Готова на все

- Подожди, я сейчас, - шепнула она бабушке, отпуская ее руки, - Лучше сделать это, пока Ясь спит.

Она тихо приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Быстро и бесшумно отключила и без того со вчерашнего дня молчащий телефон и направилась к книжным полкам. Яркие форзацы детских книжек сквозь призму слез казались перекошенными и словно бы переламывались пополам каждый раз, когда Эля моргала.

Ничего, книжки – ерунда. Только бы разъехаться, наконец, и зажить нормальной, безопасной жизнью – купит она Яське новые книжки. Получше этих, которые еще бабушка покупала своему маленькому сыну, ныне повзрослевшему и научившемуся так внимательно приглядывать за своим имуществом. Эти книжки в своем детстве, читала маленькая Эля. А вот этот «Чипполино» только ее. Его купила мама – Эля это точно помнила. Институт, в который работала мама, был напротив Элиной школы и после уроков Эля могла забегать к ней. Усталая женщина с целой торбой тогда абсолютно дефицитных книжек забрела на мамину кафедру и изголодавшиеся по литературе кафедралы моментально расхватали весь ее товар. «Чипполино» оказался всего один, а желающих на него – много. Но они и оглянуться не успели, как первоклашка Эля уже деловито сгребла книжку, уселась на подоконник и сходу утонула в тексте так, что ее и дозваться не могли – она не слышала ни единого окрика, лишь шелестели переворачиваемые страницы. И никто уже не спорил, все только посмеивались, когда мама открыла кошелек и отдала торговке немалую даже по тем временам сумму.

Эля не сможет рассказать эту историю Ясю. Потому что сейчас она отдаст этого «Чипполино» вместе с остальными книжками. И Ясь никогда не возьмет его в руки.

Этот сборник сказок отец сам подарил Ясю. В списке «востребованного имущества» его нет, но все равно лучше вернуть. Хотя сколько бы она отцу не отдавала, он всегда будет думать, что где-то в невозможных тайниках она прячет нечто ценное и безусловно принадлежащее ему, о чем он просто позабыл и потому не может стребовать, как мамины ложечки.

Вот они, ложечки. Их мама подарила ей еще на свадьбу с Виктором, но что она – доказывать будет? Что беречь ложки, если она даже Яськиного обожаемого «Карлсона» не осмеливается уберечь. Вечером Ясь потребует читать дальше – и что она ему скажет?

Не отрывая глаз от спящего Яся, Эля потянулась к лежащей на столике книжке. Ее слепо шарящие пальцы нащупали глянцевитый переплет, Эля неловко ухватилась за его край… Книжка скользнула по столу и с глухим стуком шмякнулась об пол. Эля застыла. Ясь неловко завозился во сне, заплямкал губами, перевернулся на другой бок и снова ровно задышал.

Эля судорожно выдохнула, подняла книжку и зажав ее подмышкой, направилась к лежащей на полке стопке.

За ее спиной раздался длинный сладкий зевок.

Протирая кулачками слипающиеся глаза Ясь столбиком сидел на диване. Встрепанные короткие волосики торчали «дыбчиком».

Он отнял кулаки от глаз и затуманенно воззрился на Элю:

- Маа-ам, а куда ты «Карлсона» несешь?

Жалкая улыбочка уличенного воришки проступила у Эли на губах, она невольным движением спрятала книжку за спину.

- Ну ма-ам? – снова вопросительно протянул Яська. Сон потихоньку уходил из его глаз и он уже настороженно уставился на сложенные стопкой книги, - Зачем ты мои книжки вынула?

- Видишь ли, Яська… Мы только думали, что это твои книжки, а теперь получается, вроде как не твои… - растерянно забормотала Эля. Что она несет? Она снова выдавила на губы улыбку, извилистую и темную, точно сапожный крем из тюбика: - Их починить надо, подклеить…

- Они целые! – немедленно возразил Яська.

- Надо, Ясик, надо… - Эля торопливо кинула «Карлсона» поверх остальных книг, и словно невзначай подхватив всю стопку, заторопилась к выходу.

- Мама! – Яську сорвало с дивана, он ткнулся Эле в колени и обхватил ее ручонками, не давая сдвинуться с места. – Ты их уносишь, мама! - его запрокинутое личико глядело на нее снизу, губки изогнулись плаксивой подковкой.

- Пусти меня, Ясь! – тихо-тихо попросила Эля, чувствуя, что еще секунду и она просто не выдержит, дико взвоет, захлебываясь истерикой.

