Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 56 из 81



— Я не спорю, теть Насть. Я понимаю. Сделаем, но не сегодня, у меня наряд срочный.

— А польют завтра дожди? — закричала Настя. — Поедешь ты в овраг на своей новой машине, а? Упустим сухой денек, тогда что — зимы дожидаться? Или весны, когда полая вода овраг зальет до краев? Соображай!

— Может, его быстро-то и не вынешь, — пробормотал Толя. — Неизвестно, сколько провозишься…

— Эх, Анатолий! Твой отец не из пугливых был!

Уговорила-таки Настя парня. Рявкнул трактор, стрельнул дымом, эхо аукнулось в церкви.

— А, была не была, теть Настя!..

Шагает Настя за ревущим трактором и сама-то боится, сама не знает, удастся ли камень выворотить. Вдруг засел намертво? А вдруг окажется совсем не таким, как ей представляется! Ведь сколько времени утекло, сколько лет назад она камень весь целиком видела — разве упомнишь?

Срезал Анатолий дернину вокруг камня, пластами начал отваливать глину. Обнажается продолговатое тело камня, потное, в грязных потеках, облепленное корнями трав и все-таки посверкивающее слюдяными зернами… До половины отрыли камень. А дальше рыть — стенка оврага мешает.

— Будем двигать, теть Насть?

— Давай!

Уперся бульдозерный нож в камень, лязгнуло, заскрежетало; рывками продергиваются под трактором гусеницы, кабина дрожит. А камень неколебим.

Орудует Толя рычагами, орет что-то, в грохоте и лязге слов не разберешь. Да и самого Толю почти не видно, синей гарью окутался трактор, оседающий в глину, прорывший гусеницами две глубокие борозды… Неколебим камень!

Выключил Анатолий двигатель. Оборвался рев. Дым рассеивается.

— Всё!.. Не пойдет. Время напрасно тратим.

— Как не пойдет?! — вскрикнула Настя.

— Бесполезно. Ты ж видишь.

— Толя, миленький, он пойдет! Вот увидишь! Пойдет, не может не пойти!.. Еще разок — и пойдет!

Железный рык, скрежет, искры стреляют из-под ножа. Заволокло гарью овраг. И в этой гари, в этом едком дыму вдруг шевельнулся камень… вдруг стронулся… и пополз, кренясь и вздрагивая…

Стоит Настя, глазам не верит, и кажется ей, будто она сама, своими руками выворачивала этот камень — и вот поддался он. Пошел-таки наконец!

На другой день, возвращаясь со скотного двора, столкнулась Настя с управляющим отделением. Ждал он ее, что ли? Заступил дорогу, хмурится, а взгляд прямо злой.

— Здравствуйте, — сказала Настя. — Опять я что-нибудь не так сделала? Опять виноватая?

— Не улыбайся! — управляющий повысил голос — Да, опять виновата!

— Эх, если бы знала, заставила бы Анатолия еще и дровишек себе подвезти. Семь бед — один ответ!

— Удержим с зарплаты, перестанешь смеяться!

— Удерживайте. Я-то, правда, надеялась, что люди спасибо скажут.

— Знала ведь, что трактор на другую работу занаряжен? Ведь знала?

Не успела Настя ответить. Из избы, у которой они стояли, выскочила Саня Коротаева, баба лет сорока, с веником под мышкой; застонала, запричитала. У нее такой голос, что не разберешь — плачет или ругается.

— Я бы тебя!.. Такую-сякую, виноватую… Из-за тебя все! Радуйся моим слезам! Смейся теперь!..

— Да что стряслось-то, господи? — удивилась Настя.

— Ступай отсюда! Не торчи под моими окнами, глядеть на тебя не могу!

— Расскажи толком, Саня! Что ты завываешь?

— Я те расскажу! Метлой тебя гнать! Чтоб духу не было!..

Саня Коротаева плюнула, подняла веник над головой да так с поднятым веником и ушла в избу, хрястнула дверьми.

— Что это с ней?!

— Муж у нее запил, — угрюмо буркнул управляющий.

— А я-то при чем?



— Из-за тебя запил. Плотников я вчера отправил — траншею досками обшивать…

— Ну?

— А трактора нет, траншея не вырыта, обшивать нечего… Скинулись на троих от безделья. Понятно? Коротаеву дай только начать, на вожжах потом не удержишь!

— Он бы лучше крыльцо починил за это время, — сказала Настя. — Вон крыльцо-то у плотника сгнило совсем…

— А ты бы лучше трактор не угоняла!

