. На дороге стояло авто Иваныча, который кинулся обниматься с Майей.

— Майечка, девочка моя! Жива, здорова. Красавица стала. Так ты с Петром что ли? Вот уж никогда бы не подумал!

— А почему бы не подумали? — спросила Майя.

Повисла неловкая пауза. Иваныч смутился.

— Да я так брякнул, к слову. Ты ж молодая, а он тёртый калач. Но Пётр Григорьевич человек честный. Не обидит.

Майя как-то растеряно улыбнулась. Иваныч понял, что разговор свернул не туда, и засуетился.

— Так вы садитесь. Вертушка ждёт. Я как узнал, что Пётр здесь, вот и поехал встретить.

Настроение Майи испортилось, слова Иваныча словно разбередили её старую рану. У Майи случались неожиданные откаты, их невозможно было предугадать — травма души до конца не исцелилась. Она посмотрела на ворота, на строения, виднеющиеся поверх ограждения, перевела взгляд на меня. Неприятное гнетущее чувство подсказало, что всё плохо.

До возвращения домой Майя почти не разговаривала со мной, старалась не смотреть в мою сторону, сдержанно и кратко отвечала на вопросы. Я надеялся, что выспавшись и отдохнув, Майя успокоится и расскажет, что её так расстроило, и первое, что я услышал, было то, чего я и опасался.

— Ты знаешь мой цикл?

— Да.

— Ты специально повёз меня туда в… правильное время?

— Майя, послушай…

Её затрясло, и она сорвалась с тормозов. Это была полноценная истерика. Майя не контролировала себя, сначала заговорила срывающимся голосом, потом стала кричать.

— Ты обманул. Не сказал. Не спросил! Сам всё решил! Мне противно, мерзко глядеть на тебя. Где твой сраный отчёт? Лицемер! Изворотливый лжец! Улыбался, врал мне! В каждом слове врал! Ты — демон! Ставишь надо мной демонический эксперимент и гордишься собой!

В её глазах кипели злые слёзы. Её убийственные слова разожгли ответный гнев. Ещё минута, и она начнёт швырять вещи мне в лицо, и неизвестно до чего ещё договорится. Это было невыносимо. В цокольный этаж я спустился на автомате. Там на стеллаже, в дальнем углу кладовки лежал небольшой пакет. Прерывисто дыша, я достал его, вытащил спрятанную вещь и уткнулся в неё лицом. Так лучше.

Минуты через две ко мне ворвалась злобная фурия.

— Я не хочу с тобой…

Майя двинулась вперёд, увидела, что я держу, и остановилась как вкопанная.

— Что ты…

У меня в руках была её красная ветровка, пробитая пулями, в пятнах засохшей крови. Я сохранил её, чтобы помнить, что когда-то натворил. Ветровка являлась свидетельством того, что перенесла моя маленькая Пчёлка. После всего, что произошло, её срыв самое малое, что я могу понять и принять.

— Ты… ты… Зачем?

Она осела на пол возле меня, по лицу градом покатились слёзы. Я притянул её к себе, прижал, обнял. Майя рыдала, всхлипывала, не в состоянии произнести хоть слово. Светлые растрепавшиеся волосы, щекотали нос, когда я целовал её макушку. На моей памяти такой срыв у неё случились впервые. Истерика, крики, слёзы до изнеможения и ощущение опустошённости.

— Когда… он пинал меня в живот, я подумала, что у меня больше не будет детей. А ты ничего не спрашивал, будто тебе не надо. Но я хотела ребёнка! А ты молчал.

Конечно, я тоже хотел ребёнка, но опасался травмировать Майю, чувствуя её затаённую боль и печаль. Она обычно избегала темы детей. Цена моего молчания ударила по мне и по ней, но она не означала конца света. Наверное, я должен был раньше вскрыть этот нарыв. Но получилось так, как получилось.

— Прости, что не сказал правды. Думал, так будет лучше, и ты не догадаешься. Не ожидал, что этот обман так расстроит тебя.

Она забрала у меня ветровку из рук, проверила карманы, вытащила из одного из них какие-то красные осколки.

— Это машинка сына. Волчара раздавил её ногой. Она держала меня на плаву все дни в колонии. Не дала сдаться.

Майя успокоилась в моих руках. Мы преодолели ещё одну полосу препятствий, разделяющую нас. Она поцеловала меня в подбородок.

— Спасибо, что сохранил.

Шагнув в неизвестность, приняв свою судьбу, я попал в новую реальность и выиграл. Выиграл, вырвал у жизни подарок — маленькую Пчёлку с медовыми глазками и сладким цветочным запахом. Сказать, что я счастлив, ничего не сказать. Рядом с ней я на своём месте, которое когда-то было невозможно представить.

— Пойдём, сделаю тебе чай с молоком.

Поднял Майю на руки. Она всегда была для меня идеальной по весу, такой, какую хотелось носить на руках. Кроме единственного раза, когда моя ноша показалась невыносимо тяжёлой.

Конечно, мы помирились, а через две недели Майя показала мне экспресс-тест с двумя красными полосками.

Эпилог

Моя машина была в ремонте, муж срочно улетел в командировку, и я уехала в ЗАГС на такси за свидетельством о рождении дочери. Мартовский холод уже не обжигал лицо, температура ниже нуля была комфортной и приятной. Так долго не выбиравшаяся в город, я жаждала пройтись пешком, насладиться прогулкой. С малышкой находилась няня, молоко для кормления на всякий случай я сцедила, контрольный звонок сделала, фотоотчёт получила — дочка Аринушка мирно спала в своей кроватке.

На мне была шуба из чернобурки, подаренная Пасечником, белые финские высокие сапоги и белый норковый берет. Я выглядела на все сто, хоть сейчас на обложку журнала. Морозный воздух кружил голову, шубу стоило выгулять, и я отправилась пешком по знакомой улице. Прошла ряд магазинов, кафе, большого супермаркета и свернула направо на неглавную боковую улицу. Идти стало веселей, потому что тротуар теперь всё время шёл под горку. По дороге катилась вереница машин, я с каким-то странным чувством упоения и гордости представила, что многие водители смотрят на меня, и улыбалась своим мыслям

На тротуаре были накатаны овальные оконца гладкого льда, и короткие, и длинные. Я разбежалась и покатилась. Три, четыре, пять шагов и новый лёд. Моё собственное долгожданное обретение крыльев, восторга, радости и свободы. Взрослая женщина в норковой шубе и высоких белых сапогах, мать двоих детей лихо катилась вниз по тротуару, улыбаясь до ушей своей смелости и ребячеству.

Мир давно растворил мою боль, очистил сознание, подарил счастливую жизнь. Чувство гармонии, счастья захлёстывали меня. Ветер бил в лицо, когда я неслась по скользкому льду в белых сапогах. Меня несло на крыльях доверия, глубокой признательности и благодарности за будущее.

Сегодняшняя жизнь состояла из любви и принятия. Сквозь тьму, холод и пустоту я пробилась к поверхности, где светило солнце. Воспоминания прошлого утратили свои краски. Я сделала выбор в пользу собственного пути, а Пасечник подставил своё плечо, дал мне максимально возможную свободу самоопределения. Даже в том, что увёз меня на поляну в колонию, он оказался прав, вскрыл мою старую травму и вместе с Душой благословенного места вылечил меня. Моя жизнь — только моя ответственность, и мой добрый волшебник лишь усиливал моё развитие, не ограничивая меня ни в чём.