Страница 136 из 276
Действительно, когда люди творческие обращались к Л. Д. Троцкому за защитой или помощью, он, за крайне редким исключением, старался им не отказывать.
В 1922 году М. М. Пришвин заканчивает автобиографическую повесть «Мирская чаша», которую категорически отказываются печатать. Михаил Михайлович симпатизировал правым эсерам, поэтому на определённом этапе с советской властью у него складываются довольно напряжённые отношения. Популярный писатель вынуждено обратился лично к Льву Давидовичу за содействием, но народный комиссар в этом случае в помощи отказал: «Признаю за вещью крупные художественные достоинства, но с политической точки зрения она сплошь контрреволюционна».
Борису Пильняку, имя которого упоминается в записке, в этом смысле повезло больше. В 1922 году, когда был напечатан его сборник «Смертельное манит», ОГПХ посчитав один из входивших в него рассказов контрреволюционным, арестовало весь тираж. За писателя вступился Лев Троцкий, для чего обратился к И. В. Сталину и Л. Б. Каменеву с просьбой о пересмотре неоднозначного решения. Лев Борисович согласился, Иосиф Виссарионович, через паузу, в конечном итоге тоже. Книга вскоре вышла, но такая поддержка впоследствии только осложнила и без того непростую судьбу литературного функционера.
Возможно, по этим причинам мнение Льва Троцкого о творчестве А. Блока, А. Белого, Д. Мережковского, 3. Гиппиус, В. Розанова, С. Есенина, В. Маяковского, М. Кузмина, Е. Замятина, Н. Тихонова, И. Бунина, Н. Котляревского, И. Зайцева и др. вполне профессионально, хоть и не всегда лапидарно:
— о религиозном философе Василии Розанове[143]: «возведённый в гении взбунтовавшийся семинарский любомудр»;
— о поэте Андрее Белом: «трусливо-суеверная пачкотня», «самодовольное отыскивание психологических гнид».
— о Николае Бердяеве: «кокетливый философский фланёр». (Даже после такой убийственной характеристики Н. Бердяеву хватило христианского смирения назвать Троцкого блестящим талантом и одним из немногих, желающих сохранить красоту образа революционера.)
— о Дмитрии Мережковском: «преждевременный культурный себялюбец», «всегда имеет вид тревожный, но никого не тревожит», «цитатами, как трупом на войне, защищается от вражеских выстрелов».
Апофеозом этой в основном заочной дискуссии стало воспроизведение Львом Давидовичем в качестве доказательства «убогости» стиля Константина Бальмонта его стихотворения в обратном порядке: от последней строчки к первой, тем самым довольно убедительно продемонстрировал, что от изменения порядка строк художественный смысл этого произведения не изменялся.
Больше всех от вождя досталось Корнею Чуковскому: «…солидное и достаточно всестороннее невежество… всесторонне безответственный критик», «…Не точку зрения свою проводит, а предъявляет свою талантливость», «…бесцельное самопроявление», «…титаническая фразеология», «…помогает европеизирующейся в культурное мещанство интеллигенции освобождать для себя самой своё общественное естество», «…в такой мере теоретически невменяем, что даже в отдалённой степени не представляет себе границ своего невежества: у него не только нет познаний даже в собственной его области, но, главное, нет никакого метода мысли, а ведь именно метод мысли и делает человека образованным». Не согласиться с такой категоричностью, при всей её цветастости, довольно сложно.
Нарком периодически запрашивал информацию об интересующих его литераторах, в том числе из эмигрантской среды:
«10.09.1922
Лично
т. Воронскому
т. Городецкому
Уважаемый товарищ.
Не сможете ли Вы дать мне справку по следующим вопросам:
1. Верно ли, что Дон Аминадо, автор „Сына без отечества“, — Иван Бунин?
2. К какой группировке принадлежат О. Мандельштам, Лидин и каково их отношение к Замятину?
3. Что это за группа — Островитяне, Тихонов, Алпатьев и пр.? Каково их идейное происхождение? Куда они сейчас устремляются?
С тов. приветом
Троцкий
10 сентября 1922 г.
№ 3541»
(РГАСПИ. Ф. 325. Он. 2. Д. 505. Л. 3. Машинописная копия).
Л. Троцкий уверен, что между буржуазным искусством, «которое изживает себя в перепевах или в молчании, и новым искусством, которого ещё нет, создаётся переходное искусство, более или менее органически связанное с революцией, но не являющееся в то же время искусством революции». Это мнение по, казалось бы, сугубо теоретическому вопросу означало для «креативного класса» конкретный выбор: «С кем вы, мастера культуры?» И если с писателями-большевиками всё было более-менее ясно, то с «попутчиками», а к ним им были отнесены Сергей Есенин, Всеволод Иванов, Борис Пильняк, Николай Тихонов, «Серапионовы братья», Николай Клюев и прочие имажинисты, вопрос оставался открытым. Формально «попутчиком» считался и Владимир Маяковский. По мнению Троцкого, все они вместе взятые и каждый в отдельности являлись продуктом революции, без которой они в принципе были бы невозможны (здесь многие сомневались). Они, как утверждал вождь, это сами знают и не отрицают этого, однако в конечном счёте в своих индивидуальных приятиях революции они «не охватывают революции в целом, и им чужда её коммунистическая цель», они «не художники пролетарской революции, а её художественные попутчики, в том смысле, в каком это слово употреблялось старой социал-демократией».
При этом, как кажется, Л. Троцкий и сам прекрасно понимал, что настроение тех, кого он обозвал «попутчиками», существенным образом изменилось после революции: стало неуверенным и каким-то беспокойным. Об этом поэтесса Надежда Павлович, работавшая секретарём Н. К. Крупской в Наркомпросе, писала в своих воспоминаниях об Александре Блоке: «Большевики не мешают писать стихи, но они мешают чувствовать себя мастером… Мастер тот, кто ощущает стержень своего творчества и держит ритм в себе». Нарком не поленился прокомментировать эту точку зрения: «Большевики мешают чувствовать себя мастером, ибо мастеру надо иметь ось, органическую, бесспорную, в себе, а большевики главную-то ось и передвинули…»
Зинаида Гиппиус в своём стихотворении «Красная звезда», как обычно, была предельно категоричной:
В обстановке голода и разрухи решать проблему с колеблющимися, как мы понимаем, было существенно проще. Надо сказать, что в отличие от тех, кто «с самого начала» не принял революцию и не был готов сотрудничать с большевиками — то есть явных недоброжелателей народной власти, — «попутчики» сразу же попали в относительно привилегированное положение. Для обеспечения баланса и сохранения лояльности таким литераторам прощалось многое, в том числе фрондирование и даже открытое несогласие с некоторыми партийными инициативами. Более того, именно перед ними была неожиданно поставлена задача обучать мастерству пролетарских писателей, отстававших от них, судя по всему, с точки зрения одарённости. Благодаря чему такие идеологически неуступчивые литераторы, как Белый, Гумилёв, Ходасевич, Замятин, при этом читавшие лекции и проводившие обучающие семинары, в буквальном смысле имели кусок хлеба. По странному стечению обстоятельств им платили более высокие гонорары, предоставляли возможность печататься в газетах и журналах, главным из которых считалась «Красная новь», появившаяся на свет благодаря инициативе А. М. Горького и благожелательному отношению В. И. Ленина.
143
На страницах журнала «ЛЕФ» Василия Розанова вообще называли половым психопатом.