Страница 120 из 276
В ноябре 1929 года Я. Блюмкин был арестован в Москве, как активный участник троцкистского заговора. Перед этим он, зная о возможном аресте, некоторое время скрывался на квартире, принадлежавшей вчерашней эмигрантке Раисе Идельсон (вместе со своим мужем художником Робертом Фальком она жила на Мясницкой улице, в двух шагах от Лубянки), довольно опрометчиво встречался со своей подругой Е. Горской («Эрной»), попытался выехать из столицы в Ростов. В ходе задержания, которое было произведено, по всей видимости, после доклада «Эрны» по команде, оказал отчаянное вооружённое сопротивление, попытавшись скрыться от опергруппы на автомобиле. Однако арест опытного и хорошо обученного разведчика был проведён некачественно, со стрельбой и погоней в самом центре Москвы. Как выяснилось позднее, в центральном аппарате не смогли найти достаточного числа подготовленных оперативников для такого ответственного задания. Среди изъятых при обыске вещей у Блюмкина были обнаружены книга Владимира Маяковского с дарственной надписью «Товарищу Блюмочке», наградной «браунинг», пара сотен рублей. Его коллеги немедленно распространили фантастический слух о том, что при обыске следователем был изъят «чемодан, полный долларов и рублей».
После интенсивных допросов, 20 октября 1929 года Блюмкин дал следователю признательные показания:
«16 апреля у меня было первое и единственное свидание с Троцким. Оно произошло в его квартире на улице Исет-паша и продолжалось свыше четырёх часов. При тех чувствах, которые меня охватили, я в первый раз за многие годы своей работы в органах ОГПУ потерял чувство чекистской дисциплины. Вместе с тем другая, чисто деловая, сторона этой дисциплины заставила меня идти на свидание с Троцким, соблюсти конспиративные гарантии, чтобы не создать опасности для моей непосредственной работы.
Очень большая часть нашей беседы была посвящена вещам, политического интереса не представляющим. Троцкий рассказывал подробности своей высылки, своего жития в Алма-Ате, предавался ещё некоторым более отдалённым воспоминаниям, делился своими взглядами на визы в Европу, своими впечатлениями от Турции и т. поинтересовался моей жизнью и работой за весь период до моего отъезда за границу. Когда эта личная часть беседы была окончена, Троцкий направил нашу беседу на политические рельсы. Он не занимался сколько-нибудь полным изложением своего политического настроения, очевидно, полагая, что я достаточно о сём осведомлён. Прежде всего я услышал от него совершенно явную точку зрения на возможность падения советского режима, не как отдельную перспективу, а как на возможность ближайших месяцев. Помню его дословное выражение: „Раньше волна шла вверх, а теперь она идёт вниз, стремительно вниз“. При этом Троцкий не мотивировал, в результате каких катастрофических процессов он высказывает убеждение о падении Советской власти чуть ли не в ближайшие месяцы. Помню твёрдо, говоря о своих взаимоотношениях с представителями ГПУ в консульстве, он сказал мне: „Я этому товарищу Минскому сказал, что, может быть, Вы меня через 3–4 месяца позовёте доклад прочесть на тему `Что делать?`, но тогда уже будет поздно“. Впечатление у меня было такое, что Троцкий свою высылку рассматривает чуть ли не в качестве одного из признаков возможности падения советского режима в ближайшие месяцы. Ограничившись этой фразой, он сразу перешёл к тому, что в связи с такой перспективой фактически должна делать оппозиция. Он сказал, что, так как Советская власть может в ближайшее время погибнуть, то задача состоит в том, чтобы среди элементов коммунистической партии найти такие кадры, которые, при смене советского режима какой-нибудь другой системой, образуют левую часть пролетариата в условиях этой новой системы, когда теперешняя компартия будет непоправимо скомпрометирована в глазах пролетариата, и что нужно строить нелегальную организацию не только для сегодняшнего, но и для завтрашнего дня…» И далее: «Всей специфичности частной проблемы высылки Троцкого я тогда не понял. Высылка меня страшно взволновала также в эмоциональном смысле. Я был несколько дней в состоянии нервного заболевания. Факт высылки Троцкого за границу воспринимался мною под углом грозящей ему физической опасности. Для меня не было ни малейшего сомнения в том, что он будет в ближайшие дни убит террористическими элементами монархической эмиграции. Я считал, что при всех его политических заблуждениях партия не должна была ставить его перед этой опасностью. Я считал также, что партия не должна была, высылая его за границу, лишать его возможности вернуться к ней. Фракционная узость мешала мне причину этого видеть не в самом Троцком, а в партии. Моя первая реакция была немедленно выехать в Константинополь, но интересы дела взяли верх, и я провёл в Европе столько времени, сколько нужно было для успешного совершения всех моих операций».
