Страница 30 из 64
Неклюдов закурил, бросил в пепельницу спичку, заметил:
— Врет, конечно, Кондрашук. Знает он Халецкого давно!
— А ему этот Халецкий говорил, откуда он и с какой целью приехал в Соколово?
— Нет, не говорил, да Кондрашук якобы и не спрашивал у него. После совершения кражи, по его словам, он ушел из дома и трое суток пьянствовал.
— Значит, ты задержал его за кражу денег и колец?
— Пока да, но, думаю, он — соучастник убийства.
— Почему?
Неклюдов дважды подряд затянулся, ткнул в пепельницу окурок, сказал:
— Дело вот в чем. Вчера в Озерном по нашей ориентировке задержали Халецкого. При нем оказался чемоданчик с деньгами, тридцатью золотыми коронками и двенадцатью такими же, как у Кондрашука, кольцами. В чемодане был и золотой крест, на котором оказались бурые, похожие на кровь пятна. Крест я направил на экспертизу. Час назад мне звонил эксперт-биолог: кровь на кресте тождественна группе крови Дивнеля. Дня через два заключение будет готово — нужно произвести сложные биологические исследования. И вот еще что. При личном обыске у Халецкого я изъял шесть паспортов на разные фамилии, но с фотокарточками Халецкого. Паспорта тоже направил на экспертизу.
— Что говорит Халецкий?
— Молчит. При задержании пытался выбросить чемоданчик.
— Черевача отпустил?
— Отпустил, — как от зубной боли, поморщился Неклюдов и спросил: — А что у тебя нового?
Я коротко рассказал о результатах поездки в Тернополь. Неклюдов предложил:
— Может, с учетом добытых на Украине данных допросим Халецкого? Дай-ка, я еще раз взгляну на фотокарточку Седлюка. Да-а... Что-то похожее есть, но трудно с уверенностью сказать: фотография, судя по всему, еще предвоенных лет, а за такое время человек может очень сильно внешне измениться. Без экспертизы и тут нам не обойтись...
9
Всегда любопытно посмотреть на человека, которого еще не видел, но о котором уже сложилось определенное представление. Но на этот раз внешнее сходство между оригиналом и созданным в моем воображении обликом этого человека было несовместимым. Я представлял его еще моложавым, статным мужчиной, а в кабинет вошел в сопровождении сержанта милиции сгорбленный, неряшливо одетый пожилой человек. Он покорно сел на предложенный стул и принялся неторопливо рассматривать меня. Его обрюзгшее, заросшее трехдневной щетиной лицо было равнодушным, каким-то безучастным ко всему, словно окаменевшим.
Я достал из папки протокол допроса, положил его перед собой на стол, спросил:
— Ваша фамилия, имя, отчество?
Мужчина сглотнул слюну — его острый, похожий на осколок горлышка бутылки кадык качнулся вверх-вниз и занял прежнее, подобающее ему положение на давно не мытой морщинистой шее.
— Назовите свою фамилию, — повторил я.
— Халецкий.
— Я спрашиваю о настоящей фамилии!
Мужчина усмехнулся, кивнул рыжей головой в сторону Неклюдова, сипло сказал:
— Вон майор знает, сколько у меня фамилий.
— Ну, если вы запамятовали свою настоящую фамилию, тогда я напомню вам ее, гражданин... Седлюк!
Нет, он не вздрогнул, не вскочил со стула. Он только на секунду задержал на моем лице взгляд и отвернулся, равнодушно бросил:
— Вроде, насколько помню, такой фамилии у меня не было. Впрочем, возможно, действительно запамятовал...
— А ведь такую фамилию вы носили в сорок пятом. Под Тернополем, — сказал я. — Кстати, есть у меня ваша фотокарточка тех лет. Вот, пожалуйста, взгляните.
Мужчина взял из моих рук фотографию, долго и внимательно рассматривал ее и, возвращая, с тем же равнодушием пожал плечами:
— Нет, это не я.
— Назначим экспертизу.
— Это ваше дело.
— А вас в Тернополе помнят. Говорил я с Иваном Тимофеевичем Стрельцовым, да и с другими, ныне здравствующими, вашими приятелями довелось встречаться.
