Кристальный пик

Последнее Солярис признал неохотно, отводя глаза. Возможно, он был прав, ведь война для правителя то же самое, что шахматная партия: остается только ждать, когда твой противник сделает следующий ход, а это может занять недели, если не месяцы. Сидеть сложа руки и ждать новостей было даже мучительнее, чем смотреть на усеянное телами поле. Такими темпами я скорее паду жертвой безумия, нежели жертвой стрелы или ножа в спину.

— Раз ты считаешь, что это будет уместно... Хорошо, — сдалась я в конце концов. — Только никакого засилья стражи и горна! Меня и так все заметят. А еще возьмем с собой остальных.

— Остальных?

— Маттиолу, Гектора, Тесею, Сильтана и Мелихор. Трое последних и вовсе никогда на таких празднествах не были. Хочу показать им, что дейрдреанцы не всегда такие мрачные и угрюмые, как те, кого они видят в замке.

С каждым новым именем, что я называла, лицо Соляриса вытягивалось все больше. Но на иные условия я была не согласна: мало того, что мне еще никогда не доводилось присутствовать на городских увеселениях, так я еще должна была убедить своим поведением горожан, что восстания не несут никакой угрозы Кругу, и наш союз с другими туатами по-прежнему процветает. Словом, я должна была веселиться, а как это делается я уже и не помнила, потому и надеялась, что друзья освежат мою память.

Так вместе мы приступили к с борам на летний Эсбат. Те заняли у меня куда меньше времени, чем подготовка к сейму или Вознесению. Оно было и неудивительно: я не хотела сильно выряжаться туда, где шелк, привезенный из Ши, уже считался непотребной роскошью, а самыми искусными украшениями были серебряные заколки. Мне хотелось стать частью народа, и для этого лучше было вызывать уважение, а не зависть. Потому я остановилась на хангероке из грубоватой бязи, расшитой золотистой плетенкой и выкрашенный в абрикосово-оранжевый цвет — такого цвета в летний Эсбат, как в самый длинный день в году, было небо до самой полуночи.

Оставив волосы распущенными, я заплела в косу лишь рубиново-красные локоны, куда Тесея после продела несколько таких же ярких красных бусин — с ними моя коса походила всего лишь изощренное украшение, а не на проклятую отметину.

— Мы идем смотреть на человеков! В этот раз на живых, розовых и свежих. Танцевать с человеками, пить и есть с человеками, — мурлыкала Мелихор на песенный мотив себе под нос, пока Маттиола, сидя на табурете посреди купальни, старательно расписывала ее лицо традиционными узорами Дейрдре алого цвета, какими уже расписала лицо мое. — Эй, ты собираешься до самой смерти ее прятать, энарьят? У драконов и рога бывают, и гребни порой на спине торчат. Чего стесняться? Очень даже симпатичная культяпка!

Я не сразу поняла, о чем говорит Мелихор, но затем Маттиола вдруг отложила баночку с кошенильными червецами* и выхватила у меня ажурную перчатку, в которой я собиралась спрятать костяную руку.

— Тут я полностью солидарна с Хорой, — заявила она. — Разве берсерки прячут свои шрамы и увечья? Они гордятся ими! И ты гордись.

Я могла бы поспорить с этим, сказав, что я отнюдь не берсерк, и что на Эсбате будет полно детей, которых моя рука может напугать до полусмерти, но не стала. Маттиола не только меня подбивала ослабить те тиски, в которые правители зажимали себя с детства, но и сама заметно раскрепостилась: праздничное платье ее оголяло плечи и колени почти так же, как наряды Сердца. Очевидно, их общение с Вельгаром возымело обоюдный эффект.

Еще полчаса мы уговаривали Мелихор одеться: так и не взяв в толк, зачем людям нужно основное платье, она чуть не вышла на улицу в нательном*. В конце концов все было улажено, и хлопоты остались позади вместе с замком и лязгающей герсой, за которой раскинулся широкий проезжий тракт.

«Я, конечно, не Мидир, помешанный на покушениях, но королева без охраны пугает люд не меньше, чем во главе целой армии», заметил Гвидион веско перед нашим уходом, поэтому нам все-таки пришлось взять с собой десять хускарлов. Те замыкали шествие, пока мы, отказавшись от лошадей, — во многом ради Сола, который плохо держался в седле и вряд ли оказался бы рад вывалиться из него на глазах у тысячи зевак, — спускались с холма в низину, где пестрили крыши и навесы городских домов.

