Дракон Нерождённый

Майрон мог убить своего бывшего врага одним выпадом, Исварох не успеет ни защититься, ни спастись, в этом не могло быть сомнений. Новоявленная аватара Элрога действительно раздумывала над этим, но медлила.

— Как Обадайя творил все эти вещи наверху? Мне известны его таланты, но масштабное чудотворчество… это ново.

Исварох пожал плечами, стараясь смотреть правее Майронова лица.

— Он порой говорил о Кузнеце, ангелах, Пути мессии, а ещё о том, что пришли Последние Времена. Он говорил, что нынешняя Церковь не устоит…

— Если он не поможет ей. Надо же, и этот молокосос уже втянут в борьбу за судьбы Валемара, кто бы мог… Путь мессии в Амлотианстве, — это путь самопожертвования. Глупый мальчишка, упрямый, всё ещё хочет закрыть собой весь мир.

— Его сожгут, не так ли?

— Сожгут.

— У него есть… своего рода хранитель… с крыльями.

— Ангел? Не сомневаюсь. Но от костра это не спасёт. Нет ничего более опасного для Амлотианской Церкви, чем настоящий живой мессия. — Майрон осознал, что впервые подумал о своём ученике именно как об избраннике Кузнеца. Это было странно. — Потому не важно, поверят ли ему, отвергнут ли как еретика, есть у него Гений-защитник, или нет, место мальчику на костре.

— Сучья доля… — глухо стонала Улва. — Ну почему…

Майрон выпустил из ноздрей струйки пара.

— Я могу ответить на этот вопрос, Куница. Хочешь?

Она открыла воспалённые глаза.

— Давай, ударь меня посильнее. Отец.

Гигант глубоко вздохнул и cел в ногах у девушки. Теперь его предплечья покоились на коленях, живые пальцы легли поверх бронзового кулака, спина сделалась сутулой, голова поникла.

— Бергдис и Хейдрун объясняли тебе, почему волшебники редко заводят потомство, Улва? Они говорили тебе, что магия разумна и ревнива? Что она может ополчиться против носителя Дара, если он будет чересчур сильно любить кого-то или что-то помимо неё?

Улва молчала.

— Когда мы с Йофрид встретились, я был волшебником и не намеревался заводить детей, даже не знал, что она забеременела после единственной ночи. Но даже если бы знал, то не смог бы исполнять обязанности отца.

— Ты больше не волшебник.

— Верно. Как верно и то, что мы чужие друг другу. Можно было бы попробовать наверстать… — В горле появился ком, а в голове ярились Слова. Это меметическое тавро считало, что происходящее непозволительно, что чувства, которые терзали сердце Майрона, суть, мерзость. — Но времени нет. Этот мир уже давно рушится на куски, а я только сейчас начал осознавать масштаб угрозы. Трещин так много, и они столь велики, что заделать их шанса нет. Но я попробую. И на этой уйдут все мои силы, всё время.

— Теперь и мир крутится вокруг тебя? Какой важный х…

Все его движения слились в одно, Майрон поднялся, хватая дочь за загривок, встряхнул её как котёнка и заглянул в глаза.

— Да! Ты смотришь на мировую ось, Куница! И каждое мгновение, потерянное здесь, потеряно впустую! У тебя два пути, ты либо начинаешь сама стремиться к чему-то, либо возвращаешься под крыло к матери, — единственному человеку, которому на тебя не плевать!

Улва упала, Майрон следил за ней почти с презрением.

— Или третий путь, — сказал он тише, — вижу, ты раздобыла себе красивый меч, можешь упереть его эфесом в пол и броситься животом на остриё. Полагаю, это тебе по силам.

В обратный путь он двинулся быстрым и широким шагом, а отойдя, ждал некоторое время, пока не появится Исварох из Панкелада.

— Что делает моя дочь?

— Колотит стену. Она либо пробьёт дыру, либо сломает кулаки, так что…

— Это значит, что, возможно, Улва сделала правильный выбор. Пора девочке уяснить, что она сама по себе. — Майрон усмехнулся уголком рта. — Или не вполне?

Погребальщик притворился меловой статуей.

— Ты потянулся к мечу, когда я применил «суровую любовь». Испугался? Нет, на опасность ты реагируешь много спокойнее. Испугался за неё? Кто тебе моя дочь? Друг? Любовница?

— Ученица, — ответил Исварох. — Ещё одна неудачная попытка. Я просто учу её правильно обращаться с мечом. Не пройдя через некоторые процедуры, она не сможет сравниться с погребальщиком в скорости и выносливости. Но владеть мечом я её понемногу учу.

— Она вполне умеет.

— Наскоки раненной росомахи, — это не владение мечом. Они сгодятся для того, кто больше и сильнее любого врага, но не для жилистого доростка, которого можно отбросить чихом.

— Улва намного опаснее, чем ты можешь себе представить.

— Я точно знаю, насколько она опасна, и для выживания среди поистине сильных противников этого мало.

— Соглашусь, — вздохнул Майрон и сощурил нечеловеческие глаза. — Ты помилован.

— Что?

— Я передумал убивать тебя, поджигатель. Живи. На первых порах ей всё ещё будет нужно крепкое плечо рядом, и это не моё плечо. Когда увидишь, что девочка готова, оставь её.

— Интересная цена. Что если она захочет выйти на поверхность завтра?

— Она захочет. И выйдет. Поэтому ты будешь с ней, когда польётся кровь. Вам выделят место в нашей общей… вылазке.

— Мне вновь придётся утаскивать её от опасности, если всё пойдёт крахом?

— Нет! — Лицо Майрона сделалось жестоким и нетерпеливым. — Отныне лишь она будет решать, жить ей или умереть. Девчонка любила поговорить о свободе выбора, так пусть же вкусит её сполна и на собственной шкуре.

Гигант сделался столь раздражённым, что Исварох не дерзнул задерживать его. А ведь был у погребальщика ещё один вопрос, — об истоках личной неприязни. Ну что ж, возможно, когда-нибудь представится более подходящий момент.