Презумпция невиновности

Тернопольские товарищи встретили меня и Гурина радушно; узнав о цели нашего приезда, прикомандировали к нам двух работников уголовного розыска. Трое суток мы копались в архивах, ездили по городу и области, встречались и разговаривали с нужными нам людьми. На четвертый день работу закончили.

В вагоне было душно, и я долго не мог уснуть. На нижней полке посапывал Гурин, монотонно стучали на стыках рельсов колеса. Я смотрел на проплывающие за окном в фиолетовых сумерках поля и перебирал в памяти события трех, заполненных до предела работой суток командировки.

...Он вошел в кабинет как-то боком, сгорбившись, нерешительно откашлялся в свою окладистую бородку и сказал:

— По повестке я. Вчера участковый принес.

Я бегло взглянул на повестку, кивнул на стул:

— Присаживайтесь, товарищ Стрельцов.

Из-под лохматых бровей он пытливо взглянул на меня, сказал:

— Думал, что таких, как я, в этом заведении называют иначе — гражданин, а то и проще, без всякой приставки к фамилии...

— Для нас, Иван Тимофеевич, вы сейчас — товарищ Стрельцов. За совершенное после войны преступление вас наказали, а теперь вы — полноправный гражданин нашего общества.

Он пригладил ладонью пушок на голове, ответил:

— Верно сказали: свое я отбыл — десять лет от звонка до звонка. Только вот и на старости не дает покоя один вопрос: на кого же я руку тогда поднял? У меня двое сыновей, оба женаты. Один фельдшером работает, второй трактористом. Внуки есть. Живем — дай бог каждому! И выходит, что в сорок пятом я замахнулся оружием на детей и внуков своих. Вот оно как получается, товарищ начальник...

Контакт со свидетелем был установлен легко, и я удивился этой легкости. Но размышлять над этим не было времени: по опыту знал, что такие контакты держатся на волоске — пока речь идет об отвлеченных, не имеющих отношения к допросу вещах, свидетель откровенен, держится непринужденно. Тут важно исподволь, незаметно для свидетеля, направить разговор в нужное тебе русло. Тогда необходимый для допроса контакт сохранится. И я сказал:

— Были тогда и в бандах случайные люди. Вы это знаете, Иван Тимофеевич, не хуже моего.

— Да, конечно, — подхватил Стрельцов. — Но были и другие. Возьмите, например, нашего атамана Гальченку. Это же зверь, а не человек был!

— Были и другие, подобные атаману.

— Были, — согласился Стрельцов. — Вот тот же Седлюк...

Я раскрыл лежавший на столе альбом:

— Взгляните, Иван Тимофеевич, не встретите ли здесь своих знакомых?

Стрельцов выудил из кармана пиджака очки, нацепил их на нос и склонился над альбомом.

— Этих двоих я не знаю. Это вот Гальченко Борис, а это Седлюк. Помощник атамана. И сейчас еще отчетливо помню его, хоть и времени много минуло с тех пор. Невысокий, кряжистый, рыжий. Взгляд свирепый. Посмотрит на тебя и, кажется, насквозь прожигает. Со своими, кто провинился, сам расправлялся. Прежде чем убить, мучил долго. Помню, Василя Романчука на трое суток привязал к дереву возле муравьиной кучи... А на этой фотокарточке изображен двоюродный брат Седлюка Семка Ковальчук. Тоже изверг был, не приведи господь! Энкаведешников и милиционеров вешал вверх ногами и кожу с них полосами снимал...

Пожелтевший от табака палец Стрельцова уперся в фотографию убитого в Новоселках человека, и у меня что-то екнуло в груди, и от сердца к голове и ногам пошел все нарастающий жар.

— Что с вами? — тревожно спросил Стрельцов. — Вы как-то в лице изменились сразу!

— Ничего, ничего, — потер я ладонями виски. — Это бывает, слабость, видно. Последние десять дней почти не отдыхал.

— Да-а, не позавидуешь вашей работе! — сказал Стрельцов. Прощаясь, он протянул мне руку и, пряча в бороду хитроватую улыбку, спросил: — А зачем все-таки вызывали?

— Да так, поговорить, — я тоже улыбнулся. — Всего вам доброго, Иван Тимофеевич! Думаю, мы еще встретимся с вами.

Пришел Гурин, сообщил:

— Только что закончил просмотр архивных материалов на банду Гальченко. Оказывается, сам главарь погиб в последнем бою с чекистами, около двух десятков человек сдались, а вот судьба двух бандитов — Седлюка и Ковальчука — неизвестна...

