Страница 44 из 64
— А какие у тебя отношения с родителями? Например, с отцом? — все тем же ровным, доброжелательным голосом продолжал Борис, но я заметил, как подросток, словно с разгона налетев на препятствие, сразу стушевался, скис и уже иным тоном, опустив голову, тихо ответил:
— Нормальные...
А Гурин, как бы не замечая этого, продолжал расспрашивать:
— Отец тебе материально помогает?
— Да. Покупает одежду, обувь, дает деньги на продукты.
— Куртку тебе в прошлом году он купил?
— Куртку? Какую куртку? — пожал плечами Владимир и искоса взглянул на Гурина.
— Которую ты постоянно носил. С металлическими пуговицами куртка. Ты в ней домой ездил, а вернулся сегодня в училище почему-то вот в этом пальто. Чье оно?
— Пальто? Папа мне дал его.
— А куртку где оставил?
— Я ее... порвал.
— И где же она?
Подросток молчал. Гурии взглянул на меня, сказал:
— Ну, хорошо, Владимир, к вопросу о куртке мы вернемся несколько позже. Скажи, ты выпиваешь?
— Н-нет... то есть... иногда...
— И с отцом вчера выпивал?
— Выпивал...
— А дядю Николая давно видел?
Подросток вздрогнул, затравленно посмотрел на Гурина, но сумел взять себя в руки, глухо ответил:
— В прошлом году видел его, когда он с тетей Марусей приезжал к нам на Октябрьские праздники...
— И с тех пор не встречались?
— Нет.
— А сегодня ночью?
Владимир откинулся на спинку стула, широко открытыми глазами посмотрел на Гурина и вдруг затрясся мелкой, судорожной дрожью. Всхлипывая и давясь слезами, с яростью закричал:
— Ничего я вам не скажу!.. Ничего!.. Хоть режьте!..
У него началась истерика. Гурин хмуро кивнул Козловскому:
— Уведи его, Вадим. И, пожалуй, вызови врача. — Остановил вскочившего со своего места Хохрякова: — А вы, Петр Семенович, на минуту задержитесь. Есть разговор.
Когда Козловский вывел из кабинета подростка, Хохряков растерянно спросил у нас:
— Вы объясните мне толком, товарищи, что случилось? Владимир что-то натворил?
— Он подозревается в совершении тяжкого преступления, — односложно ответил Борис и, помолчав, спросил: — Вы, Петр Семенович, ничего особенного не заметили сегодня в его поведении?
Хохряков недоуменно развел руками, сказал:
— Какой-то он сегодня весь день не в себе. Я уж думал, что-то дома у него случилось. Спрашивал, говорит, все нормально. С занятий я его все же отпустил в общежитие...
— А вообще, что он за парень?
— Парень как парень. Звезд, конечно, с неба не хватает, но учится сносно, дисциплинирован, любит технику. Думаю, механизатор из него получится. Ни в чем плохом за два года учебы вроде не замечался. Правда, бывало, поозорничает со сверстниками — скамейку там в сквере перевернут или в сад к кому-то заберутся. Но что тут поделаешь: дети ведь еще!..
Дети... За десятилетия службы в органах внутренних дел мне довелось повидать немало преступников, в том числе и несовершеннолетних, — людей разных, непохожих друг на друга. И в то же время было у них одно общее: преступниками они стали не вдруг. Их путь к моральному падению, как правило, начинался с малого: перевернутой в сквере скамейки, украденной безделушки, мелкого хулиганства, угнанного велосипеда... Первое правонарушение, оставшееся без должного реагирования, безнаказанным, придавало смелости, уверенности, что и впредь все будет сходить с рук. И тянуло уже на большее...
Вернулся Козловский, сказал Гурину:
— Статкевич в соседней комнате под присмотром сержанта Салея. Сейчас будет врач.
— Хорошо, Вадим, — Гурин сложил в папку бумаги, повернулся к Хохрякову: — Петр Семенович, побудьте пока с Владимиром. Мы же так и не закончили допрос.
Хохряков вышел из кабинета. Гурин сказал:
— Вадим, готовь постановление о производстве обыска в доме и надворных постройках Статкевича. Нужно найти эту злополучную куртку. Поедешь со своими хлопцами. А мы тут пока Владимиром займемся.
