Презумпция невиновности

— Садись. Подумал над моими словами?

— А чего мне думать? — пожал плечами Кондрашук, присаживаясь на стул. — Что знал, то сказал, добавить нечего.

— Ничего ты еще не сказал. За связь с какой бандой судили?

— В Тернополе судили, — буркнул Кондрашук и после паузы добавил: — Какая это связь была? Раза два зашли они ко мне на хутор. Угостил, конечно. А что оставалось делать?

— Значит, Ковальчука и Седлюка ты знал?

— Я у них фамилий не спрашивал.

— Не темни.

— Ну, знал, так и что? Я людей вместе с ними не грабил и не убивал!

— Когда к тебе Седлюк приехал?

— Первого июня.

— В какое время?

— Утром.

— Вечером он уходил из дома?

— Да он, когда приехал, всего лишь часа два пробыл. Мы распили бутылку водки, и он ушел в город. А вернулся только под утро.

— Что принес с собой?

— Я не видел, спал.

— Говори правду!

— Я не вру. Не видел, что он принес. Назавтра он весь день просидел дома. Пили мы с ним. А ночью, когда он спал, я вытащил из кармана его пиджака деньги и кольца. И сразу же ушел из дома. Боялся я Седлюка...

Я взглядом попросил у Неклюдова разрешения задать Кондрашуку несколько вопросов. Неклюдов согласно кивнул головой. Я спросил:

— Скажите, Кондрашук, с Дивнелем вы часто встречались?

— Два раза. Я только этой весной узнал, что он в нашем районе живет. Случайно на улице города встретил и узнал: он за эти годы мало изменился.

— Седлюк говорил, где живет?

— Нет, не говорил, да я и не спрашивал.

— А как он нашел вас? Ведь раньше вы жили в Тернопольской области. Или, быть может, переписывались с ним?

— Да не переписывались мы! А мой адрес он мог узнать и в адресном бюро, — угрюмо ответил Кондрашук, и в его голосе я уловил тревогу.

— И еще один вопрос, Кондрашук. Деньги и кольца вы сами взяли, или Седлюк их дал вам?

Кондрашук заерзал на стуле. Я уже начал догадываться, что на след Дивнеля-Ковальчука Седлюка навел скорее всего Кондрашук. И сейчас я понимал его: признаться, что Седлюк дал ему деньги и ценности, значит, подписать себе приговор в соучастии в убийстве...

— Итак, я жду, Кондрашук, вашего ответа!

— Я же сказал: сам взял! — И Кондрашук со злостью посмотрел на меня...

10

В следственной комнате ИВС Седлюк встретил меня хмурым взглядом и отвернулся. Доставивший его сюда дежурный по изолятору молча козырнул мне и вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

— Мы с вами вчера так и не закончили разговор, — сказал я, присаживаясь к столу.

— А вы уверены, что разговор у нас получится? — оскалил в усмешке желтые зубы Седлюк. — Может, я, как и вчера, ничего не скажу?

— Ну, положим, вчера вы кое-что сказали, — добродушно возразил я. Седлюк удивленно вскинул глаза. — Да-да, вы сказали, что были в банде в сорок пятом году. Впрочем, прямо так не заявили, вы только бросили в запальчивости фразу: «И политику мне не пришьете». Этой фразой вы ответили на мой вопрос, какую фамилию вы носили в сорок пятом...

— Ловко, ничего не скажешь! — покрутил рыжей головой Седлюк.

— Разумеется, можем для опознания вызвать сюда Стрельцова и других людей, которые вас знают по сорок пятому году. Думаю, они не могут вас с кем-то спутать: слишком уж хорошо помнят вас...

— Та-ак, — протянул Седлюк. — Вроде с сорок пятым годом ясно. — И, внимательно посмотрев на меня, вдруг спросил: — А вы знаете, что такое квадратура круга?

Я недоуменно пожал плечами: к чему этот странный вопрос? Но Седлюк ждал ответа.

— Извините, — усмехнулся он одной левой щекой. — Я, конечно, понимаю, что вопросы здесь задаю не я...

Черт бы побрал эту квадратуру круга! Мне сейчас невыгодно было терять контакт с Седлюком, и я напряг память. Квадратура... Квадратура...

— Если не ошибаюсь, под квадратурой круга понимают задачу точного построения квадрата, равновеликого кругу?