Он задумчиво рассматривал свои ногти и, казалось, не слышал моих слов. Я пожалел о сказанном: в конце концов, мое дело раскрыть убийство, а не изобличать сидевшего передо мной человека в его участии в банде — этим займутся работники КГБ. Но тут Седлюк (я уже не сомневался, что это был он) вскинул на меня глаза и сдержанно сказал:
— Я никогда не был в Тернополе, и если вы думаете, что я, как плотвичка, клюну на ваш крючок, то глубоко ошибаетесь. Я не плотва и не глупый карась, я — вьюн! Скользкий, тертый во многих водоемах вьюн! И поэтому меня взять трудно: выскользну, не удержите...
И тут молчавший до сих пор Неклюдов вмешался в допрос.
— У нас не только вьюны, но и сомы, даже акулы бывали, — сообщил он и, встав из-за стола, шагнул к Седлюку, раздраженно сказал: — И не такие орешки раскалывали! Ты лучше не тяни резину, старик, а рассказывай обо всем, что натворил за свою пакостную жизнь. Круг доказательств против тебя замкнулся намертво. И посему тебе остается только одно: выложить всю правду. Только этим и облегчишь свою участь!..
Седлюк вскинул подбородок, кадык вынырнул из-под воротника засаленной, неопределенного цвета рубашки и своим острием натянул кирпичную кожу, отчего на шее сгладились, почти пропали старческие морщины.
— Какой круг? Какая правда? — сипло заверещал Седлюк. — Нету правды на свете! Нету! И круга тоже никакого нету! И политику мне не пришьете! Не выйдет, начальнички уважаемые! Не выйдет!..
Я посмотрел на возбужденных Седлюка и Неклюдова и вздохнул. Допрос пришлось прервать. Седлюка отвели в камеру.
Утро следующего дня для меня началось с неприятного разговора с Черевачом.
— Вот что, Черевач, — жестко сказал я, едва он вошел в кабинет. — Где триста рублей, которые вы прихватили на хуторе в Новоселках?
— Никаких денег я там не брал! — со злостью заявил Черевач. — Я и так ради вашего благополучия взял было грех на свою душу — сознался в не совершенном мною убийстве. Теперь вы еще какие-то деньги мне пришиваете!..
— Слушайте, Черевач, у меня сегодня нет времени возиться с вами. Добром прошу: верните вдове деньги, она ведь без копейки осталась. Неужели у вас нет ни капли совести?
— Совести? — криво усмехнулся Черевач. — А вас и майора Неклюдова мучает совесть? Ведь вы безвинного человека чуть было в тюрьму не загнали!
Я хотел ответить Черевачу, что он не имеет права судить о всех работниках уголовного розыска по действиям одного майора Неклюдова, но промолчал. К чему говорить об этом? Каждый из нас отвечает за всех, как и все за одного.
— Кроме того я не понимаю вот чего, — продолжал Черевач. — Вы задержали убийцу, вот и спрашивайте у него о деньгах!
— Хватит, Черевач! — хлопнул я ладонью по столу. — Не такой уж вы паинька. И запомните одно: в уголовном розыске глупцов не держат, им здесь делать нечего. И если я спрашиваю о деньгах именно у вас, значит, мы кое-чем располагаем! Да, задержанный нами преступник, возможно, тоже рылся в шкафу, но искал там другое. А вы просто воспользовались случаем. Короче, где триста рублей? Ну!
Черевач опустил голову, покаянно вздохнул, сказал:
— Часть распустил, остальные сейчас принесу. Я мигом.
— Не спешите. С вами пойдет наш работник, — я снял трубку телефона, набрал номер...
С завтрака вернулся Неклюдов.
— Грязновато в вашей столовой, — заметил он. — Обедаю и ужинаю в ресторане, а вот утром негде толково поесть. Почему бы, скажем, ресторан открывать не в двенадцать, а хотя бы в восемь часов?
— Эти вопросы местный уголовный розыск не решает. Обратись к председателю райпотребсоюза.
— Звонил вчера. Пообещали навести порядок в столовой, да, видно, еще руки не дошли.
Неклюдов уселся за стол, достал из папки бумаги, сказал:
— Сейчас из ИВС приведут Кондрашука. Я дал команду дежурному.
Спустя несколько минут помощник дежурного по отделу привел высокого краснолицего мужчину в помятом хлопчатобумажном костюме.
— Как отдыхалось, Кондрашук? — спросил Неклюдов.
— Не на домашней перине ведь, — хмуро ответил тот.