— Судьба одного из них прояснилась, — сказал я и коротко передал Гурину содержание разговора со Стрельцовым.

— Да-а... — покрутил головой Борис и пытливо посмотрел на меня: — А что, если тот рыжий, с которым накануне своей гибели встречался Дивнель-Ковальчук, и есть Седлюк?

— Сам думаю об этом, — признался я. — Давай закажем телефонный разговор с Соколовом. Пусть так еще раз у Рысака уточнят приметы его обидчика и попытаются найти того мужчину. Фотографию Седлюка пересылать не будем, сами привезем. Надо заканчивать тут работу...

Сергей Петрашевич встретил нас на вокзале.

— Что нового в отделе? — спросил я шофера.

Сергей тронул с места машину и неторопливо ответил:

— Вчера задержали рыжего, о котором вы звонили.

— Задержали? — я вдруг почувствовал смутную тревогу.

— Ага, в Озерном задержали, — кивнул Петрашевич. — Я сам туда ездил с майором Неклюдовым.

— А где сейчас этот рыжий?

— Где ж ему быть, как не в изоляторе временного содержания! — усмехнулся Сергей. — Его Гошка Рысак уже опознал. А сегодня туда же, в ИВС, майор Неклюдов самолично определил и мужика, у которого несколько дней проживал этот рыжий...

Петрашевич что-то говорил еще, но я уже не слышал его. Тревога стала острее. Не наломал ли тут дров Неклюдов? Тот ли это рыжий, который нужен нам? А если ошибка?

— Давай быстрее в отдел! — приказал я шоферу, проклиная себя в душе за позавчерашний звонок в Соколово. Вот и расхлебывай заваренную самим же кашу! Как пить дать будет незаконное задержание!..

Неклюдов встретил меня с неподдельной радостью. Обложившись бумагами, он сидел в моем кабинете.

— Наконец-то! — шумно заговорил он, пожимая мне руку. — Я тут один совсем запарился. Работы невпроворот! Помощников, конечно, начальник отдела выделил, но хлопцы молодые, что с них возьмешь!.. А ты чего смотришь на меня такой букой? Что-либо стряслось?

— Расскажи, что с рыжим и Кондрашуком, которых ты задержал? — сухо попросил я.

— A-а, вон в чем дело! — засмеялся Неклюдов. — Можешь не переживать, все сделано по закону. Презумпция невиновности на сей раз не нарушена. — И уже серьезным голосом заговорил: — Позволь коротко ввести тебя в курс дела. Как ты догадываешься, сигналов и сообщений от членов оперативной группы поступало много. На их проверку уходило немало времени, а толку никакого! И вот, когда ты позвонил из Тернополя, я сразу понял: вы с Гуриным стоите на правильном пути к раскрытию убийства. Прикинул: документами Дивнеля, вероятно, воспользовался другой человек. И жил под личиной Дивнеля скорее всего кто-либо из участников банды Гальченки. Когда ты сообщил, что один из неразысканных до сих пор бандитов по внешности рыжий, меня это насторожило, и я подумал, что рыжий мужчина, с которым в Соколове встречался Дивнель, здесь появился не случайно. Конечно, могло быть и простое стечение обстоятельств, но тем не менее этого рыжего нужно было срочно найти. Я уточнил у Рысака его приметы и направил в горрайотделы области ориентировки. Потом, перелистывая уголовное дело, натолкнулся на протокол допроса грузчика консервного завода Кулажина, и меня заинтересовал его сосед. Откуда у Кондрашука появились деньги? И что за гость у него был? Поехал к Кулажину. Гостя Кондрашука он не рассмотрел хорошо, но сказал, что тот был рыжий. Я подумал: не часто ли путается у нас под ногами этот рыжий? И взялся за Кондрашука. Сначала он вообще отвергал даже факт приезда к нему гостя. Тогда я рискнул произвести в его доме обыск. В кладовой обнаружил сверток с крупной суммой денег и тремя золотыми кольцами. На допросе Кондрашук вынужден был рассказать вот что. Первого июня в павильоне горпарка он познакомился с мужчиной, который назвался Халецким Иваном Ивановичем. Тот щедро угостил Кондрашука и попросился к нему переночевать, так как в гостинице мест не было. Я проверил: точно в тот день все места были заняты. Кондрашук привел Халецкого домой, а ночью вытащил у него из кармана деньги и кольца...