Дракон Нерождённый

— Ступай с миром, добрый человек, — прокашляли сбоку, — храм закрыт.

— Дом Божий не может быть закрыт, — ответил юноша, поворачиваясь.

Под стеной сидел старик, которого он сразу не заметил в темноте. Грязный, укутанный в обноски, тот держал в руке миску с отбитыми краями и глазел парой бельм.

— Скажи это нашему святому отцу, дружок. Он уже дня три как заперся и ни единой службы не провёл. Люди тревожатся.

— Никто не пытался узнать…

— Я сижу здесь с утра до ночи, а сплю в сарае, тут же, на кладбище. Так вот, по ночам слышится мне из церкви… всякое.

— Например? — Оби подошёл к нищему.

— Не знаю, звуки. У меня ухо поострее, чем у многих будет, и я один это слышу, больше никт… — Слепец чихнул и стал утирать нос грязным рукавом. — Эх, опять осень, все кости ломит. Дай боже не пережить грядущую зиму, устал я уже от всего…

— Не говори так.

Одинокая монета упала в миску.

— Ушам не верю, это что же, полновесный серебряный и рен? Простите милорд, не сообразил я, что вы из господ!

Оби почувствовал, будто его макушки коснулись чьи-то пальцы, нестерпимо горячие, но не приносящие мучений. Голова наполнилась образами и знаниями, которых не было прежде.

— Не пропивай. Купи тёплой одежды, питайся как следует и встретишь ещё одну весну. Ещё… коль истинно веруешь в Господа нашего Кузнеца, прозреешь тот же час.

Юноша зашагал дальше по улице, а нищий остался сидеть под стеной с открытым ртом и широко распахнутыми зрячими глазами.

Совсем стемнело, предместья засып а ли, гасли окна. Ноги привели Обадайю к большой таверне; двери были гостеприимно распахнуты, несколько пьяных шатались поблизости, вывеска гласила: «Ломми Зелёные Руки».

Мальчик осторожно сунулся внутрь, но кто-то, спешивший в тепло, втолкнул и его тоже.

Общий зал был велик и полон народу, имел второй ярус по кругу; люди, гномы, гоблины и даже невыс о клики сидели за столами, вдоль стойки. Посередине находилась большая каменная чаша, в которой горел костёр, а по кругу на железных подставках были распяты освежёванные свиные и бараньи туши.

Оби присел на краю длинного стола.

— Чего желаешь, милый? — спросила высокая женщина, появившаяся рядом.

Её руки от кончиков пальцев по локоть отдавали зеленью, светлая прядь выбилась из-под чепца, а пропотевшая сорочка липла к груди, притягивая взгляды со многих столов. Но сама женщина смотрела только на Оби, причём весьма благосклонно, её ноздри заметно трепетали.

— Подкрепить силы, добрая госпожа. Мне-бы чего-нибудь… без мяса.

— Болеешь, милый?

— Нет, просто… я дал обет.

Светлые брови приподнялись, интереса во взгляде женщины стало больше.

— Пилигрим?

— Да. — Он не любил лгать, но в этот раз и не пришлось, — в некотором роде Обадайя был настоящим пилигримом.

— У нас есть ещё рагу на постном масле, — овощное. Ты продрог поди, на улице слякоть, принесу тебе грога.

— Не стоит…

— Сиди, милый, сиди, — она ушла, по дороге давая указания другим разносчицам, передала кому-то поднос, зашла за барную стойку.

Оби ждал, а заодно и замечал, что у многих посетителей были разноцветные руки. Вероятно, блуждая, он вернулся во владения цеха красильщиков. Доносились обрывки разговоров: купцов заботило подорожание хлеба; охранники вспоминали, сколько раз им пришлось отбиваться от тварей ночи, пока вели торговый поезд; моряки описывали кровавую размолвку и войну, что началась промеж королей Ст и гги и Э риге за Седым морем. И совершенно всех заботила весть о вспышке каторм а рского мора на востоке Вестеррайха.

— Вот, милый пилигрим, ешь, набирайся сил.

Перед ним появилась миска, источавшая аппетитный аромат, пара ломтей хлеба и кружка с чем-то горячим. Женщина улыбнулась ласково, облизнула губы и ушла.

К еде он приступил, только помолясь, а когда очистил миску, ещё долго сидел с кружкой в руках, — слушал.

Дверь распахнулась и в таверну вошёл человек при мече, сопровождаемый холодным ветром. Поверх стальной кирасы было надето гербовое сюрко с голубой рыбой-мечом рода Орли. Солдат стал в полной тишине, сурово огляделся, прочистил горло.

— Вы знаете указ лорда: в ночи по улицам не шататься, чудовища забредают в предместья! Через полчаса патрули вернутся в караулки и лучше бы вам всем к тому времени сидеть по домам! Допивайте и проваливайте!

Послышалось недовольное ворчание, но клиенты, тем не менее, засобирались. Высокая женщина оказалась рядом и положила руку Оби на плечо.

— У тебя есть, где переночевать, милый пилигрим?

— Нет, госпожа. Я хотел бы заплатить за пищу и за лавку.

— О, все лавки заняты, но есть одна комнатка, где сможешь отдохнуть, милый.

Оби взглянул на её ауру, мерно вздымавшуюся грудь, трепещущие ноздри, заметил маслянистый блеск в глазах и принял решение.

— Ваша доброта — Божий дар. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне.

— Позабочусь, милый, позабочусь, — волнительно проворковала она.

Посетители быстро расходились, другие расстилали поверх лавок тонкие одеяла и готовились ко сну; закрывались ставни, гремели засовы на дверях.

— Иди вон через тот коридор до конца, милый, в комнате есть кровать, умывальные принадлежности, всё что нужно для усталого путника.

Так он и поступил. В большой, уютной комнате нашлось всё обещанное. Обадайя обмылся как следует и натёр зубы целебным порошком, убрал ношеное в сумку. Когда дверь отворилась, он как раз собирался надеть свежую сорочку.

Она приблизилась без слов, прижалась, кожа и волосы женщины были влажными и пахли мылом, ладони двигались по его торсу, ощупывая каждую мышцу, глаза блестели.

— Какой же ты красивый… какой же, — она попыталась поцеловать, однако, он чуть отвернул голову и горячие губы ткнулись в щёку, — гладкий… Личико ангела, тело воина… боже, боже мой, я теряю голову…

Обадайя положил руку ей на темя и властно надавил, женщина охотно опустилась на колени, её сладострастное дыхание грело пупок, пальцы плохо слушались от вожделения и разобраться с поясом она не успела.

— Ломмелия, нам следует помолиться о твоей душе и о страстях, терзающих её.