Уже в тюремной камере, опираясь на собственный практический опыт, Яков Блюмкин подготовил для коллег методическое пособие «О поведении в кругу литературных друзей», затем изложил собственную биографию на 10 листах (непонятно зачем и для кого): «Мои колебания всегда шли справа налево, всегда в пределах советского максимализма, — уверял он. — Они никогда не шли направо. На фоне моей жизни это показательно.
Имею 4 огнестрельных и два холодных ранения. Имею три боевые награды. Состою почетным курсантом Тифлисской Окружной Пограничной школы ОГПУ и почётным красноармейцем 8-го полка Войск ОГПУ (в Тифлисе)».
Уже 3 ноября 1929 года специальная коллегия ОГПУ в составе Менжинского, Ягоды и Трилиссера, во внесудебном порядке[128], на основании Постановления Президиума ВЦИК от 5/у-1927 года «за контрреволюционную деятельность, повторную измену делу пролетарской революции и советской власти, за измену революционной чекистской армии и шпионаж в пользу германской военной разведки» приговорит бывшего боевика к расстрелу, с конфискацией всего имущества[129].
Впрочем, в процессе обсуждения приговора мнения членов коллегии ОГПУ разделились: за расстрел высказались Ягода, Агранов, Паукер, Молчанов и др. Против — Трилиссер, Артузов, Берзин. Сам председатель ОГПУ Менжинский на заседании присутствовать не смог — был болен.
5 ноября 1929 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление № 106 «О Блюмкине»:
«а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в своё время открыть и ликвидировать изменческую антисоветскую работу Блюмкина.
б) Блюмкина расстрелять.
в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской».
По рассказам Я. Агранова, присутствовавшего при казни, бывший капитан ГБ и орденоносец Яков Блюмкин сам командовал расстрельным отделением красноармейцев: «По революции, пли!», перед смертью успел крикнуть: «Да здравствует товарищ Троцкий!», охрипшим голосом запел «Интернационал».
Так что совсем не зря имажинист Вадим Шершеневич когда-то посвятил лихому другу стихотворение «Сердце частушка молитв»:
Я. Блюмкину
128
Органами прокуратуры и народным комиссариатом юстиции неоднократно предпринимались попытки лишить ОГПУ прав на внесудебное рассмотрение уголовных дел. Нарком юстиции Д. И. Курский и прокурор РСФСР Н. В. Крыленко 9 октября 1929 года направили И. В. Сталину письмо, в котором была выражена озабоченность, что в связи с Постановлением Политбюро от 28 сентября о правах ОГПУ не было достигнуто понимание с тов. Г. Г. Ягодой по вопросу редакции прав ОГПУ на вынесение внесудебных приговоров по делам своих сотрудников, которые, по их мнению, могут быть применены только с санкции НКЮ. Политбюро поддержало чекистов. ВЦИК принял постановление, дающее Главному политическому управлению назначать наказания, включая высшую меру, в отношении лиц, осуждённых по ст. 76, ч. 2 ст. 183 и ст. 184, то есть взятых с поличным на месте преступления при бандитских налётах и вооруженных ограблениях. В секретной части этого же постановления расширялись права ОГПУ по рассмотрению дел о должностных преступлениях сотрудников ведомства исключительно Коллегией ГПУ, но с согласования народного комиссариата юстиции. Приказ ГПУ № 268 на основании Постановления ВЦИК от 24 мая 1923 года распространял эти полномочия и на сотрудников Разведуправления штаба РККА.
129
Конфискация имущества осуществлялась на основании Сводного закона от 28 марта 1927 года «О реквизиции и конфискации имущества» (утв. Постановлением ВЦИК СНК РСФСР от 28.03.1927).