Шоколад

Когда-то я была пассивной страдалицей, но потом перестала стыдиться за свой выбор, рассталась с фантазией, что в ком-то сосредоточена моя безопасность и моё счастье. Я научилась жить в настоящем, шаг за шагом двигаясь вперёд, выйдя за границы прошлой себя. Скользя по окошкам льда, я чувствовала прекрасное и вечное, которое всегда стремилось к воплощению и полёту. Моя душа воссоединилась с телом, летела вниз в потоках морозного воздуха, горяча кровь восхитительным моментом, детским восторгом и радостью.

В колонии я поняла, что возможность открыть глаза, вдохнуть полной грудью, увидеть кузнечика на травинке, улыбнуться солнцу и безоблачному небу — это счастье. Счастье просто жить. А потом через черноту ночи пробились серебряные звёзды, и высветили лунную дорожку, на которую я шагнула, поверила в то, что любима и люблю.

Всё в моей жизни пришло к общему знаменателю: надёжный муж, солнышко доченька, подрастающий Данил, радующий своими успехами в учёбе и спорте, большой дом рядом с лесом, собственная студия красоты. Чего ещё желать? Я завидовала сама себе. Неужели это я — маленькая пчёлка Майя — бесстрашная и смелая трепещу крылышками, наслаждаясь полётом. Вернувшая себе себя, шагнувшая в неведомое и получившая благословение Вселенной.

Йо-хо!

Вечером приехал муж, поцеловал меня, помыл руки и первым делом двинулся к кроватке дочери. Он долго молча любовался на неё. Я тихо подошла и встала рядом.

— Какая красивая, вся в тебя.

Мне стало смешно. По маленькому личику дочери ещё совершенно ничего нельзя было определить.

— А я красивая?

Он обернулся ко мне, окинул взглядом с ног до головы.

— В этом халате…

Иногда я не могла понять, когда Пасечник шутит, а когда нет.

— Пётр Григорьевич, — начала я строго, но он перебил…

— Тшш…

Посмотрел на меня пронзительным взглядом, с полуулыбкой на губах.

— Скажи правильно.

Мне тоже хотелось пошутить в ответ, и я непонимающе пожала плечами.

— О чём ты?

Мы мерялись взглядами около кроватки дочери, распаляя внутренний жар наших сердец. Сегодня я решила не торопиться, ждала его ответа. Муж улыбнулся, он всегда уступал мне. Это было невероятно, но это было правдой. При всём его властном характере, привычке доминировать и командовать, он всегда уступал мне.

— В этом халате ты выглядишь потрясающе, но без него ты богиня.

В его глазах как будто начала мерцать серебряная пыль, от которой волнами скручивался низ живота, и внутри всё замирало в предвкушении. Моя капитуляция была неизбежна…

— Пасечник…

Поясок развязался, халат упал с плеч, он шагнул ко мне, подхватил на руки и, невесомо прижавшись губами к моим губам, шепнул.

— Люблю…

Если он думал, что я не слышу, то каждый раз ошибался. Мой слух улавливал вибрацию этого слова, оно запускало в кровоток искры, и я улетала во Вселенную, сотворённую нами и только для нас двоих.

Пройдя через ад колонии, я выжила, хотя должна была умереть, и научилась ценить жизнь. Остаточные осколки ментальной боли, если и возникали, то притуплённо, таково было моё преимущество после страданий. Колония научила меня сражаться, выживать, идти вперёд, и это как программа встроилась в мою личность.

Мне иногда жаль себя, накатывает временами, но я точно знаю, что как боец по счёту восемь поднимусь с земли. У меня нет вины за прошлое, я со всем разобралась. Но Пасечник не простил себя за предательство, за душевную слепоту, за жестокость по отношению ко мне. И я ощущаю его затаённую боль, чувствую её. Он снова перепрятал мою красную ветровку, потому что не хочет, чтобы я знала, где она лежит, боится, что я выброшу её.

Со стороны мой муж — бетонная непрошибаемая стена, но я знаю, за бетонной стеной скрыта лесная цветочная поляна, на которой все цветы только для меня одной.

Пока дочь спит, у нас есть время друг для друга. Невероятно и удивительно, что наш секс с годами становится всё желанней, а мои полёты в космос всё длиннее. Муж словно взращивает, раскрывает, лелеет мою сексуальность, и я с готовностью отвечаю ему.

Расслабленно лежу на руке мужа, он целует мои волосы, гладит спину.

— Я не буду больше ездить в командировки.

— Почему?

— Хочу быть рядом.

Он целует в лоб, в нос, в губы, словно опять просит прощения. Я знаю, ему тяжело уезжать от меня даже на короткий срок. Оставив однажды меня наедине с волчьей стаей, вернув повторно в лагерь всего на два дня и чуть не потеряв при этом, он обречён ходить по тонкому лезвию своих кошмаров, пряча в глубине эту уязвимость.

— Произнесённые слова обычно теряют свою силу. И я вечно сомневаюсь, чтобы сказать, не хочу выглядеть тупо или приторно. Раньше я ел, спал, воевал, механически выполнял работу и не мечтал о большем. Ты снесла к чёрту моё запрограммированное существование, запустила сердце в другом ритме.

Столько нежности в его глазах, в его словах. Мне давно не приходит в голову выставлять ему счета. Какой смысл растрачивать время на обиды и боль. Надо быть благодарной здесь и сейчас, раз уж получилось вытянуть счастливый лотерейный билет.

Нужно уже сказать, а я всё медлю и медлю, глядя в его серебряные глаза. Я живу в этом мгновении, когда мне надёжно и тепло в его объятиях, когда от эмоций сложно дышать, и внутри столько чувств, что хочется выплеснуть слезами.

— Ты самый главный человек в моей жизни. Мне безмерно повезло, что судьба привела тебя ко мне.

Он исступлённо стискивает меня, словно обжигаясь воспоминаниями прошлого.

— Ай, — я тихо шиплю, и он и тут же отпускает.

Провожу рукой по смуглой коже груди, блестящей от пота, ощупываю твердые кубики пресса один за другим, спускаюсь ниже к заветному треугольнику.

— Ты моя большая плитка шоколада, — говорю шепотом, и Пасечник тихо смеётся. Думаю о том, что мне с ним, действительно, невозможно сладко. Он мой бесконечный серотонин, гормон счастья.

Он целует меня долго, жадно, растекаясь сладостью шоколада на губах, прижимает к себе.

— Соскучился по тебе страшно, будто год не видел.

Отдышавшись, я отвечаю.

— Три дня.

Он вдыхает запах моих волос, опускается поцелуями на шею, легко дует в ухо, прикусывает его. Мне приятно до мурашек и немного щекотно. Томно шепчу.

— Мой любимый... Шоколад.