— Хорошо, — сказала Настя. — Мне он больше не нужен. А что с плотниками делать?

— Как — что? — не понял управляющий.

— Все равно часик свободный найдут. Обратно скинутся. Кто тогда виноватый будет?

Не выдержал управляющий, расхохотался. Сошел с Настиной дороги.

А назавтра соседка Клавдия рассказывала, что плотник Коротаев рвался в сельповский магазин, требовал открыть запертую дверь, а Саня оттаскивала его и кляла Настю на чем свет стоит.

Осенью Саня Коротаева пришла к Насте, попросила связать пару носков. Саня, наверно, уже забыла про ссору, а Настя не стала припоминать. Зачем? Да и Саню жалко… В детстве она упала с печи, лицо расшибла. Выросла, а нос кривоватым остался, приплюснутым. Стыдилась Саня показываться на гуляньях; вышла замуж за самого непутевого мужика. Поживи-ка с таким попробуй.

Нет, не держит зла Настя на таких людей. Связала Сане носки, отлично связала, старательно. Сама же и принесла их: держи, Саня.

И все-таки добренькой Настю не назовешь. Не всех она жалеет.

Живет в конце деревни старый Лото. По документам его имя Всеволод, но только всю жизнь его звали Лото. Не за что было величать…

Ручищи у Лото длинные, жилистые, и вот беда — лишь в одну сторону загребают. К себе. Не пропустит Лото вещичку, если та плохо лежит.

Забрел однажды на почту, там стояла баночка с мелкими гвоздями, которыми посылки заколачивают. Ушел Лото — нету баночки. Будто в воздухе растаяла. Стыдят его, доказывают: кроме тебя, никого на почте не было! Ты взял! А он и глаз не отводит. «Видели, — говорит, — как я брал? Не видели! Ну, и отвяжитесь!..»

Летом пришлось зарезать одного теленка — боднула его корова и пропорола рогом живот. Мясо решено было отправить в бригаду, работавшую на дальних лугах. Управляющий распорядился: пусть Лото разделает тушу, а Настя посолит мясо, чтоб не испортилось в жару.

Телячью голову и ноги продали по казенной цене двум дояркам. У них семьи не слишком-то обеспеченные — пускай, дескать, наварят студня.

И вот через несколько дней останавливает Настю та женщина, что купила телячью голову.

— Настя, — говорит, — а у тебя телята особенной породы. Давно такую породу вывели?

— Какую породу? Обыкновенные, у меня телята.

— Нет, — говорит женщина и внимательно смотрит на Настю. — Они у тебя безъязыкие.

— Почему это безъязыкие?!

— Вот уж не знаю, — говорит женщина. — Собралась я детишкам телячий язык отварить, — батюшки! — а его нету… Голова-то без языка! Странный был теленок.

Ушла женщина своей дорогой, а Настя стоит как оглушенная. Первый раз в жизни ее опозорили. Первый раз в нечестности заподозрили! Прыгает вокруг Насти нетерпеливая Жулька, повизгивает, домой зовет.

— Погоди-ка… — говорит ей Настя, сосредоточенно размышляя. — Мы домой не пойдем. Заглянем в нижний конец деревни, к дорогому Лото!

Лото сидел во дворе у сарая, отбивал ржавую косу-горбушу. Эта коса очень быстро у него тупится — темными ночами Лото на лужки похаживает, добывает сенца, пока добрые люди спят. Не мудрено в темноте косу зазубрить…

— Явилась гостья незваная-негаданная! — Лото сразу насторожился, косу отодвинул: — Чего тебе?

Настя схватила прислоненную к сараю жердь, увесистую такую жердь, и молча идет на Лото. Расспрашивать его бесполезно, все равно отопрется. А надо, чтоб он признался. Хватит ему потакать!

Идет Настя к Лото, перехватывает жердь поудобней, пальцы от напряжения белые.

— Ты это чего?.. Чего?!

Размахнулась Настя изо всей моченьки, а саму озноб трясет от ужаса. Ведь если сейчас, сию секунду Лото не признается, придется ударить. И она, Настя, знает, что ударит. Не сможет удержаться, захлестнет ее ненависть.

— Ты брось!! — по-петушиному вскрикнул Лото, поперхнулся, закашлял. — Брось! Я отдам… отдам деньги! Дороже уплачу!

Швырнула Настя жердь к его ногам:

— Пойдешь к тем, у кого своровал. Все расскажешь. А то, видит бог, пришибу! Я ведь не на почте работаю… И банки с гвоздями да и остальное воровство прощать не стану!