— Не ошибаетесь, — заверил меня Седлюк и, опять усмехнувшись, добавил: — И еще под квадратурой круга понимают задачу вычисления площади круга с тем или иным приближением к площади квадрата, равновеликого кругу. Кстати, эту задачу веками решают великие математики, но с помощью циркуля и линейки решить ее практически невозможно. — И, помолчав, добавил: — В молодости я воспринимал прописные истины, особенно не раздумывая над ними и не пытаясь поставить их под сомнение. Например, с детства мне втолковывали, что Земля имеет форму шара. А оказалось, что шар-то сплюснут. Однако полушария и до сих пор вон, — кивнул он на висевшую на стене карту, — продолжают рисовать безукоризненно круглыми. Жизнь постоянно вносит свои коррективы. И нельзя подходить к каждому явлению с раз и навсегда выработанным шаблоном! Человек тоже не терпит, когда к нему подходят с той же примитивной линейкой и циркулем...

Седлюк пытливо взглянул на меня, но я ничего не сказал. Мне пока не было понятно, куда он клонит?

— Вот вам пример, — продолжал Седлюк. — Вы и майор Неклюдов рассматриваете меня одинаково, как преступника, но оцениваете по-разному, ибо, как я успел заметить, вы разные люди. Майор, когда меня задержали, сам не замечая того, выложил на первом допросе мне все, что у него было в смысле улик против меня. И на моем месте разве только бы дурак не сориентировался. А мне ведь и самому когда-то приходилось допрашивать людей. Так вот я вроде как бы коллега ваш, — его левая щека опять дрогнула в усмешке. — Вот только не ведаю, с каким багажом приехали из Тернополя вы?

Я внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

— Хотите сюрприз? Я охотно расскажу о всем том, что мне удалось собрать о вас, о вашей преступной деятельности.

— Не надо, — махнул он рукой и попросил сигарету. Прикуривая, сказал: — Потом, когда мне будет разрешено ознакомиться с уголовным делом, будет неинтересно читать его. Я, знаете, люблю во всем загадочность...

Я не приступал к допросу, хотя и не располагал временем. Мне интересно было выслушать Седлюка до конца. И он вдруг сказал:

— Как я понимаю, вас интересуют события второго июня?

— Верно. Разговор о вашем прошлом будет в другом месте.

Седлюк согласно кивнул головой и продолжал:

— Давайте говорить откровенно. В отношении инкриминируемого мне убийства. Думаю, у вас нет против меня веских доказательств. Чемодан с ценностями и деньгами? Не мой, впервые вижу! Мне его майор в Озерном при задержании подсунул... Хорошо, допустим, вы докажете, что чемодан принадлежит мне. Но ведь я могу заявить, что его содержимое за бесценок купил у незнакомого мне мужика...

— Есть другие улики, — сказал я. — Например, показания Кондрашука.

— Кондрашука? — удивленно вскинул брови Седлюк. — Это уже что-то новенькое!

— Ай-ай, — укоризненно покачал я головой. — Вы же сами, Виктор Семенович, предложили быть откровенными друг с другом!

На лице Седлюка отразилось что-то вроде смущения, и он спросил:

— А где этот... Кондрашук?

— Через две камеры от нас с вами.

— Ясно, — крякнул Седлюк и сказал: — Но учтите, роль Кондрашука в этом деле незначительна. Он просто был наводчиком. Каюсь, что доверился ему, но у меня не было иного выбора... Я тоже преподнесу вам сюрприз: расскажу об этом убийстве. И сделаю это лишь потому, что просто устал от жизни, устал мотаться по свету, заметать следы. Это очень страшно на старости — быть одиноким, никому не нужным, чужим, не иметь своего угла, близкого человека... Поэтому меня сейчас устраивает любой финал. Так лучше...

Седлюк растер в пепельнице окурок и попросил:

— Разрешите еще одну сигаретку. Что-то на курево потянуло. Редко курю. — Он прикурил от моей зажигалки, жадно затянулся дымом и продолжал: — Да, я был в банде Гальченки. Пошел к нему не по серости и недомыслию, как пытаются оправдаться сейчас мои бывшие однокашники, а пошел сознательно, из-за ненависти к вашей власти. Крепко она, эта власть, обидела меня! Если бы в сорок пятом не сбежал от конвоя, давно бы сгнил падалью где-либо. И, учтите, ни за что бы сгнил — одного председателя сельсовета пырнул ножом, с моей женой сожительствовал, а мне приписали чуть ли не покушение на устои советской власти...