Страница 45 из 64
—— Допустим, куртка и ботинки Владимира, сапоги — мои. Ну и что из этого? Сапоги я оставил на сеновале еще прошлым летом, когда сено туда складывал. А почему там оказались куртка и ботинки сына, спросите у него.
— Спросим, — пообещал Гурин. — И о многом другом спросим у вашего сына. Например, об отсутствующей на куртке пуговице и о двух молотках, обнаруженных на месте убийства Радкевича.
— Спрашивайте, — пожал плечами Статкевич. — А мне некогда вести пустые разговоры! У меня дома хозяйство без присмотра. Жена ведь в больнице...
Гурин достал из папки стандартный бланк, быстро заполнил его и протянул Статкевичу.
— Прочтите и распишитесь!
Тот пробежал глазами документ, удивленно-растерянно посмотрел на Бориса и вдруг осевшим голосом спросил:
— Что это? Зачем?
— Это протокол вашего задержания, — пояснил Гурин. — По подозрению в убийстве. Пойдете в изолятор временного содержания. — И снял трубку телефона, коротко сказал: — Пришлите конвой!
— Подождите! — вскочил со стула Статкевич. Он затравленно посмотрел на нас с Козловским, шагнул к Гурину: — Товарищ следователь, я действительно ничего не знаю об убийстве! Может, сын что натворил? Он ночью куда-то ходил. Когда сидели за столом, я многое рассказал ему о его дядьке Николае, о всех неприятностях, которые он причинил мне... Возможно, Володька и решил отомстить... Но я ничего не знаю! Выпил изрядно и лег спать. Проснулся под утро — свет в доме горит. Потом сын пришел, долго возился на кухне. Но я не выходил из спальни. Когда Володька уехал, я не нашел своего старого пальто...
— Значит, решили все на сына свалить? — криво усмехнулся Борис. — Резонно: дескать, несовершеннолетнему меньше дадут, да и групповой не будет. Задумали вы, Статкевич, неплохо. Но этот номер не пройдет! Будете отвечать не только за умышленное убийство, но и за спаивание сына и вовлечение его в преступную деятельность. И мой вам совет: подумайте в камере над своим положением. Хорошенько поразмыслите!..
В дверь постучали.
— Войдите! — разрешил Гурин.
В кабинет зашел сержант милиции, доложил:
— Товарищ заместитель прокурора, сержант Трусь по вашему приказанию прибыл!
— Товарищ Трусь, отведите в камеру задержанного. Вот, пожалуйста, документы на него.
9
Младшему Статкевичу показали изъятую при обыске куртку и приложили к ней найденную на месте убийства пуговицу, сообщили, что на куртке, по заключению экспертизы, обнаружена кровь убитого. И Владимир вынужден был рассказать правду.
...В тот злополучный вечер они долго сидели с отцом за столом, опорожнили несколько бутылок вина. Остановить их было некому — мать накануне положили в больницу. Когда изрядно подпили, старший Статкевич вдруг загорелся лютой злобой к шурину Радкевичу, начал припоминать все обиды, которые тот причинил ему. Сын молча слушал. Потом отец встал и, опираясь руками на заваленный объедками стол, предложил:
— Слушай, он сегодня как раз дежурит на ферме. Пойдем разделаемся с ним. Никто и знать не будет...
Владимир согласился: дядьку он тоже особо не жаловал, а в затуманенной винными парами голове мелкие обиды выросли до гигантских размеров и потому казались нестерпимыми.
Вооружившись молотками, отправились в Ятвезь. Радкевич сидел на полу в проходной птицефермы и, сжимая ладонями голову, что-то мычал себе под нос.
— Даже на дежурстве, гад, нализался до поросячьего визга! — сплюнул презрительно старший Статкевич.
Радкевича вытащили из проходной, и Владимир первым ударил его молотком по голове. Падая, Радкевич схватился рукой за полу куртки племянника, вырвал пуговицу (ее отсутствие Владимир обнаружил уже дома). Несколько ударов молотком шурину нанес и Статкевич-старший...
Вернувшись под утро домой (в окнах горел свет: не выключали специально, когда уходили), замыли и спрятали одежду и обувь и опять сели за стол. Отец сказал:
— Вот что, Володька, мы с тобой вне подозрений. Ну, а если выйдут на нас, бери все на себя: ты еще подросток, какой с тебя спрос! Только не сразу признавайся, смотри в оба! Впрочем, никаких доказательств против нас нет...