- Мама, не забирай мои книжки! Оставь, мама! – личико малыша сморщилось, частые-частые слезы покатились по круглым щекам, - Я их люблю, мама, не забирай!

- Ясь, пусти меня, пусти немедленно! – Эля рванулась, но маленькие ручонки держали крепко.

- Ты мне обещала «Карлсона» дочитать! Я хочу «Ка-арлсона-а-а»! – рот его распахнулся во всю ширь, демонстрируя дырку от первого выпавшего зуба, и Ясь заревел.

- Ясик, ну честное слово, Ясик, я тебе другого куплю, вот зарплату получу и сразу куплю, за любые деньги, - отчаянно бормотала Эля. Трижды проклятые, как и все, что отец считал своим, книги оттягивали руки, и она даже не могла обнять Яську, прижать его головенку к себе.

- Я не хочу другого, я люблю этого! – ревел Ясь.

- Я не могу тебе оставить этого, Ясь, понимаешь, не могу, беда будет, если я его оставлю. - твердила Эля. Беда, потому что тогда и твой дедушка тоже останется за стеной – на постоянный страх и неминуемые подлости, - Прекрати истерику, Ясь, отпусти меня, слышишь, сейчас же! – гаркнула Эля, и рванулась изо всех сил. Не удержавшийся Яська пошатнулся и шлепнулся на ковер, да так и остался сидеть, монотонно, на одной ноте заходясь плачем.

Придерживая стопку бедром, Эля подхватила телефон и выскочила в коридор.

Вжавшись спиной в стену и широко распахнув глаза, бабушка стояла у дверей отцовской квартиры и губы ее мелко дрожали.

- Что ты на меня-то смотришь, как узница Освенцима на палача? – разбрызгивая со щек непрерывно катящиеся слезы, крикнула ей Эля, - На, отдай ему его книжки, пусть он ими… - она сунула бабушке увенчанную телефоном стопку, коротко глотнула, пытаясь пропихнуть в желудок перекрывающий горло ком, безнадежно махнула рукой и метнулась обратно комнату – на зов заходящейся мобилки.

Свернувшись калачиком на ковре, Ясь уже только икал от плача. Эля пробежала мимо – что она могла ему сказать, Господи, ну что? – и схватила дергающуюся от трезвона трубку.

- Вы переехали, Элина Александровна, что на домашнем вас больше нет? – недовольно процедил в трубку декан.

- У меня просто больше нет домашнего, Олег Игоревич, - из последних сил стараясь говорить ровно, ответила Эля, - Звоните на мобильный.

- Я так и делаю! Не знаю, известно ли вам, но у нас тут снова на факультете трагические события, - декан скорбно понизил голос, - Нам сообщили из милиции, что наш пропавший докторант, Грушин…

- Я знаю… - перебила его Эля. Ей ли не знать! Еще и слушать про смерть Грушина от декана – это было уже выше ее сил!

- Да-да, такой вот ужас, куда мы катимся, если уже даже докторанты… – он оборвал фразу, и голос его зазвучал сугубо деловито, - Грушин был иногородним, жил в общежитии, здесь у него никого, так что факультет – его единственная семья, - тон сменился с делового на торжественный, - Поэтому мы с вашим завкафедрой подумали, что просто обязаны взять на себя хлопоты по погребению. Организацию этого мероприятия решили поручить вам, Элина Александровна! У вас и опыт в таких делах имеется, и с милицией вы сейчас часто встречаетесь, вам легче будет с ними договориться насчет тела…

- Олег Игоревич, вы… Да вы что! – завопила Эля, когда враз отнявшийся дар речи вернулся к ней, - Опять похороны? Опять я? Да еще Грушина? Нет! Я не в состоянии!

- Элина Александровна! – скорбно-укоризненно протянул голос в трубке, - Ну как же вы можете! Он докторант вашей лаборатории, работали вы вместе, как-то результаты обговаривали, делился он с вами…

- Что вы такое говорите, Олег Игоревич, никогда со мной Грушин ничем не делился! – поторопилась возразить Эля.

- Ну нет и нет, - покладисто согласился декан, - Все равно, какие бы у вас не были с покойным взаимоотношения, отдать ему последний долг все же придется! Кто, если не вы? Не профессуре же похоронами заниматься!

- Может, я и не профессор, но я, в конце концов, женщина и у меня маленький ребенок, я им должна заниматься, а не чьими-то похоронами! А кроме того, у меня и своя работа есть.