8
Оперативная группа с обыска вернулась в десятом часу вечера. Козловский молча положил перед нами с Гуриным на стол сверток, развернул его. В нем оказались зеленая мужская куртка с золотистыми металлическими пуговицами, одна из которых отсутствовала, кирзовые сапоги и ботинки без шнурков.
Гурин с интересом осмотрел содержимое свертка, пожал Козловскому руку и снял трубку внутреннего телефона, негромко приказал:
— Эксперта-криминалиста сюда. Живо!
Козловский присел к столу, достал из папки протокол обыска, протянул его Гурину, пояснил:
— Куртку и обувь обнаружили на сеновале. Все тщательно вымыто, поэтому, боюсь, что криминалист нам мало чем поможет.
— Поможет, — заверил его Гурин и спросил: — Что говорит Статкевич-старший?
— Сперва вообще разыграл сцену возмущения, когда мы явились к нему, грозил всяческими карами. Потом, когда нашли куртку, сапоги и ботинки, стих, прикинулся этаким Иваном-непомнящим, заявил, что все это не его, и кто затащил эти вещи к нему на сеновал, понятия не имеет. Я привез его в отдел.
В кабинет вошел эксперт-криминалист старший лейтенант Коризна, кивнул нам и сразу же направился к свертку. Внимательно осмотрев куртку и обувь, удовлетворенно гмыкнул, сообщил нам:
— Замывали тщательно, мыла и воды не пожалели, но следы крови полностью не уничтожили — они остались в локтевом шве куртки и в трещинах каблука сапога. Экспертизу, конечно, нужно провести срочно?
— Да, весьма срочно, Николай Сергеевич, — подтвердил Гурин.
— Хорошо, сейчас же и приступлю.
Коризна, прихватив с собой сверток, покинул кабинет. Гурин сказал Козловскому:
— Веди своего подопечного, говорить с ним начнем.
Статкевич оказался высоким, спортивного склада мужчиной с черной курчавой бородой на грубом, кирпичного цвета лице. В бороде и на висках уже серебрилась седина.
— Садитесь, Статкевич, — кивнул Гурин на стул у окна.
Статкевич окинул нас хмурым взглядом и молча сел на предложенный стул, расстегнул полы серого полупальто с шалевым воротником, сдернул с головы меховую шапку, повертев ее в руках, положил на подоконник.
«В облике его нет ничего схожего с сыном, — механически отметил я, рассматривая Статкевича-старшего. — Совершенно разные люди!..»
— Скажите, Статкевич, кому принадлежат куртка, ботинки и сапоги, обнаруженные при обыске на вашем сеновале? — приступил к допросу Гурин.
— Не знаю, — односложно, с нескрываемой злостью ответил Статкевич.
— Ну-у, — удивленно вскинул брови Гурин. — В таком ключе разговор у нас не пойдет!
— А я, может, вообще не хочу вести с вами разговоры! — отрезал Статкевич.
— Ну что ж. Тогда мы так и зафиксируем: от дачи показаний отказался. Но такой отказ нужно чем-то мотивировать.
— Чем мотивировать? — ощерил в злой усмешке желтые зубы Статкевич. — Ворвались в мой дом, незаконно произвели обыск, тем самым опозорили на весь колхоз и еще спрашивают, чем мотивировать!
— Вы считаете, что обыск был незаконным? — прищурился на допрашиваемого Борис. — Но вам ведь объяснили, что вы подозреваетесь в убийстве своего шурина Радкевича. Или не говорили вам этого перед обыском?
— Говорили. Но так на каждого можно сказать: ты убил! А доказательства где?
— Будут доказательства, и очень скоро, — миролюбиво заверил Статкевича Гурин.
Но тот не обратил или постарался не обратить внимания на эти слова, раздраженно продолжал:
— Сегодня в Большой Горе был участковый. Он опросил моих соседей, те подтвердили, что я был дома. Всю ночь проговорили с сыном, свет почти до утра горел.
— Свет — еще не доказательство вашего присутствия ночью дома. — Помолчав, Борис добавил: — Что же касается куртки и обуви, то мы легко докажем, кому из вас — вам или сыну — они принадлежат. Опросим ваших соседей, родственников, друзей, учащихся и преподавателей училища механизации...
Наверное, Статкевич и сам уже понял, что глупо отвергать очевидное. Подумав, он со вздохом сказал: