Страница 28 из 64
— Посмотрим, кто из нас окажется прав! В белых перчатках преступников не ловят!..
С Гуриным мы занялись изучением архивных уголовных дел на судимых за убийство, грабежи и кражи. Большинство из этих людей после отбытия срока наказания проживало за пределами нашего района. В местные органы внутренних дел ушли запросы о проверке, где эти люди находились в момент совершения убийства.
Борис собрал со стола бумаги, аккуратно сложил их в папку, неторопливо завязал ее тесемки и, откинувшись на спинку стула, задумчиво потер подбородок, сказал:
— Возможно, все-таки прав Неклюдов? А мы с тобой ломаем головы, велосипед изобретаем. Ведь против Черевача такие веские улики, как кровь убитого на одежде и обуви!..
— Знаешь, Борис, — устало ответил я, — один умный человек заметил: то, что слишком правдоподобно выглядит, обычно не согласуется с истиной, а она редко когда лежит на поверхности, особенно в нашем деле. Франс не случайно утверждал, что наиболее правдоподобно выглядит документ, который подделан...
— Что ты этим хочешь сказать? — насторожился Гурин.
— Я хочу сказать, что кровью Черевач мог запачкаться, когда зашел в дом. Ты же видел брызги крови на стенах, на дверной коробке и на шкафу!
«На шкафу... — я еще раз мысленно повторил это слово, пытаясь поймать ускользавшую мысль. — Шкаф... Стоп! В нем хранились пропавшие триста рублей! Та-ак...»
Словно угадывая мои мысли, Гурин, все так же потирая подбородок, медленно сказал:
— Черевач утверждает, что свет в комнате зажег он. Погожельская обнаружила убитого Дивнеля, когда в комнате уже горел свет. Стало быть, если поверить в искренность Черевача, она туда зашла после него. Значит, деньги...
— Да, Борис. Их могли взять только трое: преступник, Черевач либо Погожельская...
— Если они там были, эти деньги, — вздохнул Гурин и спросил: — Ты у Черевача интересовался, знал ли он художника по имени Пантелей?
— Спрашивал. Не знает. Говорит, что, когда Дивнеля перевели в их отряд, он вроде вспоминал о каком-то художнике. Впрочем, художник уже установлен.
— Каким образом? — поинтересовался Борис.
— Из колонии, где отбывал срок наказания Дивнель, пришел ответ на мой запрос. Григорьев Пантелей Егорович после освобождения убыл на постоянное место жительства в город Орел. Послал запрос туда. Откровенно говоря, ответа жду с нетерпением...
Гурин вытащил из лежавшей на столе пачки сигарету, но закуривать не стал — повертев в пальцах сигарету, опять сунул ее в пачку, спросил:
— А что у нас есть против Григорьева? Даже если он и приезжал в Соколово, то попробуй докажи это! Если не глуп, то следов постарается не оставить. В гостинице, конечно, не зарегистрирован?
— Нет. Я проверял. Но мог ведь быть и под другой фамилией! Мог и вообще провести ночь где-либо в ином месте, если, конечно, задерживался в нашем городе: ему проще не задерживаться, сразу исчезнуть...
Гурин не ответил, думая о чем-то своем.
Ответ из Орла поступил утром. Четыре строчки на телетайпной ленте: «Григорьев Пантелей Егорович 30 мая с. г. за мелкое хулиганство арестован на 15 суток...»
Значит, алиби у Григорьева железное! Лопнула и эта цепочка. Настроение у меня окончательно испортилось.
Около часа дня, когда я собирался идти в столовую, неожиданно пришел Митрофанов. В новеньком светлом костюме, с планкой орденских колодок на груди, он выглядел нарядно, празднично, и я невольно спросил:
— Ради чего это вы, Семенович, принарядились?
— Да вот, понимаешь, в пионерском лагере был. О войне детишкам рассказывал. Уговорили еще и в ГПТУ выступить, вот и заглянул к тебе по пути. Есть один разговор, точнее, про одного жулика. Хочу сказать, сделал пометку, может, пригодится. Работал у нас раньше на консервном такой Кондрашук Иосиф. Темная личность, скажу тебе. Сидел после войны. Недолго у нас проработал, но память о себе плохую оставил. И на руку нечист был, и выпить не дурак. Лечился от алкоголя. Избавились мы от него осенью прошлого года. Сейчас в горпо грузчиком работает, товары, точнее, по магазинам развозит. Вот вчера на заводе и зашел разговор о нем. Рабочие наши говорят: костюм себе новый купил, а сыну мотоцикл. Да и в рестораны начал заглядывать, хотя раньше копейки за душой не имел. Ты, это самое, приглядись к нему, может, куда залез? Да и другое имей на примете: может, он и кокнул того Дивнеля. Вроде знаком с ним был, по пьянке как-то объяснялся нашему грузчику Петру Кулажину. Говорил: вроде у этого Дивнеля грошей мильены... Да, к этому Кондрашуку недавно мужик один подозрительный приезжал. Родственник или знакомый, точно я не разузнал. Точнее, мне об этом тоже сегодня Кулажин сказал...
О Кондрашуке мне уже говорила вчера буфетчица павильона «Лето». В последние дни он стал часто захаживать туда, сорит деньгами, угощает других.
Необходимые сведения о Кондрашуке мы уже собрали. В сорок пятом судим за связь с бандами. В последние годы трижды лечился от алкоголя. Зарплату получает жена, поэтому денег у него быть не должно.
— Спасибо, Семенович, — поблагодарил я Митрофанова.
— Да чего там! — смущенно отмахнулся он. — Мы все должны помогать вам. Задача у нас одна. — И предложил: — Пойдем, поговоришь с Кулажиным. Я его предупредил.
Петр Иванович Кулажин, пожилой, седоволосый мужчина, ждал нас на проходной консервного завода. Мы зашли в конторку мастера, и Кулажин неторопливо и немногословно рассказал мне:
— С Кондрашуком живу по соседству. Забор к забору. Ну, как соседи, хорошие отношения поддерживаем. Правда, не так уж и дружны, но иногда встречаемся. Вышли как-то покурить с ним на улицу, он и говорит: «Недавно узнал такое об одном мужике, что, если бы тот знал, сразу бы десяток тысяч отверстал, чтоб только молчал!» Я еще спросил: «А кто такой?» Он выпивши крепко был и говорит: «Есть такой, на хуторе живет, прохиндей. Но я из него душу выколочу, будь спокоен!» Постояли, покурили, а Кондрашук опять говорит: «Золото у этого Казика есть. Знаю, откуда оно. Только вот как тряхнуть его? Мужик твердый, на испуг не возьмешь!» Я тогда не обратил на это внимания: чего с пьяного возьмешь? И вот сегодня, когда Семенович рассказал об убийстве старика на хуторе, припомнил я тот разговор с Кондрашуком. Вспомнил, что примерно неделю назад у него две ночи ночевал какой-то мужчина, а потом у Кондрашука вдруг деньги появились.
— А вы сами видели этого гостя?
— Видел раз, когда он умывался во дворе, но не обратил на него внимания: гость и гость...
Я уточнил у Кулажина еще некоторые детали и вернулся в отдел. Там меня ждало сообщение на мой запрос в Витебск. Оказывается, убитый при загадочных обстоятельствах Дивнель Казимир Иосифович еще в апреле 1946 года пропал без вести при ликвидации банды атамана Гальченки, действовавшей на территории западных областей Украины. Тогда Дивнель служил в войсках НКВД. Более того, как сообщили из Витебска, там на одной из улиц и ныне живут и здравствуют две старших сестры Дивнеля.
Я помчался в прокуратуру к Гурину. Никогда не терявший самообладания Борис, прочитав сообщение из Витебска, удивленно свистнул и после долгой паузы сказал:
— Тут не только уголовщиной пахнет. Тут, чувствую, иным душком отдает. Нужно срочно связаться с работниками КГБ и немедленно выслать в Витебск фотографию Дивнеля!
Фотографию Дивнеля в Витебск направили нарочным. А утром поступил ответ: сестры Дивнеля не опознали в изображенном на фотографии мужчине своего брата. И события закрутились, замелькали, как кадры кинохроники.
Для расследования убийства человека, присвоившего себе фамилию Дивнеля, была создана полнокровная оперативная группа. В состав ее вошли и работники комитета государственной безопасности. Мы с Гуриным срочно вылетели на Украину.
8
Так уж повелось среди работников уголовного розыска: если ты по делам службы приехал в чужой город, незнакомый тебе до этого коллега по трудной и подчас опасной профессии — оперуполномоченный местного уголовного розыска без лишних слов отложит в сторону свои срочные и сверхсрочные дела и примет самое активное участие в том деле, ради которого ты приехал.