Страница 254 из 276
Отправка в «лагерь содержанства» была для литератора, как мы сейчас понимаем, не самым плохим вариантом развития событий.
В 1922 году первый народный артист Республики, всемирно известный бас Федор Иванович Шаляпин[232], выехавший из СССР для зарубежных гастролей, организованных крупнейшим американским импресарио Солом Юроком (Соломоном Гурковым), принял окончательное решение не возвращаться на родину.
Владимир Маяковский, в традиционной для таких случаев «отвязанной» манере, написал «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» по поводу «предательства» Ф. Шаляпина (оно было опубликовано в журнале «Новый ЛЕФ» № 1 за 1927 год):
Молодой поэт и знаменитый оперный певец познакомились на вечере, посвящённом первой годовщине журнала «Летопись», в петроградском Народном доме. На торжественное мероприятие Владимира Маяковского привёл писатель А. Н. Тихонов (Серебров) — член редколлегии и один из авторов издания. Фёдора Ивановича они застали в гримёрке, где тот, снимая грим Бориса Годунова (дело было уже после его триумфального выступления) обратился к Маяковскому: «Вы, как я слышал, в своём деле то же Шаляпин?» — тот, сильно смущаясь, ответил: «Орать стихами научился, а петь ещё не умею». Теперь от былого смущения у поэта не осталось и следа.
Ф. И. Шаляпин во всех смыслах был случаем особым — А. В. Луначарский неоднократно говорил товарищам по СНК и ЦК РКП (б): «Рано или поздно, но он от нас удерёт. Это не подлежит для меня никакому сомнению. Разница между его заработком в России и за границей громадная. Допустим даже, что он не соблазнится в этот раз остаться в Америке. Это случится в следующую его поездку, либо просто он в один прекрасный день перейдёт финскую границу и — конец. У нас таким образом уехало из России видимо-невидимо актёров без всякого нашего разрешения. Легко может сделать это и Шаляпин, будет скандал».
А. В. Луначарский
Нарком действительно искренне старался помочь народному артисту республики. Надо сказать, что его многочисленные обращения в высшую партийную инстанцию по поводу судьбы некоторых видных деятелей культуры, в том числе и их возможного выезда за границу, были предметом его постоянной заботы: Вячеслав Иванов исключительно благодаря вмешательству А. Луначарского смог выехать за границу, под личное обещание ему же не печататься в антисоветских изданиях. Следом за ним смог покинуть Россию Иван Шмелёв, который, как и большинство людей его круга, измучил себя вопросом: «Ехать или не ехать?», перед своим окончательным решением эмигрировать признался в письме В. В. Вересаеву: «Москва для меня — пустое место. Москва для меня — воспоминания счастья прошлого. Крым — страдание, но это страдание связано с сам[ым] дорогим в жизни. Пусть оно остаётся, я не в силах уйти. Москва — сутолока и надежда дальше устраивать что-то в жизни. Мне нечего больше устраивать. (…) Теперь я знаю, что и как надо писать. Но, кажется, поздно. Одн(им] слов [ом], я не еду. Я, м[ожет] б[ыть], нелогичен: я могу уехать из Крыма, но только не в Россию. Чтобы начать свою новую литературную] работу и работу оч[ень] большого калибра — „Храм человечий“ и „Его Величество Лакей“, работа на года, — мне необходима перспектива. Мне нужно то ещё, чего уже нет в России, — тишины и уклада. Чтобы не мызгаться, не крутиться с утра до ночи за куском, за одеждой, за топливом. Чтобы жизнь не мешала. Я не могу работать с перерывами, урывками. Я написал Лунач[арско] му и М. Горькому о разрешении уехать» (Шмелёв И. С. — Вересаеву В. В. 8/21 сентября 1921 г.).
Юрий Безелянский в своей книге «Опасная профессия: писатель» приводит в качестве примера удостоверение, выданное А. М. Ремизову, следующего содержания: «Настоящим удостоверяю, что Народный Комиссар по Просвещению находит вполне целесообразным дать разрешение писателю Алексею Ремизову временно выехать из России для поправки здоровья и приведения в порядок своих литературных дел, т. к. сочинения издаются сейчас за границей вне поля его непосредственного участия. Нарком по просвещению А. Луначарский». [1.20]
Такая чересчур заметная активность крупного советского функционера вызывала устойчивую «нервную реакцию» председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского, который направил в ЦК РКП(б) записку с возражениями против ходатайств наркомпроса РСФСР о выезде за границу деятелей искусства: «В последнее время вновь участились случаи ходатайств различных артистических кругов — отдельных лиц и целых театров о разрешении на выезд за границу. Ходатайства эти систематически поддерживаются тов. Луначарским.
ВЧК на основании предыдущего опыта категорически протестует против этого. До сих пор ни одно из выпущенных лиц (как, например, Кусевицкий, Гзовская, Гайдаров, Бальмонт) не вернулось обратно, некоторые — в частности Бальмонт — ведут злостную кампанию против нас.
Такое послабление с нашей стороны является ничем не оправдываемым расхищением наших культурных ценностей и усилением рядов наших врагов. Теперь тов. Луначарский возбуждает ходатайство о разрешении выезда заграницу 1-й студии Художественного театра.
Между тем, по вполне достоверным сведениям, группа артистов этого театра находится в тесной связи с американскими кругами, имеющими очень близкое отношение к разведочным органам. Театру обещано материальное содействие за границей. Артистка Сухачёва была в близких сношениях с рядом этих лиц.
Перед этим возбуждал ходатайство и Камерный театр. Ссылки на отдых и лечение отнюдь не являются убедительными, т. к. артисты легко могут использовать каникулярное время для поездок по провинции.
Высказываясь решительно против подобных ходатайств, ВЧК просит Центральный Комитет отнестись к этому вопросу со всей серьёзностью. С коммунистическим] приветом.
Председатель] ВЧК Дзержинский».
Когда после массовых арестов участников эсеровского мятежа А. М. Ремизов оказался в ВЧК, от тюремного подвала его спас всё тот же нарком по просвещению. Утончённый писатель и художник смог уехать «за кордон» вместе со своей женой Серафимой Ремизовой-Довгелло. Позднее в своей книге воспоминаний «Иверень. Загогулины моей памяти» он писал: «А когда я „по недоразумению“ попал на Гороховскую (дело о восстании левых с.-p., сами посудите, какой же я „повстанец“), первые слова, какими встретил меня следователь: „Что это у вас с Луначарским, с утра звонит?“ И я робко ответил: „Старый товарищ“». [1.216] Близкий к партии социалистов-революционеров Алексей Ремизов, плохо скрывавший своё скептическое отношение к большевикам, в Россию больше не вернулся — продолжил лечение в Берлине, а затем в Париже.
Однако, несмотря на категорическое нежелание ВЧК добровольно «расставаться с культурными ценностями», А. В. Луначарский продолжал, в буквальном смысле слова, спасать людей. Очень многие литераторы, художники и театральные деятели, арестованные Петроградской ЧК в самое «горячее» время 1918–1919 годов, вышли на свободу исключительно благодаря его личному вмешательству.
Для Ф. И. Шаляпина зарубежные гастроли были действительно «вопросом жизни и смерти» — без активной концертной деятельности он умирал как звезда мировой оперной сцены, тем более что его репертуар не особо соответствовал принципиально изменившимся вкусам российской публики, разве что только легендарный гимн народников «Дубинушка» ещё как-то оставался в тренде.
232
Высшее почётное звание было присвоено Ф. И. Шаляпину в 1919 году вместе с оперным солистом Л. В. Собиновым, композитором А. К. Глазуновым и театральным художником А. Я. Головиным.