Всем смертям назло

И тут я рассказала Володе про Котьку. Котька не согласен ни с чем.

— Как ни с чем? Со смычкой не согласен?

— Ни в какую, — подтвердила я. — Кричит, что мужик — это темень и реакция и у него лично никакой смычки с ним не может быть... И насчет мировой революции Котька тоже так смотрит, что если ее нет, то и нас нет...

— Как это «нас нет»?

— Ну, значит, у нас нет никакого социализма...

— Лелька, так он же троцкист! — сказал Володька убежденно.

— Не может быть, — возразила я. — Все-таки Котька — наш товарищ.

Мы бы еще долго сидели так, очень довольные друг другом, если бы не раздался страшный стук в потолок. Стук был такой, что мне показалось: потолок сейчас обрушится.

— Максименко! — сказал Володя, и тут мы, наконец, услышали, как на стенке надрывается телефон.

Володя снял трубку и успел только сказать:

— Я, Гурко...

После этого он очень долго молчал, и шея его все больше краснела. В конце концов он сказал только одно слово:

— Есть.

И я поняла, что он уже далеко от меня.

— Ты приходи, Лелька. Или знаешь что? Пойдем с тобой как-нибудь в ресторан. Хоть в «Каменный столб».

— Ты ж за него вон как гоняешь!

— Ну это во время службы. Мы с тобой вечером... А?

— Хорошо.

Мы расцеловались, и я вышла на платформу, по-прежнему забитую народом. На душе у меня было легко от того, что Володька существовал на свете, и мы с ним думали одинаково о главных вещах.

Но день этот еще не кончился. Когда я проходила мимо «Каменного столба», кто-то хриплым, как мне показалось, незнакомым голосом окрикнул меня:

— Лелька! Пимпа курносая! Ты ли это?

Крик был такой отчаянный, что на меня обернулись прохожие.

На открытой террасе «Каменного столба» стоял Валерка и размахивал руками, как ветряная мельница.

— Сюда ходи, сюда! — он втащил меня на террасу — Водку пьешь?

— Или! — храбро воскликнула я.

Валерка налил мне полный стакан, потом, подумав, переставил его себе и позвал официанта.

— Ма-аленькую рюмочку! — велел он и показал минцем, какую именно маленькую.

Валерка был не очень пьян, но сильно расстроен. И не похож сам на себя. Непонятно было, с чего он сидит в ресторане, можно сказать, среди бела дня и дует водку в полном одиночестве.

— Что у тебя, все в порядке? — спросила я, внезанпно охваченная недобрым предчувствием.

— Лелька! Меня исключили из партии, — страшным шепотом произнес Валерка.

Я обмерла. Исключение из партии — это ведь политическая смерть! Я неясно себе представляла, что такое именно «политическая» смерть. Мне показалось, что против меня сидит настоящий мертвец.

— За что, Валерка? Ты же с восемнадцатого года...

— За преферанс, — ответил Валерка загробным голосом и выпил мой стакан.

— Ты играл в преферанс? — ужаснулась я.

В преферанс играли только представители чуждых классов. Самое меньшее — акцизные чиновники. Это было ужасное, чуждое, размагничивающее занятие. Я давно это знала, с детства. При царе в преферанс постоянно играли владельцы нашего завода и их приспешники.

Валерка, таким образом, стал как бы прихвостнем буржуазии.

— Играл, — сказал он с глубоким раскаянием в голосе, — с директором Эпштейном.

— А как же твоя жена? — сразу вспомнила я.

— Она, конечно, моментально ушла от меня. Она — женотделка.

«Вот оно! Я бы не ушла. Я бы до ЦКК добралась», — подумала я и спросила:

— А цекака?

— Написал. Пока не известно. — Валерка устало закрыл глаза.

— Уходи, Лелька, — сказал он неожиданно, — ко мне тут одна баба должна притопать.

Только этого не хватало!

— Ты окончательно разложился, Валерка, — сказала я и ушла.

Но этот день был нескончаем. Еще у дверей «Ампира» я услышала шум. В нашей квартире ругались. Последнее время это случалось часто и особенно меня не беспокоило. Дверь стояла открытой настежь, и до меня донесся визгливый Котькин голос. Странно, что раньше я не замечала, какой у него неприятный голос!

