Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 173 из 176



— И все ваши дети, — грязнокровные выродки! — рычал древний эльф, наступая с мечом в руках. — Когда я закончу с тобой, убью его! А когда выйду отсюда, оглашу этот грязный секрет всем эльфам западного мира! Я своими руками вырву сердца ваших ублюдков! Я убью их детей! И детей их детей! Я выкорчую семя господ из земли свободных уленвари, сестра! Только тогда! Только! Тогда! Мы станем по-настоящему свободными!!!

Последние слова он проревел, бросаясь на королеву. Её сторожевые рыси метнулись навстречу, но Травяной Уж в изящном пируэте обезглавил одну кошку и тут же перерубил вторую поперёк туловища, — приёмы, отточенные тысячелетиями, не знали себе равных. Эльф налетел на сестру, Цеолантис вскинула руки, создавая перед собой волшебный щит, и Эгорхан забился об него в неистовом безумии. Он сыпал ударами, клинок завывал и пронзительно звенел, а королева отступала. Для неё всё это было воплотившимся кошмаром, великая чародейка до ужаса боялась братнина гнева, боялась с раннего детства, и спустя эпохи этот страх лишь возрос. Она отступала, пытаясь сплести ещё хоть одно заклинание, что-то сделать, но Эгорхан лишал её воли.

От удара, который разбил щит, Травяной Уж треснул, а от следующего — о посох королевы — он сломался, но и её оружие дало трещину. Эгорхан повалил сестру на пол и вцепился в горло, его пальцы были твёрже стали, грозили раздавить трахею, сломать шейные позвонки. Древний шипел и сопел, его лицо стало напоминать морду чудовища. Жертва сучила ногами по полу, её глаза лезли из орбит, губы синели, а сердце вырывалось из груди, Цеолантис мысленно кричала, взывая о помощи.

Безмятежное лицо Арнадона дрогнуло. Медленно и тяжело, выбираясь из глубочайшего забвения, Рогатый Царь зашевелился. Его поза изменилась, поток энергии, уносившейся в звёздное небо, стал тоньше, а потом и вовсе иссяк. Поднялись свинцовые веки, и глаза долго следили за безобразной сценой, пока в них, наконец, не родилось понимания. Великий чародей мгновенно выбрался из колонны, одним движением сорвал Эгорхана Ойнлиха с королевы и, держа за грудки, поднял перед собой.

— Мы разбудили тебя, государь? — прохрипело существо, роняя нити чёрной, тягучей слюны. — Прости! Пощади!

Оно улыбнулось безумно, и попыталось вонзить зубы Арнадону в запястье. Рогатый Царь силой мысли распахнул окно портала и швырнул чудовище туда. Портал закрылся.

— Цеолантис!

Высший эльф опустился на колени рядом с женой, горло той превращалось в чёрный синяк, по заплаканному лицу ручьями текли слёзы, она хрипела и харкала, не в силах произнести даже слово. Он коснулся любимой и немедля всё поправил.

— Арнадон!

Тонкие руки обвили шею короля эльфов и тот с нежностью обнял супругу, она прижалась лицом к его груди и разрыдалась, он гладил её, убаюкивал горе.

— Прости меня, любимая.

— Он обезумел! — рыдала королева. — Я думала… мы думали, что он погиб… А он…

— Узнал правду, и Тьма поглотила его, — отвечал супруг, спокойный, но искренне горюющий. — Мне так жаль, прости.

Арнадон ласково гладил Цеолантис, пока та, наконец, не отстранилась, чтобы впервые за почти двадцать лет рассмотреть любимое лицо, усталое и худое.

Над головой Рогатого Царя, по ночным небесам тянулся алый червь кометы. Бледные губы королевы задрожали, брови выгнулись, ужас вернулся во взгляд.

— Твоя миссия…

— Провалена.

— Теперь они…

— Явятся раньше.

— Что же нам…



— Время покажет.

— Но как же…

— Я не мог позволить ему убить тебя.

— О Эгорхан…

— Мы оплачем его позже. Что происходит?

Королева постаралась утереть слёзы, привести в порядок растрепавшиеся волосы, ей нужно было прийти в себя.

— Война, Арнадон, враг скоро будет под нашими стенами.

— Ещё увидим. — Рогатый Царь поднялся с женой на руках, но через несколько шагов опять опустился на колени. — Прости… кажется, мне нужно немного передохнуть… я замедлял их столько лет подряд… вымотался.

///

Портал, через который Эгорхана вышвырнули, вёл наружу дворца, в пустое пространство среди кроны. Эльф материализовался в воздухе и ринулся навстречу земле. Он рухнул на улицы нижнего города, пробив собой крышу и два яруса одного из домов. От тела осталось немногое, оно было расплёскано по чьему-то оставленному жилищу, совершенно сломанное, однако, ещё не мёртвое. Его сосуд разбился вдребезги, но разум и душа держались за осколки, не желая уходить за Кромку.

Так и лежал немёртвый мертвец, пока рядом не появилась гибкая тощая фигура, измазанная угольной пылью. Она склонилась над останками Эгорхана, приподняла воронью маску.

— Какой поразительно сильный гнев, — пробормотала безымянная. — Вижу, что привлекло Тьму… Посмотри на себя! Это ты, Эгорхан Ойнлих, разбитый и уничтоженный! Твоего дома нет, твоей семьи нет, у тебя никого не осталось в целом мире. Тебя предали, как предали Тьму, и она готова указать тебе путь отмщения. Готов ли ты пройти по нем? Защитить всё, что ты когда-либо любил?

Всем своим естеством, всем, что осталось от души, тела и разума, эльф попытался выразить согласие, ведь его гнев продолжал гореть.

— Хорошо, — тёмная оскалилась, — тогда иди!

Уничтоженное тело стало собираться воедино, каждая капля, каждый кусочек, каждый осколок, все до единой частицы стекались и объединялись, чтобы в конце он, Эгорхан Ойнлих, смог восстать.

Древний посмотрел на свои руки, тонкие, чёрные, увенчанные когтями, ощупал своё нагое тело, поглощавшее свет, хотел прикоснуться к лицу, но не стал. Вместо этого он потянулся к ушам и срезал их острые кончики. Так было надо, так было правильно.

Проводница поклонилась и протянула ему свою маску, но получила отказ. Эгорхан всю жизнь был Сорокопутом и это останется неизменным. Восставший и обновлённый он вышел из чужого дома, зашагал к великому ясеню. Тёмный эльф не прятался, и не лез на глаза, он просто шёл по улицам, чьих жителей переселили подальше от войны.

Эгорхан обнаружил новые возможности, которыми наделяла Тьма, — его руки могли обращаться длинными побегами, колючей лозой, что пробивала сталь и рвала плоть. В сердце тлел гнев, а если на глаза попадалось живое существо, тёмный огонь становился невыносимо горячим, тогда эльф нападал. Жизни соплеменников потеряли для него священность, лоза прорастала в них и разрывала. С каждой отобранной жизнью Эгорхан чувствовал себя немного лучше, двигался быстрее, легче, дышал глубже.