Страница 142 из 159
— О чем вы двое говорили?
— Мы на самом деле не разговаривали. В основном говорил я. Я высказал ей все.
Он молчит, уставившись на меня. Глаза моего папы интересного серого оттенка, кожа вокруг них сморщилась от возраста и лет, проведенных на солнце. В них содержится тысяча вопросов, когда он смотрит на меня, хотя устно он не задает ни одного.
— Я так долго злился, — напоминаю я ему. — Я выместил весь свой гнев на тебе, потому что ты был рядом, а ее не было, но ты этого не заслуживал. У нее было слишком много власти над моей жизнью, и я устал. Я хотел вернуть себе контроль.
Его серые глаза начинают блестеть.
— У тебя было полное право злиться на меня. Я — причина, по которой она ушла.
— Нет, это не так. Мама сама во всем виновата. Она ушла, но ты остался, и я не смог поблагодарить тебя за это.
Он держит голову опущенной.
— Мне жаль, что я вываливал все это на тебя все эти годы. Я был эгоистичен и так уязвлен, что не мог разглядеть, что ты делал для нас тогда. Мне казалось, что вы оба бросили меня, и ты стал больше работать лишь для того, чтобы мы с сестрой ни в чем себе не отказывали. Хоккей стоит недешево, но я никогда не пропускал ни одного турнира благодаря тебе. Ты оплатил обучение Линдси в университете. Ты позаботился о том, чтобы у меня была хорошая жизнь. Я никогда не голодал. У меня было все, что было нужно, и я не поблагодарила тебя за это.
Он кивает, не отрывая глаз от пола.
— Так что, спасибо тебе, пап.
Он быстро вытирает мозолистыми кончиками пальцев круги под глазами.
Наконец, папа поднимает на меня глаза.
— Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до того, как она ушла, но я пытался. Я действительно пытался, Эван
— Я знаю.
— Мне было по-своему больно, но в то же время я чувствовал вину за то, что твоя мама ушла из-за меня. Я был причиной, по которой она бросили тебя, поэтому иногда было трудно находиться дома и видеть тебя. Я думал, ты ненавидишь меня, и я ни капельки тебя не винил.
Черт, теперь у меня горят глаза.
— Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.
Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня снизу вверх с противоположной стороны, черты его лица расслабились, а стены рухнули, когда его глаза наполняются слезами.
— Я люблю тебя, папа.
Слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил ему этого двенадцать лет. Я не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и теперь чувствую физическое облегчение от этих слов.
— Я тоже люблю тебя, Эван, — он быстро кивает, пытаясь взять себя в руки.
Обходя стол, я крепко обнимаю его, и он точно так же обнимает меня.
— Мне жаль, что я не мог сказать этого раньше.
— Иногда это пугает. Я понимаю, — его голос мягок.
Мы обнимается еще немного, прежде чем, наконец, отпустить друг друга.
— Я долгое время боялся позволить кому-либо любить меня, — продолжает папа. — И также боялся полюбить кого-то другого.
— И все еще боишься?
Он мотает головой.
— Больше нет.
Я продолжаю подозрительно смотреть на него.
— Что? Не смотри на меня так.
— Пап, у тебя есть девушка? — дразню я.
Он пожимает плечами.
— Может быть.
— Что? — изменя вырывается недоверчивый смешок. — Почему ты ничего не сказал?
— Это что-то новенькое. Вроде как. Она была мне хорошим другом много лет и долго ждала, когда я буду готов впустить кого-то другого в свою жизнь. Прямо перед Рождеством я перестал быть идиотом.
Гордая улыбка скользит по моим губам.
— Могу я с ней познакомиться?
— Я бы этого хотел.
Былое напряжение в воздухе давно исчезло. Я хватаю кий и снова выстраиваю мячи для удара.
— Итак, есть ли причина, по которой тебе понадобилось приехать сюда и завести этот разговор за день до самой большой игры в твоей жизни?
Я беру свой удар, не пропуская ни одного мяча, поэтому жду, когда придет очередь моего отца, но он этого не делает. Он не сводит с меня глаз, ожидая моего ответа.
Между нами повисает долгая пауза.
— Почему ты не последовал за мамой, когда она ушла?
— Потому что некоторые люди не стоят того, чтобы за ними следовать.
Я киваю в знак понимания.
— А за некоторыми людьми стоит последовать даже на край света.
Не сводя горящих глаз со стола передо мной, эмоции атакуют каждое из моих чувств, желая вырваться на поверхность.
— У тебя есть кто-нибудь, за кем стоит следить? — мягко спрашивает он.
Я резко выдохнул.
— Да. Думаю, да.
— Ты любишь их?
Я киваю, не в силах говорить.
— Тогда не позволяй им уйти, Эван. Я знаю, страшно любить кого-то, а позволить кому-то любить тебя, особенно после всего, через что мы прошли, еще страшнее. Но я обещаю тебе, с правильным человеком это того стоит.
Это ужасно — доверять кому-то, особенно когда боишься, что он бросит тебя, когда ты отдашь ему всего себя. Но, несмотря на то, что я никогда не говорил Стиви, как сильно я ее люблю, я так же опустошен и так же напуган из-за ее ухода.
— Все эти годы я играл плохого парня, поскольку фанатам нравится такой образ, и мне это нравилось, потому что я знал, что они ненавидят выдуманную версию меня. Я не хотел никому давать возможность ненавидеть себя настоящего, но это также удерживало меня от того, чтобы позволить кому-либо любить себя настоящего. Но думаю, что одна девушка любила меня настоящего, и я, возможно, потерял ее.
— Ты сказал ей, что любишь ее?
Я виновато мотаю головой.
— Тогда, думаю, пришло время ей узнать.
Между нами повисает пауза.
— Пап, я не знаю, где буду играть в следующем сезоне. Многие клубы находятся далеко от Чикаго, но я надеялся, что ты позволишь мне начать возить тебя на игры. Я скучаю по тебе на катке, и знаю, что тебе нужно работать и…
— Я буду приходить на игры.
Я дарю ему благодарную улыбку, вытаскивая билет из заднего кармана.
— Ты придешь посмотреть, как я завтра выиграю Кубок Стэнли?
— Посмотри на себя, Эв, — он недоверчиво качает головой, на его губах расплывается широкая улыбка.
— Это означает «да»?
Он смеется.
— Черт возьми, конечно, да, — он выхватывает билет у меня из рук, с благоговением разглядывая его. — Я так горжусь тобой.
Я еще раз обнимаю его.
— Ты можешь представить меня ей завтра? — спрашивает он.
— Если смогу пригласить ее на игру.