— Вы же — термидорианцы, типичные термидорианцы! — визжал Котька. — Гробовщики революции! Строите социализм? Где? В одном уезде? Ха-ха! В Богодухове? В Пирятине? В Кобеляках?

— Трепло мелкобуржуазное! Авантюрист! Провокатор! — Федька гремел по нарастающей. — Геть видсиля! — закончил он вдруг.

Мимо меня пролетели связки книг и Котькины кожаные брюки. Следом выскочил бомбой сам Котька и, дико посмотрев на меня, словно не узнав, ринулся вниз по лестнице, волоча за собой чемодан. Я вошла. Федя стоял посреди комнаты, закрыв лицо руками. За столом сидел мой дядя, немножко бледный, и барабанил пальцами по столу. Некоторое время мы все молчали.

— Что же это? — спросила я.

— Политическая борьба, — ответил дядя.

— Но мы ведь единомышленники. Зачем же так? — Я чуть не плакала.

— Поставь чайник, Лелька, — сказал дядя.

Потом мы втроем пили чай и долго говорили.

Дядя ушел от нас поздно и на прощанье поцеловал меня: он уезжал надолго. В Германию. Работать в нашем полпредстве.

Лямины приехали, и Жанна исправно сообщала нам о каждом их шаге. Увы! Все эти шаги были абсолютно невинны: посещение ресторанов, казино, танцы, попойки...

Правда, Жанна доставила нам крупную сумму фальшивых червонцев, привезенных Лямиными, но мы были так же далеки от раскрытия центра фальшивомонетчиков, как и раньше.

В Одессе никаких интересных связей Ляминых обнаружить не удалось. Одесский уголовный розыск считал, что в Одессе существует лишь перевалочная база, а делают деньги где-то в другом месте. Кто содержит эту базу? — Над этим в Одессе бились уже давно.

Лямины не собирались откровенничать с Жанной. Безусловно, многое знала Софья Яковлевна, но та умела держать язык за зубами.

Выяснение дела шло чрезвычайно медленно еще потому, что и фальшивомонетчики не торопились. Жанне, например, разрешалось «реализовать» привезенные Лямиными деньги лишь через месяц после их отъезда, чтобы появление фальшивых червонцев в городе никак не связывалось с ними.

Время шло. Лямины снова уехали в Одессу. Оттуда они никуда не выезжали, никакими делами, кроме торговли фруктами, не занимались.

Но через два месяца младший Лямин снова появился в нашем городе. На этот раз один. В самом деле, какая надобность была в поездке его отца?

И у нас возник план...

Мы арестовали Лямина-младшего. Арестовали с фальшивыми червонцами.

На допросе он держался с достоинством, сказал, что деньги эти получил за проданные им фрукты, от кого именно, не помнит: оптовых покупателей было много.

Мы и не ждали от него ничего другого: наша задача заключалась в том, чтобы вывести Лямина-младшего из игры и ввести в нее Жанну. Для этого мы постарались, чтобы Софья Яковлевна узнала об аресте. И тогда было решено, как мы и предполагали, что Жанна выедет в Одессу предупредить старшего Лямина.

Тем же поездом в Одессу выехали мы с Шумиловым.

Вечером мы сидели в вагон-ресторане. Прямо передо мной в зеркальной двери отражался весь вагон. Народу было немного. За крайним столиком сидела красивая дама. Она была из тех холеных, тщательно ухоженных женщин, которые встречались только среди нэпманок, потому что «бывшие» уже состарились в ожидании возвращения старого режима и выглядеть так блистательно не могли.

Я разглядела и полное лицо, и кожу, слишком розовую, чтобы быть натуральной, фигуру, слишком стройную, чтобы не вызвать подозрения насчет корсета, и обдуманный туалет из модного шелка «шан-жан».

Потом я перевела взгляд на ее спутника и увидела, что и он таращится на меня в зеркало.

Валерка! В штатском костюме и, что было необыкновенно, — с галстуком. Он без церемоний, не говоря ни слова, поднялся, не обращая внимания на удивленный взгляд своей спутницы, и подошел к нам.

— На хвылыночку! — попросил он меня самым сладким голосом.

Нет, я ни в коем случае не хотела говорить с ним при Шумилове и вышла на площадку. Мы как раз проезжали по мосту, и тут стоял ужасный грохот.