Страница 253 из 276
С укреплением немецкой марки «чудо» книгоиздательского бизнеса в Германии закончилось.
Некогда успешное издательство «Слово» после вынужденной продажи концерна Улыптейнов в 1934 году было передано в управление И. В. Гессену, но уже через год было ликвидировано. Такая же участь ждала абсолютное большинство русскоязычных издательств — советские заказы закончились, а к власти в Германии пришли нацисты, которые в числе своих первых законодательных инициатив приняли целый ряд правовых актов, ограничивавших независимых издателей. В числе новых законов были в том числе распоряжения «О защите немецкого народа» от 04.02.1933 и о «Защите народа и государства» от 28.02.1933, которые разрешали властям применять практически любые меры, вплоть до закрытия, к издательствам, продукция которых по своему содержанию являлось идеологически неприемлемой и несла угрозу «общественной безопасности и порядку».
Ещё одним шагом к тотальной нацификации СМИ стало преобразование Союза издателей в ведомство, подотчетное рейхсляйтеру по делам прессы, тем более что уже начиная с 1935 года любой журналист обязан был состоять в НСДАП. Общая стоимость более 100 издательств, реквизированных только у немецких социал-демократов, составила порядка 40 миллионов марок.
Все эти меры, принятые в первой половине 1933 года, послужили беспрецедентным изменениям в структуре немецких СМИ, осуществлённым в рекордно короткие сроки. Типографии нелояльных нацистам газет переходили во владение национал-социалистских издательств «по закону революционного времени», без соблюдения каких-либо юридических процедур, что окончательно поставило крест на всех более-менее значимых идеологических проектах, организованных по линии Коминтерна или всё того же ИНО.
Вместе с тем постепенное признание Советского государства в качестве субъекта международных отношений наряду с активной возвращенческой пропагандой, проводимой в среде русской эмиграции, способствовали формированию у некоторой её части вполне лояльного отношения к большевистской власти и осознания невозможности самого факта её вооруженного свержения. Один из неформальных лидеров эмиграции С. Н. Третьяков — руководитель Русского комитета объединенных организаций, действовавший как агент ИНО ОГПУ «Иванов», — докладывал в Москву: «Эмиграция потеряла какое-либо значение в смысле борьбы с советской властью и в смысле влияния на политику иностранных государств. (…) с ней никто не считается, её никто не слушает, и те истины, которые она ежедневно повторяет в своей прессе, созданной на последние трудовые гроши старых беженцев (молодыерусские газет не читают), никого не волнуют и не убеждают» (цит. по: Политическая история, 1999).
А. М. Горький и заведующий иностранным отделом Союза писателей СССР М. Е. Кольцов приложили немало усилий для убеждения лидеров общественного мнения в эмигрантской среде в том, что СССР сегодня — это «страна мечты».
Летом 1935 года по приглашению М. Горького СССР посетил французский писатель и общественный деятель Ромен Роллан, который после общения с И. В. Сталиным, а затем длительной личной переписки с ним сумел оценить «историческую миссию СССР» и выразил «преданность идеям этой „ударной бригады“ мирового пролетариата». В 1936 году Алексей Максимович предложил Генеральному секретарю ЦК в этих же целях задействовать влиятельного французского писателя Жоржа-Андре Мальро, который, по его мнению, «глубоко понимал всемирное значение работы Союза Советов», при этом настаивал, что «организуя интеллигенцию Европы против Гитлера с его философией, против японской военщины, следует внушать ей неизбежность всемирной социальной революции».
В конце 1935 года Политбюро ЦК ВКП(б) поручило М. Е. Кольцову организовать ежегодное посещение Советского государства 10–12 иностранными писателями («для ознакомления с СССР»), а также начать издание «небольшого ежемесячного литературно-художественного журнала на немецком языке». И именно М. Е. Кольцов и А. М. Горький возглавляли делегацию советских писателей на Международном конгрессе защиты культуры, который проходил в Париже летом 1935 года, в состав которой вошли А. Н. Толстой, И. Г. Эренбург, Н. С. Тихонов, Вс. В. Иванов, И. Э. Бабель и Б. Л. Пастернак. Участие Толстого и Эренбурга в работе форума было принципиальным, остававшиеся пока ещё в Европе их менее удачливые коллеги должны были «почувствовать разницу».
То есть работа проводилась грандиозная и, надо сказать, эффективная. Необходимые средства выделялись в немалом объёме. Например, тому же Михаилу Кольцову решением Политбюро ЦК ВКП(б) для обеспечения его участия в судебном процессе по обвинению членов КПГ в поджоге рейхстага в Берлине было выделено 1000 золотых рублей (50 000 долларов США в современных ценах).
Постепенно у русских эмигрантов начинает пропадать интерес к политике, как и к некогда влиятельным общественным движениям вместе с их печатными органами. Существенно изменилась не только тональность, но и сами темы создаваемых литературных произведений. От описания кровавых преступлений большевиков и голода в «Совдепии» журналы и газеты, следуя за своей аудиторией, перешли к развлекательному жанру: приключенческому роману, детективу или фантастике. Так, газета «Последние новости» в 1925 году начала публикацию детективных рассказов, а некогда радикально правый и непримиримый к большевикам «Руль» (издатели И. В. Гессен, В. Д. Набоков), издававшийся в Берлине 20-тысячным тиражом, постепенно переродился в обычную местечковую газету с такими же провинциальными новостями, а потом и вовсе прекратил своё существование.
Как известно, в СССР к необходимости полноценного законодательного регулирования авторских прав пришли с принятием известного Постановления ЦИК СССР и СНК СССР от 30 января 1925 года «Об основах авторского права», но, регулируя деятельность советских правообладателей, законодатель по-прежнему принципиально проигнорировал права как писателей-эмигрантов, так и их иностранных коллег. Принимая во внимание миллионные тиражи, которыми издавались многие их популярные произведения, такой подход был более чем рационален и формально служил благородной цели — развитию грамотности и образованности советских народов. Поэтому и в РСФСР, и в союзных республиках, где, как известно, было собственное авторское законодательство, литературные произведения авторов, проживавших за рубежом, по-прежнему издавались и переиздавались свободно, и конечно же, без учёта их материальных интересов.
Но вот кто бы мог подумать, что век спустя современное российское законодательство об интеллектуальной собственности вернётся в свою исходную точку 1918 года! Экономические санкции, которым пока не видно конца и края, а сам факт их введения с точки зрения видового разнообразия уже является примером креативной фантазии коллективного Запада, вновь привели нас к зарекомендовавшим себя на практике идеям национализации авторских прав зарубежных литераторов (они начали первыми!).
8.1. Народный артист республики Ф. И. Шаляпин против правительства Советского Союза
Начиная с 1920 года в отношениях между советской властью и либеральной интеллигенцией наступает окончательная ясность — надеяться на то, что «креативный класс» поддержит реформы, большевикам больше не приходится. Вечная оппозиционность либералов из рутинного явления становится опасной тенденцией. Это и понятно — демократия всегда мешала демократическим реформам… Лидеры большевиков не особо скрывали своё отношение к образованной части общества, требуя от неё либо безоговорочного принятия новых ценностей и идеалов революции, либо полного отказа от любой сколько-нибудь заметной общественно-политической деятельности.
Яркий пример тому — статья Льва Троцкого «Диктатура, где твой хлыст?», посвящённая книге известного литературоведа Ю. И. Айхенвальда «Поэты и поэтессы» («Северные дни», М.: 1922): «Книжка г. Айхенвальда насквозь пропитана трусливо-пресмыкающейся гнидой, гнойной ненавистью к Октябрю и к России, какой она вышла из Октября. Сей жрец чистого искусства подходит к поэтам и к поэтессам, проще всего, с той бескорыстной эстетической целью, чтобы найти у них чуть-чуть замаскированный булыжник, которым можно было бы запустить в глаз или в висок рабочей революции. <…> Это философский, эстетический, литературный, религиозный блюдолиз, то есть мразь и дрянь. <…> У диктатуры не нашлось в свое время для подколодного эстета — он не один — свободного удара хотя бы древком копья. Но у неё, у диктатуры, есть в запасе хлыст, и есть зоркость, и есть бдительность. И этим хлыстом пора бы заставить Айхенвальда убраться за черту, в тот лагерь содержанства, к которому он принадлежит по праву — со всей своей эстетикой и со всей своей религией[231]».
231
Юлий Айхенвальд с 1922 года жил в Берлине.