К тому моменту, как мы пересекли черту города, как раз наступил вечер, и жара немного поутихла. Свежий ветер, колышущий поля и лесные степи, еще на половине пути донес до нас аромат жженного сахара, каштанов и баранок из заварного теста — идеально круглых, как луна, появление которой ознаменовало официальное начало Эсбата. Недаром каждый год и каждый сезон примстав* сдвигал его дату на несколько дней — все праздники Колеса года должны быть привязаны к полнолунию, как дитя привязано к матери пуповиной, а вся живое на земле — к четырем богам.

Возглавляя вереницу, мы с Солярисом шествовали рука об руку, но не касались друг друга. Я почувствовала, как он прижался к моему плечу, лишь когда впереди показались первые ярмарочные палатки.

— На самом деле это была идея Сильтана, — признался он неожиданно, и кончики его ушей забавно порозовели, почти в цвет рубахи: каким-то образом он снова оделся в один тон с моим нарядом. — Сильтан сказал, ты хотела пойти на ярмарку, и предложил мне сводить тебя, чтобы «привнести в твою жизнь немного меда и света, дабы в ней было хоть что-то увлекательное кроме редких встреч с ним». А воля драгоценной госпожи всегда должна исполняться, так что...

Я решила тактично не сообщать Солу, что Сильтан подлый обманщик, и ничего подобного я в жизни ему не говорила. Повезло тому, что он отказался идти с нами на праздник в самый последний момент! Поэтому я только улыбнулась, польщенная чуткостью Сола и его желанием подарить мне несколько часов той счастливой и спокойной жизни, которую мы надеялись обрести, покончив с Красным туманом. Ради этого Солярис был даже готов прислушаться к совету старшего брата, которого величал не иначе, как «змеем» — разве за это он не заслуживал немножко похвалы?

— Спасибо, это очень мило с твоей стороны, — улыбнулась я и, не подавая вида, перехватила его пальцы первой, раз сам сделать это он никак не решался: только касался, но сразу одергивался и убегал на несколько шагов вперед. — Пожалуй, сегодня ты даже удостоишься танца со своей госпожой.

Солярис сжал мои пальцы в ответ — нежно, коротко, чтобы не оцарапать тонкую кожу когтями.

— Надо же, на словах вроде благодаришь, а на деле наказываешь.

Я усмехнулась и пожала плечами. Танца со мной Солярису и впрямь было сегодня не избежать, ведь ах, какая дивная музыка лилась из Столицы рекой!

На улочках, средь телег резчиков, торгующих масками, и прилавков вёльв, распродающих букетики заговоренной вербены, вовсю играли барды и менестрели. Из-за толп ряженных здесь было не протолкнуться: всюду мелькали костюмы из соломы, короны из березовых ветвей, чумазые в сосновом дегте лица, скипидарный запах которого, по преданиям, отпугивал Дикого и прирученные им бедствия — Потоп, Хворь и Голод. У некоторых из макушек торчали собачьи уши, а у других болтались коровьи хвосты, пришитые к штанам. Незамужние девы в этот священный день чаще всего наряжались кроликами Невесты, облепляя шеи и плечи тополиным пухом или цветками хлопка, как мехом. Совершеннолетние юноши же становились лисами и в течение ночи охотились за кроличьими девами, а порой даже дрались за них, точно и впрямь одичали. Немудрено, что Сильтан принял жителей Столицы за нечисть! Все эти атрибуты и впрямь превращали горожан в мави из старинных баллад — духов охотников, слившихся с убитыми ими зверьми, жертву которых они не почтили добрым словом за трапезой.

Ровно на девять дней весь город превращался в неметон под открытым небом, где вместо молитв и песнопений водили хороводы и вкушали различные яства. Так, каждый совершеннолетний житель Столицы, желающий принять участие в гуляниях, должен был принести к общему столу минимум один пивной кувшин и глиняный чан, где мог томиться молодой картофель с только поспевшим редисом или жаркое из петуха. Их запахи, перечные и соленые, мешались в воздухе с пряностью темного эля и сладостью топленого молока.