Владимир переоделся в пальто отца, обул его ботинки и первым автобусом уехал в Соколово...
И опять трудный разговор со старшим Статкевичем в следственной комнате изолятора временного содержания, куда мы пришли вдвоем с Гуриным.
— Гражданин Статкевич, вам предъявляется заключение экспертизы: на изъятых при обыске ваших кирзовых сапогах обнаружена кровь убитого Радкевича. Читайте!
Статкевич прочитал заключение, вернул его Борису и хмуро буркнул:
— Может, то моя кровь...
— Вы же не глупый человек и отлично знаете, что абсолютно одинаковой крови не существует! Впрочем, если вы настаиваете, можем взять вашу кровь и провести еще одну экспертизу.
— Проводите. Кровь у всех красная...
— Вижу, экспертиза вас не убедила. Тогда ознакомьтесь с показаниями вашего сына. Вот, пожалуйста, протокол его допроса. Читайте внимательно.
Статкевич читал долго, неоднократно возвращался к уже прочитанному, отрывался от протокола, о чем-то думал, опять начинал читать сначала. Наконец, положив на край стола протокол, пожал плечами, сказал с кривой ухмылкой:
— Мало ли что с перепугу может наплести подросток! Да если его еще по шее звездануть...
Гурин, сдерживая себя, раздельно сказал:
— На допросе присутствовал преподаватель училища. И никакого давления на вашего сына не оказывалось!
Статкевич, поглаживая бороду, посмотрел на нас прищуренными глазами, опять ухмыльнулся, изрек:
— Нашли на кого ссылаться! Да все преподаватели во главе с директором училища сейчас перед вами на лапках ходят — их ведь по головке не погладят, если вы в высшую инстанцию бумагу направите о плохой воспитательной работе с подростками в СПТУ.
Борис и на этот раз сдержал себя, ровным голосом заявил:
— И тем не менее, гражданин Статкевич, мы убеждены, что ваш сын рассказал правду. Это подтверждается протоколом осмотра места происшествия и другими материалами уголовного дела.
Статкевич неожиданно взорвался:
— Что вы мне сыном тычете! Не сын он мне вовсе! Ему отец — Радкевич!
Мы с Гуриным переглянулись. Лицо Бориса начало багроветь от прилива злости. Пытаясь успокоиться, он потер ладонями щеки и тихим голосом уточнил:
— Значит, вы руками сына расправились с его отцом?
— Вот именно! — рявкнул Статкевич. — Да, я давно готовил эту расправу! Готовил, потому что этот Колька всю жизнь мне стоял поперек горла! И я отомстил не только этому негодяю, но и жене за ее измену!.. А теперь делайте со мною что угодно! Сам виноват, что попался из-за глупости. Если бы пошел на это дело трезвым, не оставил бы вам следов. Все! Больше я вам не скажу ни слова!..
Когда вышли из ИВС, Борис с омерзением сказал:
— Какой подонок, а! Это же надо — задумать и совершить такое преступление! И откуда только такие выродки берутся?
— Они преспокойно живут среди нас, пользуясь нашим равнодушием. Не помню, но кто-то очень умно сказал, что равнодушные никого не предают и не убивают, но только с их молчаливого согласия на земле и совершаются предательства и убийства...
— Да-да, ты прав, — задумчиво отозвался Гурин и, помолчав, сказал: — Пошли отдыхать. Завтра предстоит много работы, если, конечно, и сегодня ночью не поднимут...
Бабье лето в Соколове
1. Самая короткая ночь в неделе
Разбудил меня настойчиво-требовательный грохот в переплет оконной рамы. Чертыхаясь, я вскочил с кровати и сразу же почувствовал свирепый холод нетопленной комнаты — в гостинице еще не подключили отопление. Во дворе стоял шофер отдела Сергей Петрашевич и продолжал молотить по раме.
— Иду. Чего гремишь?
Я торопливо оделся, по привычке взглянул на часы. Стрелки показывали четверть второго ночи. По опыту знаю: о квартирных кражах заявляют между семью и девятью часами вечера, то есть в то время, когда люди уже вернулись с работы; о кражах из магазинов и других торговых точек сообщения, как правило, поступают утром. А вот ночью... Тут уж никогда не угадаешь, что могло случиться — грабеж, разбойное нападение, изнасилование, убийство?..